Сначала Стелле хотелось издеваться над его идеей, потом ей понравилось, она расслабилась, наблюдая за небом и слетающим с губ белёсым паром, но затем стало невыносимо холодно. Стелла мëрзла, пока они бежали – или, скорее, ковыляли на негнущихся ногах – в больницу, до палаты, к больничной койке Паши. Когда ребята вернулись, Маша окинула их удивлëнным взглядом и изогнула чëрную бровь.
– Как два мокрых кота из подворотни.
– Будто вас пытался проглотить снежный человек, – со скромной, немного кривой улыбкой подметил Паша, махнув им. – Могу вам предложить в своих апартаментах только совковую батарею. Располагайтесь, друзья, и чувствуйте себя как дома!
Стелла кивнула, оглядела другие койки со спящими или только делающими вид больными и села у самой батареи. Правда, она почти не спасала от промозглого холода, пробравшегося не только под свитер, но и под кожу – в самые кости.
– Так вот кто привëз Машу, – у Паши высокий голос, мягкий для мальчика его возраста, но он прекраснодополнял круглые черты лица. – Она вполне могла меня повторно травмировать! Вместо недели задержался бы на целый месяц.
– Продолжишь болтать – так и случится.
– Я люблю тебя, ты же помнишь?
Маша улыбнулась, как довольный кот, получивший сливки, и пристроилась на кровати к нему поближе, «гуляя» пальцами по гипсу на ноге. Вместе они создавали удивительный контраст: облачëнная в чëрное девушка со смазавшимся макияжем и неряшливо лежавшими тëмными прядями волос, только вернувшаяся с очередной тусовки, и бледный, как сама смерть, парень в повидавших виды серо-зелëных футболке и штанах, с залëгшими под широкими, чувственными глазами тенями – другими словами, совсем далëкий от её образа жизни. Но Маша была углëм, а Паша – холстом, на котором она оставляла штрихи по своему желанию и усмотрению. Так и сейчас: её руки всё тянулись к каким-то складкам на одежде, чтобы пригладить их и поправить, убрать глупую резинку в светлых волосах, стереть какую-нибудь тень с его щеки… А может, ей просто хотелось его касаться?
Марк снова улыбался: как от снежинки, легко растаявшей на носу, от промелькнувшей серьëзности не осталось и следа. У него была немного пружинистая походка, словно в нëм всегда бурлила энергия, которую некуда деть. Он резко щëлкнул пальцами перед Пашей, а когда тот моргнул, нацепил на него белую кепку с множеством разных надписей, выведенных разными почерками и цветами. Где-то красовались ëлочки с гирляндами, где-то новогодние игрушки, и между всем этим – ободряющие фразочки.
– Труппа передала, а режиссëр пригрозил, что если не поправишься к следующей постановке, то выкинет из команды под самую ëлку, поэтому, Маша, настоятельно рекомендую отложить всякую расправу до каникул.
– Не так я представляла себе знакомство с твоими друзьями, – буркнула она. – Я, вообще-то, искренне переживала.
– Подтверждаю, – вставила свои пять копеек Стелла, привлекая всеобщее внимание. – Что? Вы даже отдалëнно не представляете, какой она может быть невыносимой. Ради неё я отдала джину последнее желание.
– Ты же Света, да? Подруга Маши.
– Стелла, – исправила она, проглатывая раздражение. – Мне не нравится моë имя. Друзья зовут меня Стелла.
– Значит, будем друзьями? – неловко уточнил Паша. – Машины друзья – мои друзья, Стелла.
– Дружить с ней – сущее испытание, – хихикну-ла Маша.
– Кто бы говорил, – цокнула Стелла.
Паша кивнул, улыбнулся и сказал что-то Маше. Завязалась бессмысленная беседа, в суть которой Стелла быстро перестала вникать и сосредоточилась на жалком тепле от батареи. Ребята смеялись, улыбались и перекидывались какими-то локальными шутками, погружаться в которые не хотелось, да и сил на это не было. Она приехала сюда только из-за подруги и была бы рада отправиться домой, принять горячий душ и завалиться в кровать, забывшись сном до завтрашнего невесëлого утра. До следующего года.
– …И Кристина будет в главной роли, да? – Лицо Паши говорило само за себя, и, несмотря на то, что его черты были мягкими, нежными и аккуратными, будто не созданные для презрительной гримасы, именно она сейчас на нëм читалась. – С ней непросто поладить. Она же постоянно придирается к тексту. Слово «импровизация» для неё равносильно упоминанию бога всуе для верующего, честное слово.
– Если эта Кристина вам всем не нравится, почему бы просто не выгнать её?
– В труппе так дела не делаются, Маша, – пожурил её Паша. – К тому же она наша одногруппница, поэтому, даже выгнав её, мы не избавимся от её гундежа.
– Придëтся подстраиваться, – Марк откинулся на спинку железного стула, и тот несчастно заскрипел, вызвав ворчание с одной из коек. В какой-то момент он сел напротив Стеллы. – Это небольшая постановка на минут сорок. Маленькая комедия про маленький ресторан.
– С гигантским геморроем, – хрипло рассмеялся Паша.
Стелла вздохнула, прикрыла глаза, ощутив, как все тело ломит от усталости и тянет куда-то вниз. Её оглушил дребезжащий грохот, а сердце ухнуло куда-то в горло, вызвав приступ паники, когда она резко открыла глаза и поняла, что навернулась со стула. Точнее: укатывающее в сон сознание попыталось свалить тело на пол, но вовремя смекнувший Марк дернул её за руку и вернул в вертикальное положение. Его же стул несчастно валялся на полу.
– Кажется, детское время закончилось, – пошутил он.
– Ха-ха, – Стелла сбросила его руку и поднялась. – Завтра мне на работу, поэтому, наверное, я пойду.
– Мне подвезти тебя?
Стелла не стала отказываться от возможности добраться до общежития быстро, а главное – бесплатно. Она спешно попрощалась с подругой, неловко кивнула Паше, который, в свою очередь, чувствовал, видимо, не меньшую неловкость от происходящего, и поплелась на улицу, а там – к машине, уже покрывшейся снежной горкой. Какое-то время они молча чистили крышу и окна и сбивали намëрзший на дворники лëд. Ну, как «они»: Марк делал всë перечисленное с присущим ему энтузиазмом, а Стелла большую часть времени колупала лëд на стекле, забывая иногда открывать глаза. В целом, чистить лëд можно и в полудрëме.
Оставшуюся дорогу до кровати она почти не запомнила. Только тихая музыка, шелест мужского голоса и тихий скрип койки.
Солнечное зимнее утро с морозным воздухом, колючками пробегающим от горла к самым лëгким и вызывающим мурашки в позвоночнике. Снег искрился: его выровнявшаяся за время ночного снегопада корочка нетронутой гладью драгоценных камней пролегала вдоль окон, отражаясь в их чистых стëклах. Несколько деревьев с толстыми тëмными стволами едва покачивали ветками, приветствуя гостей кафетерия, втиснувшегося в тихую, узкую улицу. Спокойное дорожное движение, но при этом большой поток туристов из-за близости к главной достопримечательности города – к огромному озеру, растянувшемуся на несколько километров и никогда не замерзающему. Даже зимой там можно было встретить лебедей, которые не улетали из-за тëплых течений в глубине водоëма, а возможно, потому, что им нравилось в ответ разглядывать парочки вокруг. Иногда, правда, защитники животных отлавливали их и отпускали только по весне, чтобы спасти от замерзания, но чаще этих красивых, элегантных птиц можно было увидеть гордо рассекающими голубую гладь.
За свою моногамию лебеди получили почëтный статус символа вечной и преданной любви. Это привлекает множество людей, особенно пар, особенно перед Новым годом, потому что всех поражает невозможная картина птиц в окружении снегов. Стелла решила, что в этом году зима выдалась на редкость морозная, поэтому лебедей, скорее всего, всё-таки увезут, но это не уменьшило количество туристов.
Осколок карандаша продолжал оставлять рваные линии на бумаге вслед плывущим в голове мыслям, навеянным чудесной погодой и вереницей ассоциаций. Серебристый свет заснеженного мира отражался в эмблеме, качающейся над дверью кафетерия: переплëтшиеся шеями два лебедя напоминали сердечко. Сейчас двое мужчин в пестрой униформе препирались, указывая пальцами то на вывеску, то на окно, то ещë куда-то. Один из них забирался на шатающуюся лестницу, которая только чудом не перевернулась на ледяной корочке очищенного асфальта. На локте у него болтался толстый провод с лампочками – гирляндой, которая с сегодняшнего вечера окрасит фасад в тëплые жëлтые оттенки, сочетаясь с интерьером заведения.
– Здорово выходит.
Стелла вздрогнула – карандаш дëрнулся следом, из-за чего глубокий, тëмный штрих очертил линию шеи одного из лебедей.
– Я не заметила тебя, – она выдохнула, разочарованная испорченным рисунком, и закрыла блокнот. – Олеся, как у тебя получается так подкрадываться к людям?
– Годы тренировок и ни капли жульничества!
Менеджер по персоналу была единственным человеком, которому шли чëрные футболка-поло, брюки с фирменным логотипом на бедре и миниатюрная шапочка. Её овальному лицу с раскосыми чëрными глазами, густыми ресницами и острым контуром губ, которые всегда и без колебаний отдавали неблагодарные поручения, пошëл бы, наверное, даже мусорный пакет, потому что эта женщина всегда знала, как украсить всё что угодно. В этот раз в чëрных волосах были блестящие заколки, серебряные каплевидные серëжки мерцали между прядей и несколько колец на длинных пальцах завораживающе привлекали внимание. Как-то Стелла встретила Олесю вне рабочей смены и несколько часов собирала челюсть по асфальту, потому что пурпурный замшевый костюм и куртка-платье выбили её из равновесия.
– Почаще разглаживай морщину между бровями, и цены тебе не будет.
– У моих бровей магнетизм, – Стелла пожала плечами. – Олеся, у тебя ко мне поручение?
– Какая ты догадливая умница! – Начальница захлопала в ладоши. – Знаешь, я очень люблю зиму. Она такая красивая, безжалостная и волшебная, а ещë зимой Новый год. Мне, конечно, лишний повод принарядиться не нужен, но вот возможность поверить в сказку – вполне. Знаешь, взрослая жизнь вообще далека от сказок.
Стелла кивнула, покручивая карандаш между пальцами. Менеджер какое-то время рассуждала о том, сколько волшебства в грядущем празднике, и сопровождала свои слова широкими жестами: взмахивала руками, обводила зал ладонью, касалась лица и слишком живо демонстрировала эмоции. Заколки вспыхивали серебром при свете дня, длинные сережки качались в такт её движениям, узоры, нарисованные на щеках акварелью, дополняли необычный образ женщины тридцати пяти лет. Выглядела она, наверное, всего на двадцать шесть или около того, и это почему-то вызывало в Стелле какое-то трепещущее уважение. Ей тоже хотелось быть лëгкой, свободной, делать и говорить всё, что хочется.
– …и я хотела бы показать гостям нашего кафетерия, что волшебство-то не в магии и не в исполненных желаниях, а в том, как мы все дружно в него начинаем верить, как не сговариваясь наряжаем дома, магазины и улицы и как в новогоднюю ночь всей страной кричим под вспышки фейерверков. Волшебство – это душевное единение!
Только утром можно было просто болтаться без де-ла, рисовать у панорамного окна и слушать болтовню менеджера, которая не умела говорить коротко и по существу. Народу почти не было, а если и были какие-нибудь клиенты, то чаще – завсегдатаи. Подводки Олеси были длиной в целую историю, а прервать её значило нажить себе врага. Никто не хотел с ней ссориться.
– Я уже обсудила детали с начальницей, немного поспорила с Лëшей, – Стелла вопросительно наклонила голову, но Олеся не обратила на это никакого внимания, притоптывая в такт тихой мелодии из динамиков, – но в конечном итоге вышла из этой схватки бесспорным победителем. Ты, Стеллочка, уже так давно работаешь с нами и справляешься лучше многих. Даже такие старички, как Тëма и Рита, одобрили мой замысел, а ещë, кстати, Лëша хоть и бурчит, но первый подбросил мне идею.
– Не может быть, – шумно вздохнула Стелла, вдруг догадавшись, к чему вся эта преамбула. – Меня повысят? Даже после недавнего инцидента?
Менеджер закусила губу, сложила пальцы домиком, постучала подушечками и заулыбалась, сбросив тень серьëзности.
– Есть такая вероятность, да. Всë зависит от того, как ты справишься в этом месяце.
– Сделаю всё, что необходимо! Хочешь, я займусь украшением зала и прочим?
Олеся восторженно закивала. Еë ноготки блестели, когда она повернулась и обвела пальцем потолок по всему периметру, очертила барную стойку, «разрезала» окно на три части и нарисовала ëлку у входа. Живое воображение легко подалось вслед за проводником, преобразовывая интерьер.
– В этом году мне хочется, чтобы всë было немного золотым, слегка белым и самую капельку красным, хорошо? Было бы замечательно добавить также чего-то домашнего, возможно, слегка нелепого, что бы вызывало улыбку, понимаешь? Пригодились бы даже твои навыки рисования.
– Как всегда, абсолютно абстрактно и ни капли точности.
– Но ты прекрасно понимаешь, о чëм я, верно?
Стелла кивнула, хотя едва ли понимала. Олеся была флюгером, который поворачивался по направлению дующего ветра и никогда надолго не замирал: её настроение и интересы менялись с завидной скоростью, поэтому даже если Стелла сделает не совсем так, как хотела менеджер, но при этом угадает с атмосферой, то всë будет хорошо. Даже сейчас её выражение лица уже изменилось, а взгляд зацепился за официанта, протирающего приборы: Олеся сказала Стелле всё, что хотела, и потеряла к ней интерес.
– И да, до конца недели найди украшения, договорись с поставщиками, – замахала она ладонью. – Это будет одним из двух испытаний для повышения.
– Алексей не будет рад.
Взгляд её оживился, заискрился, и на лице растянулась колючая улыбка.
– Кого волнует чужое горе? Не переживай о нëм, а теперь давай, беги работать, пока гости не заподозрили, что мы ценим свой отдых больше их собственного.
Менеджер вспорхнула и с каким-то жутким выражением лица пошла к несчастному официанту, который пока даже не догадывался, что на его счëт у неё появились какие-то планы. Но в последний момент Олеся обернулась и коротко бросила:
– Точно! Ещë одним условием будет обучение стажëра. Он должен справиться отлично!
– Но у нас нет…
Олеся уже исчезла, сообщив всë, что посчитала нужным.
Взгляд скользнул по закрытому блокноту, потом сбежал на улицу, где двое мужчин горделиво кивали, наблюдая за проделанной работой. Гирлянда замечательно поблëскивала золотом. И день как будто обещал быть неплохим.
Обещал, но не гарантировал.