2

Агнешка с легким страхом взглянула на свадебный наряд, ждущий своего часа. Завтра. Она станет женой. Кузнеца Лучезара. Мысль обрывалась, а не текла ровной нитью. Не плелось из нее кружево.

Вроде бы и ладный Лучезар, и ласковый, и веселый, и родители его приняли сиротку, выросшую с одной полуслепой бабкой, и поддержали Агнешку, когда она осталась совсем одна. Но от мыслей о замужестве ничего в душе не трепещет, не екает. Сравниваешь себя с подружками, нетерпеливо ждущими трехдневную Красную Луну, когда принято играть свадьбы, и чувствуешь, что по сравнению с ними – чурка бессердечная, кукла с глазами.

Перебирая коклюшки, чтобы успокоиться, Агнешка выглянула в окно. Из-за хмари казалось, что время более позднее, чем на самом деле. Может непогода влияет на мысли? Светило бы солнце, и девушка бы радовалась предстоящей свадьбе?

Едва слышный перестук коклюшек неуловимо вторил сердцу, оно словно двоилось: и в груди, и в пальцах. Агнешка закрыла глаза, даже так видя узор, который плела, и заставила себя дышать глубоко и ровно. Загадала – получится доплести кружево вслепую и не запутаться, не навязать узелков – значит, и жизнь ее с Лучезаром такая будет.

Не вышло. Дробный стук в дверь испугал Агнешку – и одна коклюшка выпрыгнула из пальцев, оборвав нить.

– Помоги, Жизнеродящая, – шепнула мастерица, удивляясь себе.

– Чужаки! Чужаки за воротами! – доносились наперебой детские голоса.

А где-то поодаль слышалось протяжное «Ба-а-ам-м-м» колокола со сторожевой башни.

Чужаки в их городище бывали редко, особенность расположения: среди лесов и болот – да и повелось следы за собой подчищать, еще издревле. Уже и причины забылись, отчего отец-основатель так решил, говорили, что пошел раскол какой-то, то ли в вере, то ли еще в чем-то, ушли, затерялись. Но слухи же не уймешь. Да, и самим приходится выходить с торгом да обменом.

Агнешка поспешно подвязала коклюшку и убрала неоконченную работу в шкатулку – позже доделает. Незадавшееся гадание забылось. Захотелось поскорее увидеть, кто прибыл, с какими вестями о большом мире. Девушка оправила платье и выглянула за порог. Встретилась взглядом с соседками, махнула им, улыбнулась матушке Лучезара, заправляющей волосы под наспех завязанный плат, сам он, наверняка, в кузне, и не слышит ничего.

– Там она. Там!

Впереди большого обоза по дороге бежала ватага ребятишек. Каким-то внутренним чутьем Агнешка поняла, что направляются они к ней, хотя каменка проходила через весь городище. Захотелось убежать, спрятаться, скрыться за дверью, и засов, да покрепче, опустить. Но ноги сами собой шагнули со ступеней крыльца вниз.

– Вот Агнешка наша! Вот, – указывал на мастерицу самый младший братец Лучезара, вихрастый Бойко. – Это ее работа, Мракнесущий задери! Только она такие плетенки вяжет!

Девушка приобняла шустрого мальца, кидающего опрометчивые слова и встретилась взглядом с суровым на вид мужчиной, ехавшим впереди обоза. На черных его волосах, насквозь пронизанных сединой, сидел тонкий золотой обод, а на груди на толстой цепи висел чеканный круглый медальон, подобный изображали на портретах отца-основателя. Такой знатный господин, и интересуется Агнешкой?

– Твоя работа? – тот ловко спрыгнул с коня, очутившись прямо рядом с девушкой, и протянул ей грязный лоскуток.

– Моя, – признала она.

Приезжий махнул рукой. От обоза отделился человек, закутанный в плащ, с маской на лице. У него были нереально плавные движения, он словно крался, как тень или призрак. Да и голос у него оказался под стать: тихий, вкрадчивый:

– Можем мы обговорить одно дело наедине?

Агнешка нахмурилась. Конечно, угрозы от чужаков не чувствовалось, но мало ли, когда тебя окружают хорошие люди, и от других подвоха не ждешь. Хорошо бы подошел кто свой, поддержал. Но все стояли поодаль, оглядывая гостей, оценивая, что можно с них поиметь, что можно им предложить. Даже матушка Лучезара только незаметно махнула, мол, уважь просьбу, чего уж там.

– Идемте в дом, я одна живу, лишних ушей не будет, – пригласила Агнешка, решив про себя, что оставит незапертой дверь, на всякий случай.

Заезжие господа зашли, куда позвала, без лишних слов и перегляда. Чувствовалось, они вместе, но не рядом, будто стоит что-то между ними, непреодолимое, дорога ведет одна, а сердце каждого закрыто. Хотя, Агнешка пригляделась, тот кто в маске, готов был открыться.

Он и открылся. Только не так, как она ожидала, потому и ахнула от неожиданности, запоздало обеими ладошками зажав рот. Но то, как резко отвернулся другой – неприязненно, разочарованно – приметила.

Маска осталась в руках гостя. А под нею – серая, будто смятая кожа, продавленный посередине нос, прорезь рта, будто и без губ вовсе, не определишь, старик ли, молодой ли, редкие клочки волос, сбритые недавно. Глаза, вот, живые, юные, яркие, синие-синие, того глубокого цвета, что появляется в небе в конце лета. К ним обращаясь, чтобы голос не дрожал, Агнешка и приговорила:

– Я не лекарь.

– А нам лекарь и не нужен, – и голос снова обволок, обтек, как легкий ветерок в зной, – нужна кружевница, что за трехдневную Красную Луну сплетет кружево, обойдясь без света, без единого узелка, без праздного слова. – Казалось, некрасавец произносит слова, давно заученные наизусть, нараспев, на одном выдохе. – Покроет она меня этим кружевом и стану я видом приятным глазу человеческому, а не тем уродищем, что выродился из чрева материнского.

– У меня свадьба, – прошептала, скомкав на груди платье, Агнешка, словно душу свою защищала неведомо от чего.

– Сплетешь, и выходи замуж! – прорычал седовласый. – Заплатим с лихвой, если все получится! Богатой невестой будешь!

– У нас принято на трехдневную Красную Луну свадьбы играть, – возразила девушка тихо.

– Значит, поторопишься, чтобы успеть! – отрезал мужчина. – Есть подпол здесь у тебя?

– Да, – не понимая, к чему этот вопрос, ответила Агнешка.

– Полезай, там темно. И бери, что нужно, – скомандовал седовласый.

– Мне надо предупредить…

– Потерпят.

А вот ему, чувствовалось, невтерпёж. Он давил напором. Вены на лбу набухли, белки глаз покраснели, желваки ходили туда-сюда.

– У меня и нитей столько нет, – пробовала найти хоть какую-то причину возразить Агнешка, хоть и испугалась не на шутку, голос дрожал, сердце билось, как у птицы в силке.

Седовласый сжал в кулаки пальцы, того и гляди расшибет чего, или саму ее пришибет.

Некрасавец вздохнул, как подневольный, смахнул с плеча сумку и протянул девушке:

– Тут много, должно хватить, – и улыбнулся своим ртом-прорезью, словно ставя стену между ней и тем, с кем пришел. – Не получится у тебя, тоже заплатим, и холст тебе останется.

Она сдалась его мягким уговорам:

– Что выплетать?

– Что тебе угодно, – рявкнул седовласый.

– Бажен мое имя, – молвил некрасавец, – хочешь, его выплетай.

Он и помог Агнешке снести в подпол огромный валик, на котором Агнешка обычно плела широкие холсты, шкатулку с коклюшками, спустил два ведра: одно пустое, другое с ключевой водой.

Девушка мельком взглянула на свое подвенечное убранство, будто мысленно прося прощение у Лучезара, в окно – небо уже наливалось тем особым малиновым оттенком, что предваряет появление Красной Луны, и посулила Бажену от всего сердца:

– Я постараюсь.

Загрузка...