На следующий день Витька смирно сидел за столом и завтракал блинами, запивая их козьим молоком. Незаметно от бабушки он после каждого съеденного блина, ощупывал себя за плечи и руки, пробуя, не подросла ли уже мускулатура.
– Бывалыча мужики по двадцать блинов за присест съедали, – вела умную беседу бабушка, возясь у плиты. – Оттого и были мужики в стародавние времена сильные. Мой тятя, твой прадед, помню, за раз по два мешка муки носил. А мешки были не чета сегодняшним – по шесть пудов весили, – бабушка забормотала, подсчитывая. – Это… это, чай, под сто килограммов каждый будет. Возьмет он, страдалец, их под мышки и играючи на воз несёт. Со стороны поглядеть, и то страшно становится… А ему хоть бы што. Однажды этот самый воз возьми и застрянь на дороге прямо в грязи. Так тятя что удумал? Лошадь выпряг, а сам заместо неё в оглобли и впрягся. Воз из грязи вытянул и говорит лошади: «Эх, Сивка, Сивка, где же тебе было справиться, ежели я сам насилу вытянул». Во как! Это ж надо, «я сам насилу вытянул». Выходит, он себя здоровее лошади считал. Ох, и силёнка была у покойного! А уж если за стол садился, то не менее как сорок блинов за раз съедал. Маманя за ним блины печь не успевала, царствие ей небесное!
Витька, давясь и тараща глаза, доел третий блин, но никаких изменений в своём организме не почувствовал. А на самом деле очень сильные изменения произошли с его организмом: мягкий до этого живот стал тугим, как барабан.
Вытирая молочные усы и отдуваясь, Витька откинулся на стуле отдохнуть, а чтобы время не тратить попусту, решил разузнать:
– Бабушка, а бабушка, а вот дедушка мой… Он был сильный?
– Дедушка-то? Си-иильный. А еще больше он был отважный.
– Отважный? – заинтересовался Витька. – Расскажи!
– Раньше у нас здесь пруд был. Вот там, где низина, видел?
– Видел.
– Так вот, там ребятишки малые… навроде тебя, на коньках любители были кататься. А раньше какие коньки? Простенькие были: на валенки прикреплялись – палочка, веревочка… Катались они, значит, катались, а лёд возьми и подломись под ними… А их сердешных аж четыре ребятёнка было… Кричат они… в воде барахтаются… тонут значит… Ну их мой Митя, твой дедушка, и услыхал. Мы же на самом краю живем. Он, не раздумывая, и побег их выручать. Успел только телогрейку да шапку скинуть, а это прямо как был в валенках и одежде, так и сиганул в прорубь…
У Витьки захватило дух:
– Спас?
– Спас, как не спасти. Ох, и бедовый дед твой был.
– Бабушка, а бабушка, а вот скажи лучше быть сильным или отважным. Вот как ты думаешь? – проявил Витька громадное любопытство.
Но тут не ко времени явилась не запылилась Люська в ярко-красном в белый горошек платье и в розовой дурацкой шляпке, из-под которой торчали в стороны огненные косички.
– Здравствуй, баб Мань!
– Ой, раскрасавица ты наша! – засуетилась, запричитала бабушка. – Вот так гостёчек дорогой! Присаживайся, миленькая, сейчас горячими блинками угощу.
– Спасибо, баб Мань, – отказалась Люська. – Я завтракала.
Витька с удивлением оглядел её, подняв выгоревшие брови, и безжалостно спросил:
– Ты куда это так вырядилась?
– Чтобы тебе понравиться, – засмеялась бабушка. – Чем вы не пара?
Витька возьми и легкомысленно брякни:
– Никогда не женюсь! Охота каждый день ругаться!
– А если так, то нечего ко мне было и приставать, – неизвестно чему обиделась вдруг Люська.
– Я… к тебе… приставал? – поразился Витька.
– А что, неправда?
– А то правда!
– Ну, ну, будя, будя, – вмешалась в разговор бабушка. – Прямо как взаправдашние муж с женой.
– А чего она?
– А чего он?
За таким содержательным разговором все забыли о блинах. Запахло горелым, и бабушка, всплеснув руками, кинулась выручать дымившийся блин.
Люська тотчас дернула за рубашку Витьку и миролюбиво зашептала:
– Я для чего шляпу-то надела. Я её у бабушки своей еле-еле выпросила, как бы для себя. А на самом деле совсем даже и не для себя. Оно мне надо! Это я для Бабаси. В общем, на улице всё расскажу.
Витька сразу подобрел и понимающе кивнул, а деятельная Люська, сделав страшные глаза, хищно прошипела:
– Тогда идём быстрее! Чего ты расселся, как… дундук?!
После бабушкиных блинов Витька, не обладая былой ловкостью, передвигался черепашьим шагом, нарочно делая вид, что ему сегодня торопиться некуда, несмотря на отчаянные мольбы Люськи, которой не терпелось поделиться своими соображениями.
– Витя! Ну! Ну, иди же быстрее! Ну! Ну, Витька же!
Они сели рядышком на скамейку под рябинкой и стали беседовать, болтая ногами.