После того как Витька испортил свою тетрадь по русскому языку, которую он использовал вместо черновика для тренировки, послание, на его взгляд, получилось просто отменное: складное, умное и к тому же вызывающее доверие, что немаловажно.
Чтобы Люська тоже оценила его труды, он громко и выразительно прочёл:
– Здравствуйте, Нинель Соломоновна! Поздравляем Вас с Новым годом, хотя он давно уже прошёл. Но это даже к лучшему, потому что скоро наступят летние каникулы, и все учителя будут отдыхать от школьников и лечить свои нервы, которые поистрепали с ними. Вам тоже нужно лечиться, и мы со своей стороны можем подсказать, что следует лечить в первую очередь. Обратите своё самое пристальное внимание на… – в этом месте Витька под Люськину диктовку написал название труднозапоминающейся и труднопроизносимой болезни, которая вцепилась мёртвой хваткой в учительницу, не давая ей проживать собственную жизнь в своё удовольствие, и подписал: «Профессоры мирового уровня», – потом подумал и приписал: «Мы не обманываем. Доверьтесь нам».
Получив полное одобрение Люськи, Витька послюнявил марку, которую по дороге купил в киоске, и скрепил края. Теперь оставалось незаметно подкинуть её в почтовый ящик и ждать, когда Нинель последует совету неизвестных ей, но, судя по тому, что диагноз поставлен на расстоянии, достаточно заслуженных профессоров.
С виду рядовая операция по доставке секретного пакета неожиданно оказалась на грани провала: вход в подъезд охранял с головы до ног увешанный оружием карапуз в пограничном берете.
Он сразу в чём-то заподозрил Витьку с Люськой и наставил на них автомат.
– Стой! Ни с места! – предупредил карапуз, сурово нахмурив две белые полоски, которые были у него вместо бровей.
Конечно, сам по себе военный карапуз серьёзной угрозы не представлял, а вот лежащего возле его ног бульдога со свисавшими до самой земли жировыми слюнявыми складками следовало опасаться. К тому же у собаки на шее висела золотистого цвета медаль – имитация настоящей, которые сейчас продаются повсюду, были бы деньги и желание купить. Надо было думать, что награду собака получила заслуженно, и в случае очередного конфликта у неё появится и вторая медаль.
– Мальчик, – по-доброму обратилась к нему Люська, – убери, пожалуйста, свою собаку.
Проигнорировав просьбу, карапуз спросил:
– Куда идёте?
– Нам нужна Нинель Соломоновна, – ответила Люська.
– Зачем? – настырно допытывался юный пограничник.
– Какое твоё дело? – возмутилась Люська бесцеремонным отношением служивого к мирным инициативам граждан. – Идём, значит, надо.
– Не пропущу, – неумолимо заявил пограничник и даже отвернулся, давая понять, что на этом разговор закончен.
Витька обозлился и неожиданно для себя выпалил:
– Уши надеру сейчас!
Карапуз хитро на него покосился и сказал:
– Попробуй.
Конечно, если у тебя имеется такая огромная собака, любой человек под её охраной будет чувствовать себя безнаказанно, поплёвывая с высокой колокольни на бессильные угрозы хоть целой толпы разъярённых фанатов, не то чтобы каких-то там двух возмущённых школьников.
Люська улыбнулась как можно добродушнее, соображая, чем бы задобрить строгого пограничника.
– Ой, какой у тебя берет красивенький! Наверное, прямо с настоящей границы привезли? – польстила она, и военный карапуз смягчился:
– Это мне брат подарил… Он на границе служил… Недавно дымо… думо… дамо…
– Демобилизовался, – свободно подсказал Витька, который давно интересовался военными науками.
Пограничник несколько раз с удовольствием повторил незнакомое слово, видно, для того, чтобы запомнить его навсегда, потому что ему, как военному человеку, стыдно не знать таких нужных вещей.
Решив, что теперь конфликт исчерпан, Витька, как ни в чём не бывало, хотел пройти мимо, но бдительный пограничник тут же спохватился и заорал:
– Стой! Ни с места! Стрелять буду! Рекс!
Лежебоке Рексу достаточно было просто зевнуть, показав во всей своей угрожающей красе чёрную пасть с острыми клыками, и Витька с Люськой сразу потеряли охоту самовольно проникать в чужие подъезды.
– Эх ты, – осудил пограничника Витька, – своих задерживаешь.
– Своих я всех знаю, – объяснил свою неуступчивость карапуз, – а вы чужие. Ходят тут всякие, почтовые ящики поджигают…
– Вон оно в чём дело, – протянул Витька, с уважением оглядывая хозяйственного карапуза. – Так сразу и сказал бы.
– Буду я вам докладываться, – насупился пограничник.
Витька поцокал языком и задумчиво проговорил:
– Как я понимаю, ты будешь стоять до последнего вздоха? Хоть мы и не поджигатели никакие, а всё равно нас не пропустишь?
Пограничник замотал головой:
– И даже! И! Никогда!
Витька отозвал в сторонку Люську и что-то ей зашептал, поглядывая на карапуза. Потом загадочно ухмыльнулся и торопливыми шагами направился прочь.
По всему было видно, что лазутчики замыслили какую-то диверсию, и пограничник насторожился, провожая враждебным взглядом одного из них, по виду главного. Не успел главный лазутчик скрыться в арке, как оттуда понеслись душераздирающие кошачьи крики, схожие с теми, какие издают кошки, когда их таскают за хвосты. Пограничное чутьё – это совсем не то, что у собаки, и карапуз сразу расценил крики как диверсию, в отличие от глупого Рекса, который без предупреждения рванул с места и поволок его по земле за собой.
Напрасно перепуганный пограничник взывал к собачьему разуму, указывая Рексу на его ошибку:
– Стой! Не беги! Это не кошка!
Поверил Рекс, только когда залетел в арку, где не то чтобы самой кошки, но и запаха её в помине не было. Он растерянно уставился на своего чумазого хозяина, который, поднявшись с земли, в негодовании топал ногами.
– Глупая собака! – обличил он в служебном несоответствии бульдога. – С тобой ни на какую границу не возьмут! Плохая собака! Вздорная!
Рекс виновато вильнул обрубком хвоста и что-то сказал на своём собачьем языке:
– Гав! Гав!
Пограничник расстроенно махнул рукой и с унылым видом побрёл на свой пост, отпихивая от себя провинившегося бульдога.
Тем временем на границе творились преступные дела: лазутчица, воспользовавшись отсутствием пограничного наряда, забежала в подъезд и оставила в почтовом ящике открытку с секретным донесением.
Поэтому, когда наряд появился из-под арки, оба лазутчика, как ни в чём не бывало, уже стояли на улице и вели неторопливую мирную беседу.
Однако бдительный карапуз сразу разоблачил двух хитрецов и злорадно выкрикнул:
– Рекс, взять их!
Он отпустил поводок, и огромная собака, чтобы вернуть былое доверие хозяина, с грозным лаем понеслась вперёд.
Витька и Люська, не приученные к травле собаками, как птицы, взлетели на молодую берёзку и испуганно затихли, чувствуя, как под ними прогибаются тонкие ветки.
Хорошо, что Рекс оказался не совсем уж не воспитанным, как о нём, погорячившись, отозвался его хозяин, и постеснялся забираться всеми четырьмя лапами на скамейку, которая располагалась под берёзкой. С неё он мог легко дотянуться и потрепать их в своё удовольствие, в отместку за неизвестно куда запропастившуюся кошку.
– Ага, попались! – обрадовался поимке лазутчиков военный карапуз. – Вот посидите на дереве, тогда узнаете, как связываться с пограничниками.
Но тут его осенила новая мысль. Он достал из кармана тонкую бечёвку и сказал:
– Я вас взял в плен и сейчас отведу в штаб. Слезайте по одному человеку со своих веток… я буду вас связывать…
Лазутчиков происходящие внизу события стали забавлять.
– Нашёл дураков! – ответила Люська и искусственно громко захохотала, как настоящая артистка.
Своеволие пленников, которые, как видно, не до конца ещё осознали своё плачевное положение, сильно расстроило военного карапуза. Он выхватил из ножен саблю и принялся воинственно ею размахивать, стараясь достать обнаглевших лазутчиков.
– Вот я вас! Вот!
– Ты смотри, – удивился Витька, поджимая ноги, – маленький, а уже нервный какой.
– Это ничего, – пояснила Люська. – Намахается досыта и успокоится.
Но, по всему видно, не в правилах злопамятного пограничника было отступать: он с хмурым видом начал прохаживаться под берёзкой, приглядываясь, как удобнее добраться до нарушителей границы. Тут он обратил внимание на то, что Рекс стал выше него ростом, так как опирался передними лапами на скамейку, и сразу догадался, что можно сделать для посрамления развеселившихся лазутчиков, которые уже не скрывали своё презренное отношение к опростоволосившемуся пограничнику.