Над долиной сверкали зарницы, рассекая тяжёлые тучи, за лесом уже громыхало. Дорога петляла между пшеничных полей и заливных лугов. Пахло грозой. Крытая повозка тряслась на пыльной дороге, доставляя лежащему в ней ребёнку невыносимую боль, но мальчик, скрепившись, не плакал, а только сильнее стискивал в руках край отцовского плаща. Башмачник знал, его сын умирает, и они могут не успеть.
Но что это? Тёмная тень мелькнула у края дороги. Сильным порывом ветра им навстречу будто швырнуло одинокого путника. И он поднял вверх обе руки, пытаясь остановить повозку.
– Тпру! Стой, Мартин! Кто это там машет?
– Это я! – отозвался незнакомец и приблизился к повозке. Ветер откинул капюшон и волосы от лица его, и башмачник увидел, что это совсем ещё молодой человек, приятной наружности. Под плащом у него на полуприкрытой рубахой груди болтался почерневший крестик на кожаном шнурке. Знать, парень был католиком, что говорило в его пользу.
– Кто это ты? И куда путь держишь? – спросил возница, разглядывая незнакомца и обдумывая, взять ли его с собой или бросить на дороге, не тратя драгоценного времени, ведь они могут не успеть.
Молодой путник ухватился за поводья и погладил бок усталого коня, который и ухом не повёл от присутствия чужака, знать, неплохой человек. Возница кивнул головой, приглашая его на козлы рядом с собой. Парень быстро сообразил и забрался в повозку, когда конь уже тронулся.
– Здравствуй, – повернулся незнакомец к ребёнку, а усталый отец бросил в его сторону недовольный взгляд.
– Оставь. Он болен. Нам надо успеть к священнику.
– Так значит, нам по пути. Я тоже иду в Дорпмунде, там жили мои родители. Не знаю, живы ли. Я – поэт, учился при монастыре францисканцев, пока его окончательно не разграбили. Две чёрные смерти не пощадили святилища. И я остался без приюта.
– Бродяга… – пробормотал возница, а сын его натужно закашлялся, как будто задыхаясь. Отец повернулся к мальчику, потрогал лоб. – Горячка… Не успеем.
Нежданный попутчик тоже обернулся и бесцеремонно разглядывал мальчонку. Худой, бледный, с прозрачными от болезни и голода руками, тот лежал на соломе, прикрытый отцовским плащом из грубой холстины. Молодой человек пересел внутрь закрытой повозки, поближе к ребёнку. Тот тихо подал голос:
– Расскажи что-нибудь, – и больше приоткрыл глаза, в них стояли слёзы. И он снова закашлялся.
Поэт взял мальчика за руку и заговорил так, будто перед ним принц или отпрыск вельможи:
– О, я расскажу тебе удивительную историю, которая развлечёт нас в пути и не даст тебе мучиться тягостными думами. Ехать нам ещё далеко, дай Бог, к ночи доберёмся.
Башмачник хмыкнул, глядя на дорогу: – В такую погоду можно и к утру. Но если Езус, учение которого тебе преподали братья-францисканцы, милостив, сильного дождя не будет, докатим быстрее, – он хлебнул мутной жижи из бутыли, что висела у него на поясе в чехле, продрал горло и хрипло добавил: – Когда-то, давным-давно, жили на свете такие же бездельники, как ты, только они умели исцелять своими бреднями. А ты мог бы помочь Иво хотя бы добраться до священника живым. Начинай. Или тебе нужна лютня?
Попутчик промолчал на это, а потом спросил у мальчика:
– Иво, ты слышал легенду про короля с огненным сердцем?
Услышав это, башмачник обернулся, и увидел, как сын слабо помотал головой из стороны в сторону. Поэт улыбнулся, заботливо поправил ему подстилку и начал неторопливый рассказ.