Глава 2 Пьеса

Первый день декабря подошёл к концу. Жаль, что вместе с ним и весь месяц неожиданно не схлопнулся. Впереди её ждала почти невыполнимая задача: успеть за несколько недель сдать всё, что она не сдала за четыре года, и радостно приступить к экзаменам… Стелла хмуро покачала головой, пытаясь изгнать неприятные мысли, и сосредоточилась на определениях в учебнике, по предмету которого ей грозила пересдача. Мало того, что сама книжка была не самой простой – её никто не любил из учащихся на психологическом направлении, – так ещё и преподаватель не сахар. Примерно две трети проблемы создавалось именно из-за его непростого характера: совершенно непонятно, что ему придёт в голову в процессе сдачи, а студентам остаётся только адаптироваться к изменяющимся условиям игры. Раздражающая нестабильность.

Текст перед глазами расплывался: сознание откатывалось от «сейчас» и возвращалось во «вчера». Хотелось Стелле свалить причину своего поведения на окружающих, но… Хотя нет, так она и поступила вчера, высказав менеджеру Алексею всё, что она думает о наглом клиенте, за что получила выговор – сходу, без суда и следствия была лишена всяких надбавок за месяц. В самый прибыльный месяц года!

Успокойся, Стелла, пока никто полицию не вызвал, – Артём держал её буйствующую натуру, рискуя получить по лицу.

Пусти, я сломаю ему нос! – Копившееся весь день раздражение клокотало вытекающей из жерла магмой, опаляющей всех вокруг и грозящей погубить окружающих. Стелла почти попала напарнику по лицу, но тот вовремя выпустил её, и пострадал только локоть, которым она задела стену. – Нет, ну ты видел? Припёрся за десять минут до закрытия и начал такой важный свои желания выказывать! Я кто ему? Если так хочется улыбающихся девочек порассматривать, то добро пожаловать в специальные услуги!

Стелла, ты должна понимать, что для нормальных людей улыбка – это формальность и в ней нет ничего сакрального, – сказав это без всякого умысла, Тёма даже не догадывался, какой произвел эффект. Стелла просто застыла и растеряла всякий запал. – Иди домой, отоспись и ресетни этот день ради благополучия всего мира.

Легче сказать, чем сделать: погода за окном только ухудшилась. Маленькие снежинки превратились в настоящие снежные хлопья, липнувшие к лицу, лобовым стёклам и оконным рамам. Сугробы росли с завидной скоростью, а тракторы и снегоуборочные машины работали без продыха. А вся эта ситуация с клиентом сегодня только получит продолжение: начальница будет решать её судьбу, хотя, казалось бы, тот парень даже не выдвинул никаких претензий, только весело посмеялся и не принял извинений менеджера – просто ушёл. Он-то ушёл, а проблема, созданная им, осталась, и Стелле теперь её разгребать.

Когда смысл читаемого окончательно собрался и покинул голову, подобно пролетевшему сквозняку, на страницы книги легли два билета. Подняв взгляд, Стелла наткнулась на хмурую Машу: видимо, со вчерашнего дня ничего в её отношениях не изменилось, а беря в расчет её непростой нрав, можно догадаться, что вряд ли университетская подруга пойдет на примирение первая.

– И что это?

– Билеты.

– Спасибо, кэп, – Стелла взяла две плотные бумажки. Красивым каллиграфическим шрифтом написано название театральной постановки – «Праздничный переполох». – Зовёшь меня на свидание? Всё настолько плохо?

Маша только фыркнула. Сегодня она оделась в тёмное, что явно не могло обещать Павлу ничего хорошего, если тот не одумается и не поговорит со своей не такой уж и ручной гадюкой. Эти мысли почти позабавили Стеллу.

– Не люблю, когда мои планы срываются. Я уже настроилась посмотреть эту пьесу и поразглядывать красивых мальчиков в костюмах, – Маша села рядом, достала из чёрной сумки крем и ловкими движениями намазала руки, педантично растирая его по каждой кутикуле. Сама же Стелла не склонна была тратить деньги на маникюр и не особо видела в этом смысл из-за её тонкой ногтевой пластины, которая легко и болезненно ломалась. – Так как это творение нашего университета, билеты не имеют никакого срока давности. Один раз купил – ходи в любое время, когда идёт постановка.

– Значение слова «маркетинг» им не ведомо.

– Да какая разница, Стелла?!

Маша была на взводе, и всё в её напряжённой фигуре об этом говорило. Даже по идеально выполненному макияжу, превосходно гладким и прямым волосам при таком ужасе на улице можно было предположить, как сильно её нервирует ссора с парнем. Стелла вздохнула, размышляя о том, в какой момент жизни она стала играть роль подруги главной героини, которой суждено всё произведение слушать о несчастьях и страданиях в её любовной жизни.

– Ты можешь просто взять и сходить со мной на эту чёртову пьесу? Поступить как подруга.

– Когда там твоя пьеса?

Тени, заволокшие её взгляд, развеялись, вернув Маше её привычно взбодрённое и чуть высокомерное выражение.

– Сегодня вечером!

Сегодня вечером у Стеллы запланирован расстрел на работе, но сказать об этом только повеселевшей Маше означало открыть ящик Пандоры и уповать, что оттуда не вылезет чудище, способное разрушить весь этот мир.

Отношения Паши и Маши завязались в прошлом году, но это больше напоминало ситком с плохим и банальным сюжетом, где в каждой новой серии случалась комичная ситуация неловкости со стороны парня по отношению к недосягаемой девушке. Она не искала ни отношений, ни любви, ни тем более кого-то настолько ванильно-романтичного вроде Паши. Он был из тех парней, о которых обычно мечтают женщины, а встречая, умирают от скуки – «Романтик прошлого века!» и «Таких уже не осталось». Маше никогда такие не нравились, но, как говорится, всё когда-то случается в первый раз.

– Ты могла бы поговорить с ним.

– Не начинай.

– Тебе ведь плохо, так почему ничего не делаешь?

Мария отвернулась, скрестив руки на груди. Тёмный силуэт на фоне светлого окна превращал её образ во что-то эфемерное или, наверное, в картину, написанную углём, которую хочется разглядывать с разных сторон и вновь и вновь удивляться.

– Он должен догадаться, что что-то не так.

– Люди не умеют читать мысли, – напомнила Стелла, за что получила сердитый взгляд. – Я к тому, что порой то, что нам кажется очевидным, очевидно только для нас самих, а для окружающих, это тёмный лес, о котором они, возможно, даже не подозревают. Если сделаешь первый шаг, ты не станешь слабой.

– Применяешь полученные здесь знания на практике?

Стелла пожала плечами, качая головой:

– Должна же быть хоть какая-то от них польза.

– Тебе говорили о том, как сладко ты складываешь фразы?

– Возможно, пару сотен раз на дню, – Маша улыбнулась и отмахнулась от неё. – Ладно, на самом деле твоя личная жизнь меня не касается, поэтому, раз есть возможность даром сходить куда-то, я от неё не откажусь.

– У тебя в роду нет евреев?

Стелла изумлённо изогнула бровь, взяла телефон и включила фронтальную камеру, деланно оглядывая своё абсолютно славянское лицо. Также она покачала кончик косы и повернулась к Маше, выражая натуральное удивление. Накрашенные губы растянулись, и девушка расхохоталась – звонко и заливисто. За них двоих, потому что Стелла не улыбалась, не смеялась и не страдала от этого – в обычные дни. Но Маша веселилась ярко и эмоционально – её хватало на двоих, и это была одна из тех крохотных причин, почему когда-то они подружились. Странно, но подружились.

Разглядывая глянцевую бумагу с красивым заголовком посередине, контрольной линией и днями недели, по которым идёт представление, Стелла размышляла о том, как прогулять работу с учётом и без того сильного промаха. Машу бросить она не могла, когда той нужна была подруга, но и работу Стелла потерять тоже не могла: ситуация «между молотом и наковальней» в миниатюре.

– Ты правда увлекаешься гаданием на картах? Это так по-детски.

Одна из одногруппниц, девушка с агрессивно-красными волосами и своеобразным стилем в одежде, издевательски посмеялась над второй, более тихой, но не менее опасной девушкой. На фоне оппонентки она напоминала серую мышку, но только до того, как открывала рот:

– А ты правда увлекаешься компьютерными играми и тратишь на них полстипендии? Это так инфантильно.

– Они хоть реальные, а то, что ты читаешь по картам, лишь субъективная интерпретация твоего опыта.

– Может, оно и так, но эффект плацебо никто не отменял. Если человек верит в провидение звёзд, то донести до него нужную информацию можно именно через него.

Они продолжили вялые дебаты, но Стелла уже отвлеклась, вдруг отыскав разгадку своей проблемы. Наверное, это было не совсем честно по отношению к нему, но если человек просит, чтобы его обманули, как-то неразумно ему отказывать.

Открыв чат, Стелла быстро отправила сообщение:

Stella: привет. что твоя подружка знает об асценденте?

Artem: не пон.

Stella: я знаю, как решить твою скорпионью проблему, но мне нужна будет ответная услуга.

Ответ пришёл так быстро, будто Артём даже не дочитал её сообщение:

Artem: я весь твой!

Миловидный стикер енота со слезящимися глазами и сердечками откровенно напоминал кота из Шрека.

Stella: не провоцируй меня на скрины и шантаж.

Следующим сообщением был стикер, однозначно демонстрирующий, куда Стелле пойти и что сделать. Она же только покачала головой и повернулась к Маше, которая усиленно делала вид, что ей крайне интересны фотографии паблика кафедры режиссуры и кино. В такие моменты хотелось закатить глаза, взять её в охапку и принести к парню, из-за которого всё и усложнилось, а точнее – усложнилась жизнь совершенно непричастного человека. Стелла плохо знала Пашу, но уже давно сложила о нём не самое лестное мнение из-за постоянных перепадов настроения девушки рядом.

– У нас осталась последняя пара, да и она не самая интересная, поэтому…

– Такси уже подъехало, – без обиняков закончила не предложение, но саму идею Мария и бросила красивый и, вероятно, недешёвый телефон в сумку, поднимаясь. – Быстро ты смекнула, даже за ожидание не пришлось платить.

– Знаешь, порой я задумываюсь, какое чувство к тебе во мне преобладает: восхищение или всё-таки ужас.

– Восхитительный ужас подойдёт.

Книга окончательно потеряла шанс на внимание Стеллы, а вместе с тем она сама – на сдачу, хотя, откровенно говоря, график пока не вывесили, перспектива страданий ещё неизвестна, а потому было как-то проще сделать вид, что отчисление не дышит ей в затылок, а нарастающие проблемы, которые надо решать, не слипаются, превращаясь в огромного монстра тревоги внутри… Одним резким движением Стелла захлопнула томик, будто прибив росток волнений – или разума, смотря как рассудить, – взяла рюкзак с множеством бессмысленных нашивок и двинула за Машей, которая, в свою очередь, не испытывала ни капли угрызений совести. Напротив, она преисполнилась воодушевлением от мысли, что не придётся сидеть долгие полтора часа и притворяться, что слушает и тем более понимает лектора. С этим нельзя было не согласиться.

Нет ничего более приятного и рождающего злорадное удовлетворение, чем наблюдение за остервенелыми попытками снегопада пробиться через окно машины и испортить макияж, одежду и настроение. Добавляла наслаждения этому моменту мысль о том, что платить за поездку будет Маша, а она – Стелла – наглая нахлебница, с радостью принимающая эти широкие жесты. В целом, оно и не было удивительным, потому что финансовое положение Марии было на порядок выше, чем у Стеллы, поэтому несколько сотен не ударят по её кошельку так, как избили бы до полусмерти кошелёк несчастной официантки, учащейся на коммерции и живущей в общежитии.

Стелла опёрлась на дверцу машины, чувствуя лбом холод оконного стекла, и наблюдала за проносящимся мимо транспортом, яркими пятнами размывающимся в поднявшемся тумане. Он превратил простой городок в волшебный лес из старого советского мультфильма, на который любила ссылаться Стелла. Хотелось укутаться в свой тёплый пуховик из шелестящей ткани, натянуть шапку с помпоном на самый нос и не вылезать на улицу, но таксист явно претендовал на роль в «Форсаже», иначе понять его манёвры, граничащие с насмешкой над законами физики, было невозможно. Даже любящая немного щекотавшие нервы развлечения по типу скоростных мотоциклов и дрифтующих машин Стелла отчётливо ощутила, как желудок поднимается к самому горлу, когда их небольшая коробочка на четырёх колесах резко свернула на полном ходу, проезжая перекрёсток и игриво махая задом перед грузовиком.

– Мы же доедем сегодня до адреса?

– Таков план, – усмехнулся худощавый мужичок, вдавливая газ, чтобы проскочить на мигающий зелёный. – Не волнуйтесь, девочки, я не первый день за рулём! Всё под контролем.

При следующем торможении Стелла хорошенько приложилась лбом о стекло и зашипела, потирая ушиб.

– Какие планы на праздники, девочки?

Хотелось показательно закатить глаза: Стелла терпеть не могла этот вид таксистов – болтливых. Она в целом не любила праздную болтовню и лишний раз старалась не оказываться наедине с людьми, любящими почесать языками. Возможно, в силу специфики её работы, где она оставляла большую часть сил социальной коммуникации, а может, дело было в том, что обычно всё заканчивалось косыми взглядами из-за её непробиваемого выражения лица. Те, кто знал её больше нескольких месяцев, узнавали, что она отнюдь не безэмоциональная, совсем наоборот, но вот улыбаться и смеяться не входило в её репертуар.

– Да как у всех, – уклончиво ответила Маша, натянув одну из своих искусственных улыбок. – Встретить куранты ещё соображающими, а потом побить прошлогодний рекорд и лечь хотя бы на полчаса позже, чем в прошлый раз. Потом объедаться салатами на весь год вперёд и остальные месяцы снова приводить себя в форму.

– Непросто быть девочками, – фыркнул таксист, отстукивая какой-то ритм на руле. Обмороженные нос, щеки и тёмные глаза отразились в зеркале заднего вида. Он с интересом оглядел сначала Машу, а потом гусеницу из одежд рядом, Стеллу, и беззлобно гаркнул: – Хотя нравы сейчас свободнее прошлых, так что девчонки все теперь… разные. Все спасибо феминисткам этим, да? Ненавистницы мужчин и их правил! Вот какие дела сейчас делаются.

Никто не знал, чем закончатся неуместные речи таксиста, и благо – не узнает, потому что машина с характерным для её хозяина стилем резко встала у ворот комплекса. Девочки выскочили из неё так, будто бежали от монстров и едва избежали их цепких лап, но на деле они спасали мужчину от жестокой расправы, а себя – от неба в клеточку. Ветер в одно мгновение взметнул чёрные волосы Маши, пробрался под объёмный пуховик Стеллы и погнал их к воротам, а потом дальше – к многоэтажному дому, и всё это время они ругались на таксиста, погоду и огромную площадку между домами комплекса, которая всё никак не заканчивалась.

– Поставлю ему одну звезду!

– Тогда он решит, что абсолютно прав про ненависть к мужчинам.

Маша раздражённо дёрнула ручку двери и вошла в широкую, светлую прихожую с белым кафелем на полу и кремовыми стенами. Квартира её семьи была знакома Стелле от одного угла до другого с учётом того, насколько эти углы далеко друг от друга. В ней не было ничего лишнего, громоздкого или помпезного: все выполнено в простом варианте хай-тека. Вся она спокойная, строгая и тихая в своем исполнении. Неживая, сказала бы Стелла, если б её кто-то спросил, но в остальном ей нравилась квартира за те удобства, которыми сама она не обладала. Для человека, живущего в общежитии, чайник-то был роскошью, а кофемашина с отдельной насадкой для пенки – вообще божий дар, которым она непременно сейчас воспользуется.

– Игнорирование – лучшее решение, – заключила Стелла, включая аппарат и с интересом наблюдая за миганием лампочек. – Ты как бы и не подтверждаешь, и не опровергаешь высказанное.

– На самом деле сейчас… – Гнев клокотал в Маше, и она никак не могла найти себе места в своей широкой, просторной квартире с несколькими диванами, креслами и стульями. Вероятно, дело было не только в недалёком водителе. Очевидно, что не только. – На самом деле сейчас я вполне могу охарактеризовать себя как ненавистницу мужчин. Как они меня раздражают своей тупоголовостью.

– Если мерилом для всего мужского населения мира является твой Паша, то я сочувствую этой части мира, – Стелла подставила белую кружку под струи перемолотого кофе, нашла сливки, сахар и приготовилась сделать себе прекрасный напиток, способный оживить её. – А вот если бы ты написала ему…

– Я писала.

Стелла удивлённо обернулась, даже забыв, что наливала в кружку сливки – визг Маши напомнил ей об этом очень вовремя.

– А он что?

Маша обессиленно опустилась на светлый диван, откинулась на спинку и скрестила руки, потом высвободила, сцепила пальцы и снова освободила – ей никак не удавалось их куда-то пристроить. Наблюдая за этим, Стелла вдруг захотела треснуть одного малознакомого ей парня так сильно, чтобы тот никогда не помыслил обидеть Машу снова.

– Ничего.

Картина их отношений всё больше вызывала диссонанс с тем, что происходило. Вероятно, мир и правда начал сходить с ума, и Стелла наконец это заметила в лице нетривиального любовного романа Маши. А может, тут всё-таки было зерно логики, которое они сообща не замечали. В любом случае Стелла взяла свою кружку и уселась рядом с поникшей подругой, покачала ногами и пенкой на кофе, после чего спросила:

– Давай сначала. Вы планировали пойти на какую-то пьесу, но в последний момент он всё отменил.

– Вообще, Паша просто не пришёл, ничего не сказав, но это почти то же самое.

– А сейчас ты ему пишешь и он игнорирует?

– Спасибо, что напомнила, – уязвлённая своим поступком, который явно был для неё слишком жалким, чтобы озвучить его, Маша нахмурилась и снова скрестила руки на груди. – Мой отец тоже посмеялся бы надо мной.

– Вообще-то я не твой отец, – сухо заметила Стелла, пробуя кофе и с удовольствием подмечая приятное сочетание горечи и сладости, – а еще я не особо умею смеяться. Так что два раза мимо кассы. Но раз ты удовлетворила своё желание поязвить, я продолжу. Как давно он появлялся в сети? Звонила ли ты ему?

– Не звонила, – она отвела взгляд, явно стыдясь своего ответа.

Стелла достала телефон и легко нашла профиль горе-парня. Ответ не заставил себя ждать.

– Последний раз был в сети на прошлой неделе. Маша, ты даже не проверила, появлялся ли Павлик с сети?!

А Мария надулась, как ребёнок, подтянув к груди ноги. Сообразительная обычно, но совсем бестолковая, когда её захватывали чувства, Маша не прекращала поражать. Возможно, из-за этих её необычностей с ней никогда не бывало скучно.

Теперь Стелле хотелось пристукнуть Машу, но она только продолжила листать страницу кривляющегося на всех фотографиях парня. Она видела его, наверное, раз или два, и то – мельком, не вглядываясь, потому что Маша по какой-то непонятной для всех причине не спешила афишировать их отношения. Как-то проскальзывало, что она просила и Пашу никому не рассказывать о них, пока ребята учатся в университете. Это усложняло поиск причин исчезновения, потому что друзьям его не напишешь, родителям не позвонишь, чтобы не превратиться в местную сумасшедшую.

– Не думала, что, может, случилось что-то серьёзное?

Маша не ответила, дёргая нитку, вытащенную из чёрного свитера. Неожиданно, точно вдруг распрямившаяся пружина, она вскочила, из-за чего диван едва не был испорчен кофе, и заявила, что им пора собираться. Стелла не стала возвращаться к теме, приняв этот неумелый трюк со сменой ориентира: была у её подруги непростая привычка откладывать на потом думы, портившие ей настроение или пугающие её. Она будто подбиралась к ним осторожно, разглядывая издалека, с разных сторон, и готовила множество вариантов реагирования прежде, чем придётся воплотить какой-то из них в жизнь. Сама Стелла такой не была: неприятности сваливались неожиданно, и она отвечала им тем же.

Комната Маши была в половину меньше просторной гостиной, и большую её часть занимала кровать и шкафы с тумбочками. Правда, в отличие от однотонного стиля других частей квартиры, эта комната пестрила разными красками – в частности зелёным. Мягкий ковёр щекотал ступни, являясь единственным оплотом тепла на холодном кафельном полу. Широкие окна не занавешены, поэтому рассеянный белый свет наполнял комнату равномерно, смягчив все углы и даже, казалось, углы нравов самих девочек. В какой-то момент они перестали спорить, кусаться и стирать до дыр неприятные темы, переключившись на сборы, которые по большей части нужны были лишь для смены деятельности, для того, чтобы заполнить пустоту этого дня и смягчить неприятный осадок после разговора.

Однако то ли Стелла была слишком наблюдательна, то ли Маша не хотела скрывать, но она постоянно хваталась за телефон, чтобы набрать и потом стереть номер. Ничего не изменилось, когда они поехали в театр, фотографировались у красивых колонн и наперебой говорили в камеру телефона Маши, которая активно вела свои социальные сети и всячески это демонстрировала. Даже в зале, когда они забрались на, казалось бы, самые небеса по бесконечной лестнице к последним рядам, Маша нервно включала и выключала телефон. Понемногу это начинало раздражать Стеллу, но она пыталась переключиться на происходящее вокруг, а не рядом.

Они пришли в большой роскошный театр, созданный под эгидой их университета, с удобными мягкими креслами, немного откидывающимися назад, качественной акустикой, с несколькими балконами по бокам и узкой оркестровой ямой. Вероятно, помимо студенческих постановок здесь проводились и грандиозные, красочные, с участием известных актёров театра, дорогими декорациями и специально написанным репертуаром. Стелла никогда раньше не ходила сюда, поэтому была приятно удивлена скрытыми возможностями её университета: столько учиться в нём и не видеть того, что под носом – как это знакомо каждому!

Народ потихоньку занимал свои места – людей немного, но достаточно, чтобы создать видимость интереса к происходящему.

– Подожди, а у тебя сегодня разве нет смены в кафетерии? – поздновато, но спохватилась Маша, вдруг выпрямляясь в своем кресле.

– Да, насчёт этого…

Будто готовясь к этому моменту, её телефон издал радостное бурчание в тон последнему звонку. Свет давно погасили, и настало время начаться постановке. Стелла отключила звук и прочитала радостное сообщение от несчастного человека.

Artem: Олеська прикроет перед Злюкой! будешь должна ей три смены в конце декабря

Artem: там какие-то грандиозные планы, о которых я решил не спрашивать

Последнее сообщение заканчивалось стикером с енотом, роющимся в помойке. Кто бы знал, что он хотел этим сказать?

Не совсем тот результат, на который Стелла рассчитывала, но, по крайней мере, увольнение отменяется вместе с показательной поркой ценой всего лишь трёх смен. Стелла примерно представляла, что за наполеоновские планы у Олеси, потому что в прошлом году всё было точно так же, но под раздачу попали другие официанты, и они были выжаты досуха. Любовь к праздникам делала их менеджера почти такой же устрашающей, как вечно недовольный Алексей.

– Ради тебя, Маша, я продала душу дьяволу, – несчастно ответила Стелла, отправив Артёму смеющийся и одновременно плачущий стикер мопса.

– Страна не забудет твоей жертвы, – посмеялась Маша и вдруг потянулась к Стелле, чтобы обнять её – коротко, быстро, будто непреднамеренно. Слова её звучали ещё более случайно: – Спасибо, что ты такая, какая есть.

Стелла вопросительно изогнула бровь, но разъяснений не получила.

Зал окончательно погрузился в тишину и мрак, а потом кулисы разошлись, открывая вид на картонные, пластиковые и нарисованные декорации, представляющие собой убранство какой-то старой квартирки, где, вероятно, несколько поколений семьи жило, постоянно ссорилось, но при этом они были сплочённее и ближе, чем сейчас, когда родители и дети в какой-то момент перестают общаться вовсе. Не все, конечно: были такие, как Маша, которая часть времени жила с родителями, неплохо с ними ладила и только иногда жаловалась на строгость и педантичность своего отца; или такие счастливчики гиперэмпатичных матерей и участливых отцов, как Артём, который всегда с теплом и заботой отзывался о семье, которая жила далеко на западе страны. Но были и такие, как сама Стелла, не особо любившие говорить о родителях, ещё меньше – им звонить, потому что обычно это заканчивалось склокой или затяжным конфликтом. В последний раз они обсуждали её успехи в учебе, и ничем хорошим это не закончилось.

– Ты в порядке? – тихо послышалось из тени сбоку.

– В смысле?

– Четыре – ровно столько раз ты вздохнула, смотря на то, как актёры бегают по сцене. Если тебе всё же надо на работу, я не обижусь, – Стелла покосилась на подругу, скептически склоняя голову, и та приложила ладонь к груди. – Честное пионерское.

– Из тебя пионерка, как из меня клоун.

Маша улыбнулась и явно собиралась съязвить, но зритель с передних рядов шикнул в их сторону, поэтому девочки затаились. Какое-то время лёгкие смешинки витали вокруг них, несмотря на то, что открыто веселилась только одна из них, но этого было вполне достаточно. Потом они погрузились в сюжет постановки, увлечённые происходящим. Актёры и правда играли недурно, хотя не то чтобы Стелла была специалистом и ценителем, но в какой-то момент она абсолютно забыла про вчерашний ужасный день, сегодняшний – немногим лучший – и погрузилась в историю.

Начало было упущено, но, кажется, весь переполох ситуации заключался в том, что девушка перепутала двух чем-то похожих парней, и вокруг этого крутилась вся история – глуповато, гиперболизировано, но всё-таки история вызывала улыбку у зрителей. Ситуации, в которые попадала непутёвая главная героиня, выглядели комичными, нереалистичными, невозможными в обычной жизни, и всё-таки в них была какая-то всем знакомая простота и наивность, свойственная многим любовным историям: неожиданное становление слепцом, недалёким и не понимающим намёков.

В какой-то момент сцена из простой, скучной квартиры, которая менялась всего пару раз – да и то незначительно, – показывая перемещение героев из места в место, превратилась в сказочную заснеженную тропу где-то в лесочке с ёлочками и высокими деревьями, укрывшимися снегом. В глубине сцены бугрился синтепон, по краям ниспадали белые атласные ленты, укутывающие картонные деревья, а сверху свисала вата на невидимых ниточках, создавая глубину картинки. Прожекторы подсвечивали желтоватым и белым, превращая зрелище в знакомое каждому зрителю видение на улицах вечером в декабре. Всё происходящее, все воссозданные пейзажи отсылали к памяти зрителя, играли на его собственных ассоциациях, и, может, поэтому происходящее на сцене вызывало тёплые чувства, отзывалось чем-то знакомым и родным.

Под тянущую, немного тоскливую мелодию в поток света вынырнула героиня с яркими рыжими прядками. Она кружилась, и подол её плотной юбки обхватывал бёдра, путался в ногах. Её толкало то в одну сторону, то в другую – то к одному парню, неожиданно вышедшему из бокового кармана, потянувшемуся к ней навстречу и вдруг исчезнувшему, то к другому герою, уже менее охотно выказывающему свои чувства героине.

– И как можно влюбиться сразу в двоих? – Кажется, Стелла и правда сказала это вслух, потому что Маша чуть повернулась к ней, но ничего не ответила. – Это очередная история о любви.

Сцены менялись: герои выясняли отношения – они кричали, плакали и целовались. Последнее вызвало неподдельные, полные удивления шепотки и охи в зале, даже Маша чуть приоткрыла рот, но потом опомнилась и деланно оперлась на ладонь подбородком, точно скучая. Кого она пыталась обмануть? Стелла знала, как Маша обожает любовные истории, которые хорошо заканчиваются. Наверное, такая ей и нужна была сейчас.

Финальная сцена была завораживающей засчёт игры света, который превратил падающую вату в настоящие снежинки. А может, дело было в рассыпанных блёстках или мерцании лент, но всё так искрилось, играло и танцевало, окутывая пару, облачённую в светлое. Они словно были вытканы из этого волшебного света. Танцевали, неотрывно глядя друг на друга, наконец найдя пути к сердцам друг друга, и почти не размыкали рук, отстранялись и снова бросались в объятия. Снег кружился вокруг, играла мелодия, и свет расплывался, втекая в зрительный зал.

Главные герои закружилась в очередном па и сместились в сторону, вдруг став частью общей картины танцующих пар – незнакомых, не участвующих именно здесь, но они были частичками своих собственных историй, о которых никто не знал, даже зритель, потому что ему поведали только одну из таких удивительных сказок. И ранее главные в своём рассказе герои стали одними из них. Их не отличить. Они затерялись. Единственным узнаваемым, выбивающимся кусочком был юноша, сидевший на фоне, будто на одном из сугробов, и с некоторой мечтательностью, граничащей с пустотой, созерцавший красоту чужой любви.

Заиграли клавишники в одиноком соло, и их игра от размеренной, сначала не выделяющейся из общей мелодии, начала ускоряться, забирая внимание себе – всё музыкальное пространство. Свет поплыл, сместился и потерял интерес к танцующим, которые замерли фигурами. Он стёкся к юноше, который медленно поднялся и, будто ветер – остервенелый, жестокий, – разметал тёмные пряди по бледном лицу, казавшемуся в этом свете настоящей печальной маской. Один шаг – и герой в центре застыл, подняв голову и безмолвно глядя в зал. На неё.

Стелла встрепенулась, выпрямляясь в своем кресле.

Следом за нервной нотой мелодии на лице появилась мягкая улыбка – игра оборвалась, а зал погряз во тьме. Тишина заполнила пространство, став чем-то вроде новой фоновой мелодии, глушащей зрителей.

– Ты тоже это почувствовала?

– Что? – Маша нервно теребила подлокотник, пожёвывала губу, явно занятая совершенно другими, отличными от постановки волнениями. – Красивая, но грустная история. Не совсем это я хотела получить, но мне даже стало легче.

– Нет, я про того парня, главного героя, который в итоге остался один, – голос Стеллы звучал тихо, словно стоит ей повысить его хоть немного, и актёр на далекой сцене услышит произнесенные слова. – Какое-то отвратительное чувство дежавю. У меня даже кулак зачесался.

Загорелся свет, ослепляя зрителей, отвыкших от потолочных ламп и их ярких, искусственных лучей. Маша только пожала плечами, быстренько поднимаясь, чтобы успеть проскользнуть до аншлага в гардеробе.

– Ничего удивительного, если учесть твой буйный нрав. Пойдём скорее, мне надо позвонить.

Они успели слететь вниз, пока зрители аплодировали, выскочить из зала и получить свои вещи до того, как толпа грянула. Это немного порадовало. Даже погода на улице чуть угомонилась: закончилась метель, ветер улёгся, и только белый свет ламп серебрил хрустящий снег под ногами. Они снова поедут на такси за счёт подруги, и это было третьей хорошей новостью за вечер. В принципе его можно назвать удачным: Стелла и думать забыла о ждущих её проблемах.

Маша отошла, чтобы позвонить, а Стелла осталась топтаться под козырьком, разглядывая далёкое тёмное небо, нависшее над ними. Из-за ламп она почти не видела звёзд. Несколько всё же загоралось – далеко, точно манная мука, неосторожно рассыпанная скупой природой, а так – пустое, чёрное ничто.

Взгляд опустился к афишам на стенах рядом со входом в театр, из которого постоянно кто-то да выходил, громко обсуждая увиденное. По общей атмосфере можно было заключить, что представление многим понравилось, хотя нашлись и те, кто недобро ворчал о сюжете, игре актёров и о чём-то ещё. На самой афише были название спектакля и три нарисованных человечка, запутавшихся в ниточках. По нижнему краю значилась ответственная организация в лице её университета, кафедра и список задействованных лиц.

– Елена Голубева, Антон Астахов, Марк Савин, – Стелла запнулась о броское имя, внутренне поиздевалась над бедным ребёнком и пошла дальше по списку, потому что в ожидании подруги заняться было нечем: – Кристина Бурова, Павел Гущин…

Короткое «о» само сорвалось с губ. Её не впечатлило бы это имя, если б не сегодняшняя игра в Шерлока. Стелла была совершенно уверена, что так и звали несчастного парня Маши, а еще интереснее становилось оттого, что он должен был играть в этой постановке, но сегодня его точно не было: она узнала бы, да и Маша не стала бы тихонько сидеть и наблюдать, наверняка разразилась бы ругательствами и ушла до того, как спектакль закончится.

– Вряд ли она не знала, – легко заключила Стелла, постукивая пальцем по холодной, покрывшейся инеем раме афиши. – Проверить пришла, тогда сейчас…

– Стелла!

Маша прилетела, как смерч, во всём своём чёрном великолепии, бросая молниями, способными растопить весь окружающий их снег и согреть кости Стеллы. Ещё одно короткое «о» согрело холодные губы, потому что её подруга плакала.

Она злилась и плакала.

– Этот кретин в больнице!

– И правда, – Стелла взглянула на название пьесы, – настоящий переполох.

Загрузка...