Друиды – вестники богов,
Волшебники из леса,
Их тайн не ведает никто,
Им обо всём известно.
В крепости Торн в самом сердце Чернолесья день убывающей луны начался большими потрясениями. Чёрный Властелин с самого раннего утра пребывал в страшном гневе и выслал всех приближённых и слуг, всю охрану прочь за стены главной башни, оставив служить себе одного только верного торина, юношу по имени Гвидион. Весь день король провёл в терзаниях и мучительной внутренней борьбе: бесцельно ходил по ступеням вниз, затем вверх, проделал этот путь несколько раз, долго стоял на смотровой площадке, слушая привычный рёв водопада и устремив взор куда-то далеко, в самую глубь непроглядной чащи густых лесов, будто хотел разглядеть там лик Нантосвельты (богиня природы), а после сидел в тронном зале до самых сверчков.
Посреди зала на огромном каменном ложе стоял гроб из цельного куска чистейшего горного хрусталя, какой добывают у соседей. Руки искусных мастеров Валиндора украсили стенки гроба и крышку его причудливыми резными узорами. И среди этих узоров перед глазами короля разыгрывались древние друидовы ритуалы, победоносные военные походы, многолюдное строительство крепостей. Гвенельд всё смотрел и смотрел на эти узоры и не решался сдвинуть со своего места тяжёлую крышку гроба, сквозь прозрачную толщу которой хорошо просматривалось лицо и стан юной девы в драгоценном уборе и золотом венце.
Уже едва горели и больше чадили факелы, давно зажжённые Гвидионом, когда в тронном зале раздались гулкие шаги, и к гробу в центре его приблизился величественный и невозмутимый Лугенус в белоснежном одеянии, держа в одной руке своей волшебный посох, а в другой – курящуюся чашу. Тонкий аромат лесных трав и цветов окутал скорбного короля, и тот встрепенулся.
– Известно ли тебе, Гвенельд, – вкрадчиво заговорил Лугенус и поставил на край каменного ложа курящуюся чашу, – что мир зримый, земной, в котором ты снискал себе славу как Чёрный Властелин, граничит с миром таинственным, незримым, но прозреваемым людьми особого склада, способными видеть сквозь тусклое свечение магического кристалла?
– Таких, как ты, Лугенус? – ответствовал король и спустился с тронного места своего. Тяжёлая поступь его теперь была тиха, он старался идти как можно мягче, чтобы не тревожить, возможно, витающий над телом принцессы, её бессмертный дух.
– И скромный твой слуга чего-нибудь да стоит, – волшебник склонился перед Властелином, не снимая, однако, покрова с головы своей.
Мрачный Гвенельд стоял на почтительном расстоянии, зная силу волшебного посоха Лугенуса и его скрытный и противоречивый нрав. Одно неловкое движение, и в тебя полетит заклинание вместе со щепоткой неведомых кореньев или грибов, на лету воспламеняющихся и заволакивающих всё кругом дыханием наклави (морской демон, вызывавший увядание посевов и болезни скота, засухи и эпидемии).
– Так всё же дева спит, а не умерла? Как это возможно, коль она не дышит? – не питая напрасных надежд, король пытался разговорить волшебника. – И как же нам теперь пробудить мою невесту?
Не так прост был этот волшебник, хоть и принял приглашение жить при Чёрном Властелине, когда тот покорил себе королевство Хельмлингов и отбил натиск свирепых дикарей, родом из восточных племён, перешедших нижние отроги Синих гор, которые тянутся почти по всей северо-восточной границе Чернолесья.
Никто не знал, откуда взялся Лугенус, и где род его? Но окрестные друиды на совете своём все до единого провозгласили Лугенуса великим волшебником и воздали почести – вместе с белыми одеждами он получил немалую казну. Жил, однако, волшебник, как и подобает его собратьям, скромно, в землянке в ельнике неподалёку от большого дольмена, где, как известно всем местным торинам, покоится верховный друид Чернолесья. Там-то и повстречал волшебника Чёрный Властелин, совершая паломничество к дольмену для сотворения обряда, как требовал обычай.
Один из сопровождавших Гвенельда воинов позволил себе насмехаться над скромным жилищем лесного отшельника, думая, что этот человек из простых торинов, живущих в этих местах с незапамятных времён. Откуда ни возьмись в руках отшельника возникла палка, ставшая на глазах паломников большим посохом искусной работы, лишь раз хозяин посоха стукнул им о землю, и та с треском разверзлась и поглотила надменного воина, не успевшего даже крикнуть, края возникшей ямы обвалились внутрь, и наглец был погребён неоплаканным. А невозмутимый отшельник, между тем, продолжал творить свою магию: осыпал поляну возле дольмена каким-то пахучим мелким составом, крикнул: «Огма!», и тут же из сыпучей смеси сложились письмена на земле, сами собой загорелись, пламя закрутилось вихрем, поднялось над верхушками густо растущего ельника, не тронув его, и унеслось прочь, не ведомо, куда. Отшельнику поклонились все бывшие там друиды, а тот провозгласил, что место очищено, и досточтимый король может совершить свой обряд. Чёрный Властелин пригласил отшельника, которым и был волшебник Лугенус, жить в его замке и служить своей мудростью и магией интересам трона.
– Вижу, ты и после того, как я доставил тебе гроб с принцессой, не веришь в силу моей магии, – покачав головой, проговорил волшебник. – Сейчас я всё узнаю о ней. Вели своему слуге плотнее закрыть все двери зала, а самому ему вели спуститься вниз и передать воинам отступить от стен башни и укрыться в крепости. Не то морок мой настигнет их, и тогда они могут лишиться разума. Пусть поспешит твой торин.
– А как же я и ты? – Гвенельд не хотел показать свою слабость, но был бы не против, чтобы его меч и кольчуга оказались с ним в тронном зале.
– Ничего не случиться с тобой, если ты, Гвенельд, соблаговолишь встать рядом со мной, вот точно здесь, у гроба, и мы будем под покровом Тевтата.
***
Когда за слугой плотно закрылась последняя дверь, и в тронном зале Торна остались только король и волшебник, воздух у каменного ложа затрепетал и поплыл так, будто вместо гроба на нём разложен костёр, и пламя вздымается к самым высоким сводам потолка. В тишине Гвенельд слышал своё гулкое дыхание. Лугенус был по-прежнему тих. На его лице с небольшой, чуть подрагивающей бородкой не выражалось ничего, а внимательные серые глаза, подобно двум кристаллам, отражали то, на чём был сосредоточен его немигающий взгляд, – лик юной девы. Беззвучно он творил свои молитвы или заклинания, – кто же поймёт их, этих отшельников, да ещё с такой внутренней магией. По его облику и не скажешь сразу, что перед тобой умудрённый тайными познаниями друид высшего порядка. Он выглядел молодо, даже чересчур молодо и свежо.
И вот Лугенус бросил в курящуюся чашу щепотку как бы древесного мелкого состава, из чаши повалил густой дым и окутал место, где стояли король и волшебник, серо-белым покровом. На удивление, дым не был едким и по-прежнему источал приятный, чуть дурманящий аромат. Веки Гвенельда отяжелели, ему было трудно удержаться, и он криво зевнул.
– Терпи, король, терпи, – тихо проговорил Лугенус и выставил перед собой ладонь. Хрустальная крышка гроба сама собою двинулась в сторону, и взору творящего обряд и наблюдателя предстала принцесса в парадном облачении – лежала она, как живая, лице её было свежим, белым, румяным в лёгком облаке шелковистых волос цвета посеребрённого льна, густая поволока ресниц обрамляла плотно сомкнутые тонкие веки, но юная грудь её не вздымалась.
Гвенельд сдавленно ахнул при виде юной красавицы и с горечью сжал кулаки, и отвернул на мгновение лицо своё от спящей мёртвым сном принцессы.
Лугенус поднял руки и возгласил:
– Теперь молчи, король, и стой смирно! Ибо если ты произнесёшь хотя бы звук, если поворотишься или шевельнёшь хоть пальцем, покров Тевтата не спасёт тебя, унесёт тебя морок в подземные воды Улая.
Стал Лугенус сам, как мёртвый, застыл с поднятыми над телом принцессы руками и уставился куда-то поверх головы стоящего с другой стороны гроба Гвенельда, в пустоту сумрачного зала. И только теперь король приметил, что факелы давно погасли, а полной темноте вокруг них с Лугенусом стоит неведомое свечение, будто день благой, и яркое солнце озаряет лик прекрасной девы. По стенам забегали чёрные тени, заметались, как встревоженное стадо диких коней, дрогнул каменный пол и с потолка посыпалась каменная крошка, стены ходили ходуном, факелы пали, столы и ложа, и каменный трон – всё задрожало и затрещало кругом.
Гвенельд уставился на Лугенуса и не смел более даже глазом повести в сторону. Над гробом возникло будто бы облако и стало прозрачным, как хрусталь, внутри трепещущего облака появлялись и пропадали картины, одна чуднее другой. Ничего не мог разобрать в этом трепете король, не знавший доселе страха, даже смерть не пугала его, ибо, как и все в народе его, он верил в бессмертие души и вечные пиры героев в Небесных Чертогах. Как долго длился морок, мгновение или же целую вечность, уразуметь Гвенельд, будто вросший ногами в кожаных поршнях (обувь кельтов, башмаки) своих в каменные плиты, не мог.
Облако развеялось, густой дым ещё валил из чаши на краю каменного ложа, но теперь он стелился понизу, тени замерли, а чудное свечение в центре зала стало тускнеть, пока король и волшебник не погрузились в полный мрак и непроницаемую тишь. Лугенус гулко выдохнул, и в тот же миг на конце его посоха загорелась яркая звезда. Оказалось, что он уже держит посох в руке своей, хотя во время обряда посох стоял рядом, у ложа. Гроб был плотно закрыт.
– Сядь, господин, – тихо проговорил Лугенус и пошёл к трону, ведя обессилевшего короля под руку.
Когда Гвенельд начал понемногу приходить в себя, волшебник придвинул к тронному месту кресло и тоже сел, положив посох рядом. Король молча ждал объяснений.
– Готов ли ты услышать правду? – спросил, наконец, Лугенус.
– Говори без утайки, – потребовал король и выпрямил уставшую спину свою.
– Добро, – улыбнулся волшебник. – Так знай, Чёрный Властелин, что невеста твоя, которая теперь спит мёртвым сном, фея, – на этом слове король окинул волшебника гневным взглядом и помотал головой, не желая соглашаться. – Да, господин, да. Не гневись, это так. Принцесса Айне – фея. Но кто её мать, я не смог разведать. Есть и ещё одна загадка… – не решаясь произнести слова свои, Лугенус вдруг смолк.
– Да говори же! – взревел нетерпеливый дух Властелина Чернолесья.
– На руках принцессы-феи я видел лучезарное дитя, а внутри дитя – божественный огонь – элан. Но ведомо народу моему, что это синее живое пламя может быть только у Огненной Птицы из Страны Грёз, которая находится так далеко, что и дороги туда уже позабыты давно, заросли лесами, покрылись болотами, и никому из живущих ныне не ведомы. Схватился руками за голову Гвенельд, вскочил с трона и не помня себя рванулся ко гробу, сжимая кулаки. Сокрушить, сокрушить, сокрушить!
И тогда Лугенус сказал Чёрному Властелину:
– Спасти из цепких объятий мертвенного сна принцессу-фею может только её новорождённый сын, если принесёт перо Огненной Птицы. – Но откуда? Откуда дитя? Откуда элан? – Гвенельд развернулся и пошёл на Лугенуса, забыв, что перед ним опаснейший из смертных.
Он сделал лишь пару шагов, дыша гневом, протягивая руки, будто уже трясёт этого заносчивого друида, но тут же стал, как вкопанный, застыл на месте, и ноги его погрузились в камень.
– Прости! Прости, Лугенус! – взмолился король, пытаясь вырваться из каменного плена, но сделать этого она не мог, и руки, и ноги, и всё тело его словно само стало каменным. И он издал такой рык отчаяния, что стены вздрогнули.
А волшебник ослабил хватку, повёл рукой в сторону, и Гвенельд смог вырвать одну ногу из каменной плиты, та неровно пошла трещинами, и другую ногу сдавило ещё больше. Король издал ещё более истошный крик и стал разбирать каменный завал в разломе, чтобы высвободить ногу. Лугенус хохотал и водил руками перед собой, выговаривая заклинания:
– А элвинтодд двир синддин дио керриг ир вверллуриг ноин; ос сириаехт экх савваер ти веор элхлин мор, некромбор алин.
Закончив свой обряд, он успокоился и протянул королю свой посох. Гвенельд резко вздёрнулся на этот жест, сочтя его недостойным, но быстро скрепился и ухватился руками за протянутый ему предмет. Нога, застрявшая в камне, сама собой вышла невредима, и вот уже король стоял прямо, а разлома в полу как не бывало.
На следующий день отправил Чёрный Властелин своих верных слуг искать лучезарное дитя. Вручая предводителю чёрных всадников волшебное зеркало, Лугенус объяснил, что распознать искомое дитя можно только с помощью этого зеркала – его заволакивает синим горением, если в нём отразится человек с огненным сердцем. Откуда в ребёнке принцессы-феи божественный огонь, элан, волшебнику было не ведомо, ибо знание сие было ото всех запечатано такой магией, о которой никто из местных друидов никогда не слыхал. Чёрные всадники поскакали по свету, но не знали они, что искать им нужно не младенца.