Многие долгие версты пути преодолели крытые княжеские сани, утрамбовывая широкими полозьями заснеженный путь. Однако лошади с трудом справлялись с глубокими наносами, которые навьюжил за ночь лютень. Белым-бело вокруг. Куда ни кинь взор, на всем белый искристый покров, словно сама Богородица сняла с себя плат, да и покрыла им от ненужного глаза Святую Русь, которая еще стояла на коленях перед татарами, которая еще спала беспробудным сном, не зная своего Великого Предназначения.
Много проехали. Скоро уж и до татар доберутся. И чем ближе татарские земли, тем тяжелее и сумрачнее на душе у Иоанна, все думу думает. Давно наслышаны на Руси о жестоком норове нового хана. Нешуточно решил он обложить данью русские княжества. Как убедить Бердибека не повышать выхода? Да только на руку то хану. Бедная Русь – слабая Русь.
Князь Иоанн тяжело вздохнул и перевел взгляд на митрополита Алексия, сопровождавшего его в татары. Видит князь, не столь тягостно у Алексия на душе. И на том ладно. Привык князь доверять Владыке. Однако мысли княжьи впереди всего санного эскорта мчатся: как-то встретит их Бердибек, то в сторону уводят, заставляя думать о Руси, то оборачиваются назад и пристально вглядываются в прошлое. Сколько князей не вернулись из татар! Сколько сложили там головы! Все они на памяти с давних времен. Михаил Всеволодович Черниговский жестоко убит в татарской ставке по приезде своем. Замучен в татарах Роман Рязанский. Умерли там Борис Василькович, Александр Дмитриевич – сын Великого князя Владимирского Дмитрия Александровича, Федор Иванович Стародубский, князь Борис Дмитриевич. Казнены Александр Михайлович Тверской и сын его Федор Александрович. И Василий Константинович Рязанский в татарах убиен.
Тяжело на душе у князя. Потирает он перстом заиндевевшее оконце, отогревает человеческим теплом оконную прозрачность, дабы сквозь узкое окружье мысли княжьи, устремляясь вдаль, смогли предугадать исход его похода в татары. Видит Алексий, как мыкает кручину князь, как, не находя себе места, мечутся мысли его.
Все утро ехали молча. Алексий не докучал Иоанну. Самому было о чем поразмыслить, однако видел, как переживает князь о предстоящем визите к Бердибеку.
– Владыка, – молвил Иоанн, отрывая взгляд от отогретого в окне кружочка, – если со мной в татарах что случится, ты уж не обессудь, проследи, чтоб все по чести вышло. Я бумагу отписал, кому что завещано.
– Об этом не беспокойся, княже, – отозвался митрополит, – это малая задача, а мы с тобой за большим едем. Не пристало нам в домовинах на Русь возвращаться. Ты лучше о другом подумай. Знаю, не впервой говорю, но уж послушай еще раз. Не выказывай на погляд своих настроений о несогласии подчинению татарам. Не время. Держись стороны отца своего Иоанна Даниловича да брата – князя Симеона Гордого.
Великий князь и сам понимал, что не время. Еще до отъезда в ставку решил поступить так, как советовал ему Алексий и те немногие бояре, которых он искренне считал друзьями. И до того мысли его редкий раз вырывались наружу, так что не всякий догадывался о них, а теперь и вовсе держал их князь в узде.
Так уж повелось на Руси еще со времен Ярослава II Всеволодовича: низко и подобострастно кланялись русские князья татарским ханам. Испокон веку заискивали и угождали, как могли, лишь бы жизнь сохранил хан, лишь бы ярлык пожаловал. Унижение – не смерть, пережить можно. Вот и переживали беспредельщину да унижение в татарских ставках, а приезжая домой, в русские княжества, от души вымещали накопленное на своих боярах. Те, в свою очередь, несли обиду собственным холопам. Так и катилась по Руси, как снежный ком, необходимость пресмыкаться перед теми, кто старше по чину. Катилась из страха, превращаясь в привычку, из привычки в образ жития.
Первая ночь, проведенная в татарской ставке, была для русских князей спокойной. После долгого утомительного пути все спали. Лишь Алексий пребывал в молитве. Сон не шел к нему. Проворочавшись на неуютном ложе пару часов, он встал. О чем просил русский митрополит Всевышнего, оставалось лишь догадываться, хотя чаяния у всех были едины. Оставалось только ждать, когда Бердибек соизволит принять у себя Иоанна. Как же все-таки убедить хана не повышать выхода?! Как уберечься от гнева его неминуемого?! Ведь ничем не гнушается хан! Отца в могилу свел. Братьев одного за другим с белого света убирает. Что ему голова русского князя?! На ярлык много желающих. Остается одно: ниже поклоны, щедрее поминки [21], да на Господа уповать.
Оттого и не спалось ночью Алексию. Разговор с Богом вел, а как забрезжил рассвет, засобирался: облачился в ризу, украсил безымянный перст дорогим перстнем.
– Куда ты, Владыка? – насторожился князь Иоанн.
– Хочу с Тайдулой свидеться, прежде чем Бердибек соизволит принять тебя, Иоанн Иоаннович, – отозвался Алексий. – Есть у меня о чем с ханшей потолковать.
– Негоже одному-то ходить, да и рано еще, рассвет едва омолодил небо!
– Зимой рассветы поздние, день короток, можно не успеть. А Господь меня сохранит.
Митрополит Алексий ждал недолго. Вскоре прислужник пригласил русского священника в покои татарской царицы, отворив перед ним двери.
Радушие ханши теплом разлилось по покоям, стараясь затронуть сердце митрополита. Улыбка светилась на устах Тайдулы, как искрились на ее расшитом золотом платье драгоценные каменья.
– Неужто это наяву и я вижу перед собой моего исцелителя?! – Тайдула протянула руки к митрополиту. – Я не поверила своим ушам, когда мой подданный сообщил мне, кто ждет моей аудиенции! – Она усадила Алексия рядом с собой, приказав слугам принести угощения для дорогого гостя и оставить их наедине. – Я вижу, мой избавитель в тех одеждах, что я подарила ему летом, после моего чудесного выздоровления!
Алексий лишь кивал головой, глядя восторженной Тайдуле в глаза.
– Что привело тебя ко мне? – Царица искренне радовалась встрече с Алексием.
– Да вот, хотелось взглянуть на луноподобную хатун, самому убедиться, что матушка-царица в полном здравии.
Польщенная Тайдула предложила Алексию яства с ее царского стола. Алексий потянулся к королевскому шербету с орехами, не без умысла выставляя напоказ руку, на которой красовался роскошный дорогой перстень. И вновь потешил душу. Поняла Тайдула – ценил Алексий ее дары. И Алексий знал, чем затронуть сердце ханши.
– Я рада, что мои дары пришлись тебе по сердцу, – улыбнулась Тайдула, узнав в перстне, надетом на палец Алексия, свой подарок. – А землями как распорядился? – В память о своем исцелении татарская царица пожаловала русскому митрополиту землю в Московском Кремле, где прежде располагался двор для татарских баскаков. Исцеленная от слепоты, несказанно щедра была царица.
– Матушка Тайдула, милости твоей вовек не забудем ни я, ни русичи. – Алексий, приложив руки к груди, склонился перед ханшой в почтительном поклоне. – Замыслил я на том месте монастырь основать. В скором времени думаю первую церковь там поставить и освятить в честь чуда архистратига Михаила.
Тайдула смотрела на русского патриарха с интересом. Знала, о каком чуде молчал Алексий, догадывалась, что и за ее исцеление благодарил Алексий Всевышнего, а о неведомом ей чуде все же поинтересовалась. И поведал ей тогда Алексий старинное предание, будто бы давным-давно в деревне Хони, что в Малой Азии, бил целебный ключ. Рядом с источником стояла церковь во имя Архангела Михаила. Решили язычники уничтожить православную церковь и святой источник. Во встречных течениях двух рек выкопали они ров, и в желании затопить церковь и родник направили на них воду. В той церкви служил пономарь Архип. В мольбах своих он обратился к Архангелу Михаилу. Тот, узрев несправедливость, ударом своего жезла о камень остановил поток, и ушла вода в скалы…
Визит у ханши затягивался, а митрополит еще не сказал ей самого главного, ради чего пришел он к ней сегодня, ради чего столько верст добирался до татарской ставки. Поймет ли? Поддержит ли? Но все же решился, в гостеприимных разговорах царицы улучил миг, вклинил нужное ему в беседу восторженной ханши. Участливо выслушала Тайдула Алексия: и о том, что на Руси не на шутку озабочены решением Бердибека повысить выхода, и о том, что непомерна высока та дать, которую он хочет наложить, и что для русских княжеств она означает верную гибель.
Призадумалась ханша, от этого на переносице обозначилась неглубокая черточка. Молчание царицы привело Алексия в замешательство. Что будет, если Тайдула откажется помочь ему? Митрополитом овладело сомнение.
– Я сделаю все, что в моих силах, – теперь уже серьезная, без намека на улыбку, ответила Тайдула.
Озвучивая мерность шагов, под ногами скрипел снег. Алексий шел от ханши, одолеваемый раздумьями. Как следовало расценивать ему слова царицы? Может быть, вовсе и не стоило обнадеживаться расположением Тайдулы? Но дальнейшая судьба русских княжеств была сейчас отчасти и в ее руках. Станет ли Бердибек прислушиваться к просьбам матери?
Алексию показалось, словно кто-то окликнул его. Такое бывает, кажется, что вдруг кто-то окликает тебя, но не голосом, не по имени. Словно кто-то зовет тебя душой, и чувствуешь это незримо, неосязаемо, и слышишь, откуда идет этот зов чьего-то сердца.
Алексий повернул голову. Он поймал на себе безмолвный пристальный взгляд. Он сразу узнал его. Этот взгляд принадлежал Семену Нехворобину, московскому боярину, исчезнувшему с еще несколькими боярами сразу после внезапной гибели Алексея Хвоста. С их исчезновением пало на бояр и подозрение в убийстве любимого фаворита Московского Князя.
Алексий остановился. Нехворобин сделал шаг навстречу митрополиту.
– Владыка! Вот и свиделись, – боярин склонился пред Алексием в почтительном поклоне. – Знаю, о чем молва на Руси идет, да только не мы это. А кто убил Хвоста, и нам неведомо. Боялись, что на нас подозрение падет, вот и подались в Рязань, к князю Олегу. Сюда с ним приехали, – скороговóрил, словно оправдывался, боярин.
Взволновала Алексия нежданная встреча с Нехворобиным. Внимательно выслушал он рассказ беглого боярина. Не время было судиться да рядиться, тем более в татарской ставке.
Алексий посоветовал боярину, не мешкая, прийти на поклон к Великому Князю. Неужто не выслушает Иоанн Иоаннович своих опальных бояр, а там, глядишь, усмотрит их невиновность, да и простит. А по приходе и великому князю поведал о встрече, да и попенял, что не время сейчас счеты сводить. Хвоста не вернуть. Руси на ногах прочно стоять надо, а сила – в единстве.
Несколько дней прошли в бесплодном ожидании. Алексий видел, как нервничал великий князь, расценивая молчание Бердибека нежеланием принимать у себя русских князей. Князь Иоанн перебирал в голове все оплошности, какие мог невольно допустить, находясь в татарской ставке. Он просчитывал каждый шаг. Он принял у себя Семена Нехворобина и тех беглых бояр, которых считал повинными в смерти Алексея Хвоста. В другое время туго бы им пришлось, но сейчас, по наставлениям Митрополита, он простил их.
У Алексия на душе тоже было неспокойно. Конечно, Тайдула замолвит слово перед Бердибеком, но кто знает, чем оно отзовется в его сердце? Не вызовет ли это гнев хана? А может, молчание Бердибека – немой ответ русским на просьбу ханши?
В томительном ожидании время уподобилось тугой струне, которую, вытягивая, истончая, испытывали на прочность. Где тот миг, когда зазвучит она нужным голосом, или, не выдержав, разорвется, лопнет, а вместе с ней лопнут и надежды? Но ничего не бывает вечным, хотя в вечность уходит все. Наконец, и Бердибек соизволил принять у себя русских князей. Здесь уж не до распрей, не до ссор. Всем миром пошли на поклон к татарскому хану.
Выслушал Бердибек Иоанна обо всем, с чем пришел к татарскому хану великий князь Русского Улуса, а как только тот завел разговор о бедности русских княжеств, движением руки остановил его.
– Так вы говорите, – обратился Бердибек к князьям, – что спор у вас, кому какими землями владеть?
Чего греха таить, этот вопрос и впрямь волновал и великого князя Московского, и князя Рязанского. Их несогласия в сопредельных землях давно ждали разрешения, но сейчас важнее было другое, о чем Бердибек даже не позволял заикаться.
У Иоанна стучало в висках. Не мог он уехать из татарской ставки, не испросив ханской милости не повышать выхода, но и Лопасни тоже не хотел лишаться. Разве зря отец его и брат кровью и потом приобретали нынешние позиции Московского княжества?!
– Мое слово будет таким, – Бердибек окинул взглядом русских князей, – левобережье Рязанское отдаю Московскому княжеству, стало быть, тебе, Иван, а Коломну закрепляю за Рязанью.
Иоанн невольно вздрогнул, бросив взгляд на князя Олега. Тот же ни единым жестом, ни единым мускулом не выказал досады, что земли его отошли Москве. Приклонив голову, он покорно стоял перед ханом.
В душе великий князь давно ощущал непрочность этих земель. Конечно, потеря Лопасни досадно легла на сердце, но не все было так плохо. С приобретением Рязанских земель у него появился контроль над Муромом. А это многого стоило.
– Да, вот еще, – словно невзначай бросил Бердибек, – моя величайшая милость безгранична, я не стану повышать выхода на Русь. Пусть все останется по-прежнему.
Иоанн так долго ждал этих слов, а сейчас его сердце не верило в то, что они осознанно сошли с уст Бердибека. Господь услышал их мольбы. Стало быть, не зря, всю ночь молился перед образами Алексий. Стало быть не зря нанес он визит Тайдуле, не зря облачался в подаренные ею одежды. Ханша, помня доброе, сумела уговорить сына быть милостивым к русским князьям.