Бажен пообещал сказать, когда выплывет Красная Луна. Пока же Агнешка намотала нити на коклюшки, прикрепила сколок примерно задуманного кружева к валику наколюшками и булавками. На все это как раз хватило толстой свечи, которую разрешил взять для начала седовласый.
Девушка гадала, что связывало его и Бажена, кто они друг другу? Родственного тепла не чувствуется, но в жизни всякое бывает: родной, как чужой, чужой, как родной. Вот Агнешку с бабкой кровь не связывала, а ладили душа в душу. До сих пор иной раз припомнятся ее ласковые умелые руки, чуткие пальцы, пробегающие по лицу приемной внучки и без зрения считывающие любое ее настроение, и боль, и радость.
Бабушка Майка принесла Агнешку из лесу, и долго никому не рассказывала, на какой такой ягодной поляне младенчики вырастают. Лишь перед своей смертью призналась: выбежала ей навстречу всполошенная, истощенная женщина с дитем на руках, а вослед летел звук охотничьего гона. Майка только руки протянула, несчастная сунула в них ребенка и понеслась прочь от этого места, во все горло заорав песню-прибаутку – уводила охоту за собой. Но хоть Агнешка и была неродной, нелюбимой себя не ощущала. Бабушка и кружева ее плести научила, и по хозяйству всему, и истово молилась, чтобы нашла приемная внучка счастье. Уж, как она радовалась, когда Лучезар на Агнешку глаз положил. А вот радовалась ли девушка сама?
Замерцал последний огонек свечи и погас с тихим шипением. Подпол погрузился в полную темноту.
– Взошла! – донесся сверху крик Бажена.
Вздохнув и мысленно вознеся сердечную просьбу о помощи к Жизнеродящей, Агнешка начала работу. Пусть не трое суток будет греметь их свадьба с Лучезаром, зато и она принесет ему не только свое умение, но и приданое. Седовласый и Бажен – люди небедные, по одежде и обозу видно -князья, не меньше. А кружевное полотно вслепую сплести – дело не самое трудное.
Агнешка прикрыла глаза, так казалось уютнее. Ловко перебирая коклюшки, мысленно рисовала себе узор. Пальцы проворно следовали за воображением и все шло ровно и гладко. Ба-а-ажен. Желанное, любимое дитя. Как больно должно быть видеть его родителям, как страшно, что помочь ничем не можешь. А ему-то как живется таким? Вечно в маске?
То ли дело Лучезар – косая сажень в плечах, кудри золотые, ресницы – любая девка позавидует. И любая бы порадовалась, если бы он не только на гуляньях в губы жадно целовал, но и замуж позвал.
Наколюшки и булавки посыпались одна за другой с валика. Они отлетали с тихим щелчком и падали на пол, потянув за собой сколок. Быть такого не может! Агнешка же прикрепила их на свету, как должно! А сейчас в темноте, как быть? И уже сплетенное придется распускать и переплетать.
Смотала распустившееся на коклюшки, пока нити не спутались, присела и принялась шарить руками по полу. Наколюшки и булавки разлетелись во все стороны. Отыскав большую часть, решила, что обойдется минимальным количеством. Сплела начало кружева крючком, прикрепила к валику и продолжила без сколка. Бажен не девица, из-за неровных цветочков-лепесточков переживать не станет. Ему узор нужен крепкий, гладкий, верный, чтобы все, что нарушилось когда-то – вернулось к началу, которое Агнешка не могла знать наверняка, предположить только. Какими чертами наделили бы Бажена родители? Задумавшись, поняла, что седовласый вполне мог быть отцом некрасавца – глаза их были похожими, но погасшими у старшего. Что же между ними: красивым, но будто опустошенным мужчиной, внутри которого горела лишь ярость, и его безобразным и таким одиноким сыном? А что Бажену одиноко – Агнешка откуда-то знала точно, сердцем почуяла.
Вот Лучезара одиноким не назовешь. У него друзья, трое старших братьев и двое младших, на всех гульбищах он везде первый. И выбирал бы жену себе по нраву, у них же с Агнешкой ничего общего!
Она так дернула за одну коклюшку, что нитка с легким щелчком порвалась. Дыхание сбилось, будто от боли, руки задрожали, даже пришлось засунуть их подмышки. Агнешка слепо уставилась вперед. Время шло. А работу опять начинать заново. Но не это ее беспокоило – осознание, нахлынувшее в темноте – не хочет Агнешка становиться женой Лучезара, совсем не хочет. Только как откажешь? Семья уважаемая, в городище все с кузнецом знаются, не будет потом здесь житья кружевнице. Впору бежать вслед за приезжим обозом, или как матери, которой не знала – в лес, с песней.
Ужасом захлестнуло горло, обожгло болью. Нащупала ведро с водой, зачерпнула ковшом, принялась пить, не обращая внимания, что о край стучат зубы, а по подбородку стекают ледяные капли.
Но вода помогла. Последний глоток Агнешка выплеснула в руку и обтерла лицо. Собралась и заново начала работу. Не торопясь, без суетных мыслей, без личных страхов, с одним желанием – помочь Бажену, выплести ему новое лицо, гладкую здоровую кожу, прямой нос с россыпью веснушек – куда ж без них, пусть бледнеют к осени, а с весенними лучами показываются вновь, губы – не девичьи, но мягкие, брови – черные, широкие, волосы, как вороновое крыло. И не придется маску носить, разве что на гулянье какое захочется личину поменять.
Кружево выплеталось ровное, без узелка, полотно, чтобы хватило закутать Бажена, как младенца, обернуть пеленой, пожелать доброе. Минуты текли и превращались в часы. Агнешка отвлекалась только на телесную надобность, забыв и про Лучезара, и про Красную Луну, и про собственную свадьбу.
Пальцами пробежалась по полотну – пожалуй, хватит. Обрезала ножницами, сняла наколюшки и булавки. Свернула кружево и бережно убрала в сумку Бажена, в которой прежде лежали нити. Ощутила, как в тоскливой неизбежности сжимается сердце. Не сможет Агнешка отказать Лучезару. Не сможет. Разве что Красная Луна даст ей отсрочку на год.