В Глуховку возвращались в молчании. Не то от усталости, не то от оглушающего рокота мотора, а может, от вида покачивающегося внизу, в проеме носового отсека, серого свертка, с которого Дарья не сводила глаз – так или иначе, говорить не хотелось. Только, когда слева показались избы поселка и мотор, недовольно чихнув, перестал реветь, Павел, обернувшись, спросил Трофима:
– И куда мы теперь?
Даша удивленно покосилась:
– Разве не домой?
Павел кивнул на сверток:
– А с этим как?
Трофим развернул лодку в сторону гаражей и пожал плечами:
– Васильич у реки живет; если у себя – сразу и отдадим…Если нет – зайдем в его контору…
Дом участкового действительно находился невдалеке от лодочных гаражей. В одном из них, разгрузившись, рыбаки сложили походный скарб, выкатили из-под навеса старенький, с разбитой люлькой ИЖ и, оседлав его, застрекотали надрывно и гулко по склону холма к деревне. Въехав на вершину, свернули на главную улицу, тянувшуюся параллельно берегу, проехали еще немного и вскоре, пофыркав глушителем, остановились у небольшого бревенчатого дома, отличавшегося от остальных разве что широкой остекленной верандой. Во дворе маячила чья-то согнувшаяся фигура.
– Жена Васильича, – сказал Трофим, заглушив мотоцикл. – Сейчас и спросим.
Он перекинул ногу через сиденье, соскочил и, подмигнув молодоженам, направился к забору.
– Теть Нюр! – зычно прокричал он, закидывая руки поверх ограды. – Здорово ли живете?
Круглая мешковатая фигура в фуфайке разогнулась и медленно повернулась:
– Ты, что ли, Трошка? Да ничего живем. И тебе того же…
– Теть Нюр, а Васильич не дома?
– У себя, в конторе с утра. Скоро уж и прийти должен, обедать.
Женщина подошла к забору и, щуря усталое морщинистое лицо, спросила:
– А это кто с тобой?
– Не узнаешь, теть Нюр? Дашка с мужем приехала. Ездили вот порыбалить.
– Дарья? Что ты! Какая стала! Красавица… Здравствуй, Даша! Погостить, что ли?
Даша сошла с люльки:
– Погостить, теть Нюра, здравствуйте!
– Здравствуй, здравствуй, милая… Меня и не помнишь небось?
Ямочки на щеках девушки округлились:
– Как же не помнить, теть Нюра, помню! Как же можно забыть?
– Так ведь поди лет семь прошло… – Она кивнула на стоявшего позади Павла. – Говорили – замуж вышла… Не он ли это? Как звать-то?
– Павлом.
– Здравствуйте! – смущенно улыбаясь, кивнул Павел.
– Здравствуй! Москвич, значит? Когда же пожениться успели?
– Три месяца назад.
– Как хорошо-то! Медовый месяц, значит… У нас решили провести?
– Да вот решили. Отпуск взяли.
– Хорошо. И какой же твоя фамилия стала?
– Клычкова, теть Нюр.
Женщина встрепенулась:
– Так вы, может, зайдете? И Васильич скоро явится…
– Нет, теть Нюр, – замотал головой Трофим, – поедем. Только вернулись. А к Васильичу мы сейчас завернем – контора все одно по пути.
– Ну, смотрите. Время будет – заглядывайте…
– Зайдем!
Мотоцикл покатил по безлюдной улице – вдоль заборов с калитками и лавками, мимо серых изб с садами и амбарами… Вскоре свернули налево, в узкий проулок, проехали еще несколько дворов и, наконец, чихнув мотором, притормозили у крыльца неказистого дома, окна которого в отличие от других изб были без ставен и обычных занавесок.
Трофим вытащил ключ зажигания.
– Приехали! Пошли вместе, что ли? Только захвати ее… эту штуку… – кивнул он Павлу.
Трофим вошел в избу без стука, пройдя по узким сеням, остановился перед обитой войлоком дверью и подождал замешкавшихся родственников.
В просторной комнате, напротив входа, стоял заваленный бумагами стол, над доброй третью которого нависал широкий запыленный плафон старомодной канцелярской лампы. На передней стенке висел пожелтевший портрет «железного Феликса»; вдоль правой стены – почти до двери в смежную комнату – ряд потемневших от времени стульев.
За столом, склонив голову, сидел мужчина лет сорока пяти в милицейской куртке; на плечах одинокими полосками краснели погоны старшего лейтенанта. Мужчина поднял тронутую сединой голову и посмотрел на вошедших добрыми серыми глазами.
– Здравствуй, дядь Захар! – бодро поздоровался Трофим.
– Здравствуй, молодец! – ответил милиционер, уставившись на смущенно вошедшую за ним пару. – А это никак Дарья со своим мужем?
– Знаете уже?
Милиционер усмехнулся:
– Как не знать? Вся округа говорит…
– Ладно тебе, Захар Васильевич! Дело у нас, поговорить надо…
– Ну, раз надо – садитесь. Берите стулья, да подсаживайтесь.
– Спасибо, – почему-то покраснев, сказала Даша.
Они придвинули стулья.
– Зовут-то как? – спросил Дарью участковый, кивнув на парня.
– Павел.
– Это хорошо… – улыбнулся милиционер. – Ну, слушаю вас, пострелы. Какое такое дело у вас?
Ребята переглянулись.
– Здесь вот какая штука, Захар Васильевич… – начал Трофим. – Мы тут на Гнилуху ходили, порыбалить…
– На Гнилуху? – поднял брови участковый. – И что вас туда-то понесло?
– Пашке захотелось… Короче, стали мы бредень таскать… так Пашка оступился – да под воду с головой!
– Это криминал… – усмехнулся Захар Васильевич.
– Да погоди, дядь Захар: оступился-то он от крика, вот ее, – Трофим кивнул на сестру. – Она закричала – и тот оступился…
Участковый с любопытством поглядел на девушку:
– И с чего же кричала?
– Так ведь череп она нашла на берегу человеческий! – не дав ей ответить, воскликнул парень.
– Череп?
– Вот он… Паша – давай!
Павел привстал, осторожно выставил круглый сверток перед милиционером и развернул его.
Лицо участкового стало серьезным.
– Однако подарочек…
– Смотри, дядь Захар, – подскочил парень, – здесь и отверстие есть… Никак пуля?
Милиционер поднялся, осмотрел потемневшие останки; вытащив со стакана карандаш, развернул им череп лобовой частью на себя, затем вновь развернул.
– Что скажешь, дядь Захар?
Дядя Захар молча рассматривал отверстие в затылочной части.
– Череп – это серьезно, – пробурчал он. – Где нашли-то? Небось у поляны?
– У поляны.
– Худое место, однако… Череп старый… совсем даже… На Гнилухе пропадало два охотника… но этот – совсем старый… – Захар Васильевич поднял голову. – Что-нибудь еще находили?
Ребята вновь переглянулись.
– Находили! – не удержалась Даша.
Участковый вопросительно посмотрел на нее, затем уставился на Павла.
– Он нашел… – смутившись, торопливо кивнул на Трофима Павел. Васильич перевел взгляд на охотника.
– В прошлом году еще было – пострелять ходил, дядя Захар. С километра два отошел от мыса, где Гнилуха петлю делает, вверх по течению, значит, и у камня, на берегу, нашел вот это…
Трофим расстегнул пуговицу нагрудного кармана и осторожно достал завернутую пластину.
– На кобуре, видно, была прибита, маузера… Здесь и буквы есть… смотри! – Трофим ткнул пальцем в находку. – Павел говорит, что здесь написано: «За храбрость штабс-капитану Дунк. Ю. 1918 год»…
– Это только предположение, конечно, – замялся Павел.
– Понятно… – протянул Захар Васильевич, не отрывая глаз с пластины. – «Дунк. Ю.»… Неужели… правда?
– Что именно?
– Да, так… ходили здесь слухи… до меня еще. Так вы хотите сказать, этот «Дунк» как-то связан с черепом? – Он показал глазами на сверток.
– Возможно, это подскажет экспертиза? Если совпадают по времени, то быть может… – Павел замолчал, почувствовав, что невольно дает советы профессионалу.
– Это, конечно… – словно не заметив этого, согласился Захар Васильевич. Он отложил пластину, опустился на стул и окинул ребят взглядом:
– Поговаривали здесь об одном штабс-капитане…
– Штабс-капитане? – переспросила Даша.
– О нем… Хотя уже и не вспомнить в связи с чем… Кажется, что-то искал в этих местах… Знаете что… – участковый помедлил, – находки ваши останутся, пожалуй, у меня. Мы их на экспертизу отправим. Но что касается пластины с буквами… с ней надо сходить к деду Прохору…
– Прохору? – отчего-то смутился Трофим.
– К нему. А что это ты так раскраснелся? – усмехнулся Захар Васильевич. – Уж никак внучка прохоровская запала?
– Ничего не запала! – вспыхнул Трофим. – Скажешь еще, дядя Захар!
Супруги переглянулись.
– А зря, – как ни в чем ни бывало, заметил милиционер. – Девка она – ничего…
– Дядя Захар! – взвизгнул Трофим.
– Ладно, ладно… Это ваши дела. Только Прохор кое-что знает об этой истории…
– Какой истории? – спросила Дарья. – Он знает, кто погиб там… на реке?
– А вот у него и спросим… Если кто и знает о капитане, так это он. – Он помолчал. – Давайте так сделаем. Сейчас сходим поснедаем, а после я наведаюсь к старику. Ну а понадобитесь – кликну вас. Добро? Только – чур! – по поселку небылицы не разносить! Уговор?
Трофим быстро заморгал:
– Уговор-то уговор, Захар Васильевич, да только мы точно понадобимся!
– Уверен? – улыбнулся участковый.
– Уверен, Захар Васильевич. Дед точно захочет узнать чего-нибудь еще!
– Охота вам время терять? Только вернулись ведь.
– Мы не устали, – поспешно заверил Павел. – Правда, Даш?
Даша неопределенно кивнула.
– Вот видите!
Захар Васильевич лукаво повел глазами по лицам нежданных гостей.
– Ну, бог с вами! Делайте свои дела – да через час – у деда. Идет?
– Идет!
Через час они стояли у калитки прохоровского дома. Погода, начавшая меняться еще с утра, теперь окончательно испортилась: небо заволокло свинцовыми тучами, готовыми пролиться осенним дождем, вокруг потемнело, холодный ветер нервными порывами заходил по опустевшим дворам, поднимая то там, то здесь столбы пыли и листьев.
– Что-то запаздывает участковый, – поеживаясь, сказал Павел.
– Придет, – буркнул Трофим. – Васильич человек аккуратный.
– Шла бы ты домой, – поправляя воротник жены, сказал Павел, – прохладно…
Даша покачала головой:
– Нет, я с вами.
– Смотри, а то шла бы…
– Во! – фыркнул Трофим, презрительно уставившись за спины жавшихся друг к другу супругов. – Идет, коза!
Павел и Дарья обернулись: по улице, с набитой продуктами авоськой, в мужской охотничьей куртке шла миловидная девушка лет семнадцати – тонкие черты лица, легкий румянец на щеках, полные чувственные губы… Но высоко поднятая голова, уверенная поступь, смелый взгляд больших карих глаз, сверкающих из-под натянутой до бровей шапочки – все это предавало ей вид независимой, знающей себе цену недотроги.
– Кто это? – поинтересовалась Даша.
– Настя, внучка прохоровская… Язва еще та!
В голосе Трофима послышались нотки скрытого восхищения, явно не вязавшиеся со смыслом произнесенных им слов. Молодожены переглянулись и вопросительно уставились на Трошку.
– Сами увидите! – торопливо добавил тот.
Девушка тем временем замедлила шаг.
– Чего это вы здесь? – нарочито ни на кого не глядя, спросила она.
– Ты бы поздоровалась сперва – люди из Москвы приехали! Для приличия, что ли! – проворчал Трофим.
– Здравствуйте, дорогие москвичи! – повернувшись к супругам, картинно поклонилась Настя. – Добро пожаловать в нашу Глуховку! – Она выпрямилась и, как ни в чем не бывало, спросила обалдевшего Трошку:
– Что теперь? Собрались-то чего?
– Не боись, не к тебе!
– И на том спасибо!
– К деду мы твоему, Прохору Николаевичу. Дома ли?
– А где ему быть? С постояльцами небось… А вам-то что?
– Дело у нас к нему важное. Сейчас и Васильич подойдет…
Девушка фыркнула и, гордо пройдя мимо ребят, отворила калитку. Уже у крыльца она обернулась:
– Заходите, что ли… чего стоять-то на ветру…
– Нет уж, мы подождем Захара! Вместе зайдем!
Настя, не ответив, хлопнула дверью.
– Видали? – выдавил Трофим. – Ерш, да и только! – И вдруг потеплевшим голосом добавил: – Смела, как черт… Одна на зверя ходит – ни хрена не боится!
– Сама на зверя? – недоверчиво спросила Даша. – Совсем ведь девчонкой была!
– Ага. Прошлой зимой двух волков забила – прохоровская порода… Даром, что девчонка…
– Нравится? – спросил Павел.
– Кто? Она? Скажешь еще! – быстро проговорил Трофим. – Собачимся каждый день!
– Так уж и каждый день?
– Так ведь соседи! Хошь не хошь, а глаза мозолит!
Разговор прервал голос участкового:
– Заждались, пострелы?
Друзья обернулись.
– Не очень, – ответила за всех Дарья.
– Зашел в контору, справился о «вертушке»: через три дня отправим ваши «сюрпризы» в центр… – Участковый кивнул в сторону дома. – Хозяин-то у себя?
– Настя говорит – у себя, – ответил Трофим.
– Настя? Видели, что ли?
– Успели уже… Она всегда, как гвоздь в…
Трофим осекся и покосился на Дашу.
Васильич усмехнулся:
– Раз дома – пошли…
В небольшой, но уютной комнате, пахнущей деревом, щами и еще чем-то неуловимым, чем обычно пахнут старые избы, их встретил высокий, ссутулившийся старик лет семидесяти. Поначалу он Павлу не понравился: с виду обычный ворчливый и злой старикашка – крупное землянистого цвета лицо; из-под сползающих на глаза седых нечесаных лохм – хмурый пронизывающий взгляд; в серо-желтых от седины и курения усах и бороде – скупая полоска темных губ… В довершение – противный скрип суставов и могучие плечи. Ни дать ни взять – дряхлое, корявое, но все еще крепкое дерево…
Он стоял в телогрейке; на ногах вместо тапочек – обрезанные по щиколотку валенки. Смотрел на входящих людей угрюмо, неприветливо.
Но вот в комнату прошел Захар Васильевич, и дед неожиданно преобразился. В глубине бесцветных глаз сверкнули искорки, в бороде шевельнулась улыбка, и он, вдруг оживши, на удивление добродушно проговорил хриплым баском:
– Гостей-то сколько! Здравствуйте, здравствуйте… в избу проходите, сделайте милость… У порога стоять – только время терять…
Все поздоровались. Старик, повернувшись, прошаркал короткими валенками к столу и жестом пригласил всех сесть:
– В ногах правды нет… Сейчас и подхарчимся заодно… Уже солнце на ели, а мы все не ели… Настя! – прокричал он в сторону кухни. – Тащи-ка нам на стол чего!
– Нет-нет, Прохор Николаевич, – замотал головой Захар Васильевич, – только из-за стола, спасибо!
– Ну, чайку тогда…
– Чайку можно.
– Настя! Чаю!
Все расселись. Дед перевел взгляд на Дарью.
– Уж не Звонарева дочка? – поинтересовался он.
– Она самая – Дашка, – закивал Трофим. – Не узнал?
– Как сказать… Узнал вроде, но уж больно хороша стала. Приехала, значит… – Он взглянул на Павла. – Ну а ты, мил-человек, чей же будешь?
– Это муж мой – Павел, – ответила за него Даша.
– Муж и жена, получается?
– Да-да, – закивали молодожены.
– Я вас сразу узнала, – сказала, улыбнувшись, Даша.
– Вот даже как?
– Только… – она смутилась.
– Борода, что ли, поседела? Хм… Время, дочка, тем только и красит… Дерево – листвой, а нас – сединой. Стареем… Павел, значит?
– Павел.
– Хорошее имя, апостольское…
Из кухни, гремя подстаканниками, вышла Настя. Ни на кого не глядя, она опустила посуду перед дедом и затем, шустро оббежав гостей, расставила стаканы.
– Чего не здороваешься? – незлобно проворчал старик.
– И ты туда же? – не глядя на него, фыркнула внучка. – Один уже спрашивал сегодня… Сговорились, что ли? Здрасте, Захар Васильевич…
Она демонстративно кивнула участковому и, гордо повернувшись, прошла на кухню.
– А с остальными, что же?
– Видались уже! – прокричала она из-за двери.
– Вот коза-то выросла! – усмехнулся Прохор. – Достанется же кому-то …
Он покосился на Трофима; тот сразу отвернулся к окну. Дед, хмыкнув, кивнул на парня и лукаво подмигнул Захару:
– Вот, значит, какие дела, Васильич!
Участковый, улыбнувшись, развел руками: что, мол, поделаешь…
Прохор, кряхтя, повернулся к приоткрытой двери смежной комнаты.
– Иваныч, а ты снедать будешь? – прокричал он.
За ней кто-то кашлянул:
– Нет пока, Прохор Николаевич, позже. Не буду мешать…
– Ну, смотри… Охотники у меня гостят, – пояснил Прохор, – из столицы. Этот – Савелий Иванович… С приятелем приехал – тот на реке сейчас. Хорошие люди, солидные…
Настя внесла самовар.
– Варенья не забудь, земляничного, – напомнил дед.
– Не забуду, – буркнула уже из кухни внучка.
Через некоторое время на столе появились горшочки со сладостями и огромное блюдо с горой пышущих жаром пирожков.
– Однако хозяйка… – похвалил довольный Прохор, когда девушка вышла. – Жаль, что родителей нет… Со следующего года в город поедет, учиться. Хочет, на медсестру… Ну, не стесняйтесь, гости дорогие, угощайтесь… Чай у нас добрый, таежный…
Он потянулся к самовару и снял заварочный чайник. Подставляя стакан под краник, спросил:
– Так чем старый Прохор обязан таким почетом? Ведь не только решили старика проведать…
– Не только, Прохор Николаевич, – подливая заварки, согласился участковый. – Ребята, вот, на Гнилухе рыбачили…
– На Гнилухе-то? – Старик отпил чай. – И что же?
– Нарыбалили одну находку – череп человеческий, прострелянный, похоже… На поляне, что у самого устья…
Прохор молча отпил чай. Васильич также сделал глоток.
– Но мы, в общем-то, не за тем, Николаич. С этим-то мы разберемся… Дело у нас другое: Трошка, вот, невдалеке от того места одну штуковину нашел…
– Пластину, Прохор Николаевич, – вставил Трофим, – от кобуры наградной…
Участковый недовольно глянул на перебившего его парня и покачал головой.
– Так вот, Прохор Николаевич, хлопцы считают, что она от маузера некоего штабс-капитана… Вот, глянь…
Он развернул сверток и протянул находку старику. Тот неторопливо поднес пластину к глазам, уставился, но тут же вернул:
– Не вижу я… Что на ней?
– Можно? – спросил Павел.
Захар Васильевич кивнул. Павел придвинул стул:
– Прохор Николаевич, судя по оставшимся буквам, мы думаем, что надпись была такая: «За храбрость штабс-капитану Дунк. Ю. 1918 год»… – Павел помедлил. – Только, кто этот «Дунк. Ю.» – сказать трудно. Захар Васильевич говорит, что вы что-то знаете…
Старик вновь отхлебнул напиток и, поставив стакан, медленно отодвинул его в сторону.
– Дункель это … – произнес он. – Штабс-капитан Дункель… Имени не знаю…
Стало тихо.
– Прохор Николаевич, – осторожно начал Захар, – ходили здесь разные слухи… Это не о нем?..
Дед отвалился на спинку стула и неторопливо скрестил руки.
– Может, и о нем…
– А что это за история? – спросила Даша.
Прохор скосил на нее глаз.
– История, может, и была, а может и нет… Не знаю. Мне-то отец про нее рассказывал, а ему и самому пятнадцати не было, когда она случилась…
– Что за история все-таки? – не удержался Трофим.
– История нужна, значит? – Прохор обвел гостей взглядом. – История-то занятная… Только с далека начинается… Вам по порядку али как?
– По порядку! – закивали все.
– Ну, раз по порядку… – Старик некоторое время молчал, поглаживаю бороду. – Ладно, слушайте…
На этот раз старик молчал долго, словно собираясь с мыслями. Наконец, отвалившись на спинку стула, он стал говорить:
– В революцию дело было… Хозяйничал здесь мироед один – Чалый, кажется. Всю пушнину округи скупал, всех промысловиков в кулаке держал. Ну а как дело дошло до этой самой революции, а потом и Гражданской, хозяйство его, понятно, зашаталось. Но вот какая штука выходила: он, как ни в чем не бывало, так и ходил хозяином – ничто его не брало; даже когда сельсовет глуховский появился, советская власть, так сказать… А при Колчаке-то, он и вовсе всех придавил! Ненадолго, правда – тут и того Колчака бить стали. Но в девятнадцатом году вдруг останавливается у него отряд, из белых, значит, человек семь вроде. А за главного в том отряде – вот этот самый Дункель, штабс-капитан, и был… Многое уже позабылось в жизни, а вот, подишь ты, фамилия намертво в память врезалась!
Прохор усмехнулся и, казалось, стал думать о своем. Но потом встрепенулся.
– Говорят, – осень была, вот как сейчас, – вновь заговорил он. – При отряде – телега… – Он неторопливо взялся за подстаканник, мелкими глотками отпил чай. – В ней, в телеге, как отец сказывал, – не то мешки какие-то, не то ящики. Папаша мой, Николай Михайлович, сам видел – у Чалого при дворе состоял. Один он у матери был: отец со средним братом в тайге пропали, старший брат – на войне был; вот и батрачил с малолетства, мать кормил… Так вот. Встал на постой этот самый Дункель у Чалого, богача, и стоял с неделю, наверное…
Старик вдруг смолк, о чем-то задумавшись, но ненадолго – из дверного проема неожиданно вынырнула голова Насти:
– Дед, ты чего умолк? Болит что?
Прохор повернулся всем туловищем:
– И ты слушаешь, что ли?
– Как ни слушать, если уши есть! И не слыхала я что-то этой истории… Болит?
– Пройдет сейчас… заломило в ноге что-то… К непогоде никак… – На этот раз он, кряхтя и вытягивая под столом ногу, поморщился.
– Это и вся история? – спросил Трофим.
Старик помотал головой:
– Не вся… Через неделю Дункель с людьми своими зашевелился. Вроде как засобирался уходить. В поселке даже вздохнули спокойней, хотя, надо сказать, вели себя беляки тихо, никого не трогали. И действительно: вскоре Дункель с людьми ушел в тайгу, к Собачей горе. И вроде как и бог с ними! Да только удивила всех одна странность… – Старик помолчал. – Дня через три-четыре – вернулся из лесу солдатик, от Дункеля, значит, попросил трех лошадей с провожатым. Чалый также подивился, но дал: думал, для женщин кони нужны…
– Женщин? – переспросил Васильич. – С ними что же – женщины были?
– Отец говорил – были. Одна постарше, другая ребенок еще, возраста его самого, или чуть постарше; сестры вроде бы. Отца и послали вместе с солдатом да провожатым – тем самым, что и привел беляков в Глуховку. А нашли они их все там же – на поляне, у Гнилухи… Тогда-то он и узнал, что Дункель на Собачью гору собрался. Только женщин и еще одного офицера – прапорщика, кажется, с ними уже не было… И лошадей их тоже не видел. Так-то вот!
– Неужели этот череп… кого-то из них? – Даша запнулась. Прохор внимательно посмотрел на нее.
Дед пожал плечами.
– Не знаю, врать не стану… Может, и их кого, может, и нет. Дело темное… А вы чаёк-то пейте, с пирожками Настиными… Уж и остыли небось…
Трофим заерзал на стуле:
– Прохор Николаевич, а что с этим Дункелем сталось?
Старик сощурился:
– А здесь, парень, самое паршивое и есть. Пока мой покойный отец на Гнилуху ходил, Чалый в деревне убийством занялся: двух людей убил – председателя сельсовета да брата его. Забылось уже, а ведь это корень ваш, с Дарьей-то. Прабабка-то ваша – Таисья – дочерью была того первого председателя.
– Как? – Трофим и Даша переглянулись.
– Не знали, что ли?
Оба замотали головой.
– Хотя, кажется, слышала что-то… – неуверенно сказала Даша. – Только в общем…
Прохор покачал головой:
– То-то и оно, что «в общем»… Плохо, что колен своих не знаем… – Он вздохнул. – Немудрено, однако: молодежи не надо, а старшим и самим неведомо – им не передали в свое время… А с вашим коленом – и вовсе путано. Бабка Таисия, сказывали, после замуж вышла, за командира красного, с ним уехала. А как погиб муж да умер их первенец – вернулась; второй раз замуж вышла, за Звонарева уже – двух пацанов родила. Один в Отечественную погиб, а младший и есть ваш дед – Трофим Звонарев. В честь него-то и назвали твоего братца Трошкой…
Старый охотник потянулся за пирожком.
– Это-то я знаю, – сконфуженно пробубнил Трофим. Он помолчал. – Только что здесь «паршивого»?
Дед неторопливо прожевал:
– В имени – ничего. Только мы про предка вашего – убитого председателя… Фамилию и не вспомню уже…
– Ну, про него… – растерянно кивнул Трофим, ничего не поняв.
– С убийства этого все паршивое и началось… – Прохор вновь помолчал. – Сделал свое подлое дело Чалый – и в тайгу со своими бандитами, вслед за Дункелем! Только дело политическое! Шутка ли – на советскую власть руку поднял! Вскоре, значит, и отряд в Глуховку прибыл чекистский, за Чалым, как все поняли. А командиром у них – кто бы вы думали? – дядька мой родной – старший брат отца – Круглов Григорий Михайлович! Во как!
– Занимательно выходит, однако, – покивал головой участковый. – И что же, нашел он этого Чалого?
Старик опустил ложку в стакан и долго мешал зачем-то остатки чая.
– Нашел, – сказал наконец он тихо. – Только сам не вернулся – на горе Собачьей остался: там они с Чалым и схлестнулись… Их человек пятнадцать было, чекистов; так из них шесть только и вернулось всего. В этом-то и есть вся «паршивость» истории… Почти весь отряд полег. – Старик оглядел всех загадочным взглядом. – Только, оказывается, не за Чалым они приходили вовсе, вот в чем штука-то! Было что и поважнее: отец говорил – сам слышал от брата…
– Неужели – Дункель? – встрепенулась Даша.
– Он самый, – кивнул Прохор.
– Чем же он был важнее?
Старый охотник вновь посмотрел на Дашу. В его беспокойно забегавших глазах она разглядела внутреннюю борьбу – говорить или не говорить?..
– Прохор Николаевич! – не выдержал Трофим. – Так чего было в Дункеле?
– И то правда! – неожиданно поддержала его Настя; Трофим с изумлением покосился на нее. – Чего тянешь-то?
Старик сделал движение головой, пытаясь обернуться, но, не сумев, вновь поворотил взгляд на Дашу.
– Золото… Дункель вез золото!
Стало тихо.
– Вот это да – золото! – выдохнул Трофим.
– Чье золото? – тихо спросил Павел.
– А кто его знает, чье! Родитель говаривал, будто дядька мой со своими командирами все о золоте судил; мол, спрятал или не спрятал Дункель? Это, однако, так и осталось скрытым…
– Выходит, не нашли Дункеля? – Захар Васильевич помедлил. – Убили его, судя по пластинке… Ограбили, что ли? Может, Чалого рук дело?
Прохор замотал бородой:
– Не Чалого. Чекисты привезли из тайги своего израненного командира. Думали, не довезут – оставили в избе председателя, у прабабки вашей Таисьи, тогда еще совсем юной. Она-то его и выходила, за него и замуж пошла… Так вот он и рассказал – и как дядька мой Чалого порешил, и как сам смерть свою нашел, и что Дункеля они по случайности убили…
– Убили, значит…
– А про золото… командир говорил? – Трофим даже привстал.
– Говорил.
Все обалдело уставились на старика.
– Ну ты даешь, дед! Чего же молчал столько лет! – Трофим возмущенно шмыгнул носом.
– Вот-вот, – затряс седой головой Прохор. – Вам только скажи! С той поры лет десять по тайге копали! И Гнилуху-то звать стали проклятой через это… Слава богу, позабылось все! – Он легонько похлопал по руке внучки, тихо обвившей его шею сзади. – Вот ведь что, гости дорогие…
– Так что говорил-то про место? – не выдержал Трофим.
– Тебе-то на что оно, место?
Трошка беспомощно заморгал. Выручил участковый.
– Прохор Николаевич, – негромко сказал он, – дело все-таки государственное…
– Особенно, если это «золото Колчака»… – неожиданно вставил Павел. – Сколько лет ищут, а оно, может, здесь, под носом…
Все поглядели на историка.
– Напомни, парень, если чье «золото»? – тихо спросил старик.
Павел растерянно огляделся:
– Это вроде бы известное дело… Большая часть золотого запаса Российской империи… Оно в 1915 году было вывезено из Петрограда в Казань; потом, в октябре 1918-го, доставлено в Омск. Около сорока тысяч пудов золота, плюс тридцать тысяч серебряных слитков…
– А Колчак при чем? – тихо спросил дед.
– Так ведь там, в Омске, Колчак и стал Верховным правителем России… В его руках золота почти на шестьсот пятьдесят миллионов рублей оказалось! – Павел обвел всех взглядом. – Правда, когда его расстреляли, новой власти досталась лишь часть этого. Почти двести пятьдесят миллионов рублей золотом исчезло…
– Ух ты! – восхитился Трофим. – Двести пятьдесят миллионов! Где же они?
– В том-то и дело! Частью было потрачено Колчаком на армию; сорок пять миллионов золотыми достались атаману Семенову… В общем, пошли слухи, что большая часть могла быть укрыта где-то в районе истоков рек Печоры… Может, Вишеры и Лозьвы. В то время Колчак хотел пройти северным путем в сторону Архангельска, захваченного англичанами. Ничего из этого, как известно, не вышло, так что золото ему пришлось, видимо, припрятать… Лежит где-то теперь…
– И никто не знает где? Даже приблизительно?
Павел пожал плечами:
– Были свидетели, конечно… Например, один полковой писарь… Тот якобы лично участвовал в захоронении двадцати шести ящиков золота. Но поиски так ни к чему и не привели… А тут выясняется, что и у вас был отряд с ящиками!
Трофим вскочил:
– А дед Прохор еще и место знает, да молчит!
– Погоди… – остановил его Захар Васильевич и, помолчав, повернулся к старику: – Действительно, Прохор Николаевич, что это за место?..
Дед не спеша снял с плеч руки внучки:
– А чего меня совестить? Не знаю я.
– Как это! – Трофим чуть не задохнулся. – Сам же сказал, чекист о золоте говорил!
– Слушали ушами, да услыхали сапогами! – сердито проворчал Прохор. – О золоте-то он говорил, да только не о том судил!
– Как это может быть! – возмутился Трофим.
– А, так! Он всего-то и сказывал, что слыхал о золоте; но не о том, где оно. Будто слышал от пленного бандита, что Дункель поднялся ночью на Собачью гору, нашел там какой-то пояс с мечом, да куда они указали – там и зарыл клад. Про то каким-то макаром вся деревня прознала – вот и началась лихоманка! Вся округа повалила «пояс с мечом» искать, все камни простукали! Только искать-то искали, да сами пропадали! А ты говоришь – место! Сейчас скажи – вы первые и попретесь, как дурни! Лучше уж молчать всем, не будоражить людей!
В избе вновь стало тихо. Все смотрели на деда, который, словно желая остудиться от горячей речи, сердито отхлебывал остатки остывшего чая. Наконец Захар Васильевич поднялся:
– Ну, с «поясом» – это ерунда, конечно… Дело старое и темное, вряд ли мы разберемся.
За дверью послышался тихий кашель, вдруг напомнивший, что в доме был еще один человек.
– Иваныч! – обернувшись, прокричал Прохор. – Простыл, что ли?
– Нет, поперхнулся только, – послышался глухой голос за стенкой.
– Дед… – в наступившей тишине позвала Настя. – Может, и вправду лежит рядом, на Собачьей горе…
Трофим с удивлением покосился на соседку и одобрительно кивнул:
– На Собачью гору надо идти!
– Во-во! Я об том и говорил! – в сердцах вскрикнул Прохор.
– Ходили уже, хлопец, – поморщился участковый. – А вот костью заняться следует, это точно! Если и не дункелевское это дело, то может статься, что и посвежее… Тогда совсем другой оборот… А по сему, место посмотреть надо: вдруг чего еще объявится… И хорошо бы это сделать до «оказии» – вертолет будет через два дня… Значит, так. Завтра я съезжу к лесорубам – заглянуть надобно, уже договорился; а вот послезавтра… Только мне показал бы кто место… Как, Трошка, сходишь со мной?
– А то! – встрепенулся Трофим. – Отчего не сходить!
– А мне можно? – тихо спросил Павел. – Интересно, все-таки… Как историку!
Участковый оглядел супругов.
– А жена молодая как же? Отпуск-то, чай, не резиновый…
– И я с вами! – поспешно воскликнула Даша.
– Ну, братцы – это уж перебор! Ни к чему таким табором-то…
Молодожены переглянулись.
– Нам-то что, – пожал плечами Павел, – прогулка одна…
– Намучаешь жену…
Даша торопливо замотала головой:
– Ничего страшного!
– Послезавтра, говоришь? – неожиданно спросил Прохор. – Я вот что подумал, Захар Васильевич. Мы с Настей собирались зимовник поглядеть, так, может, и мы с вами, на Гнилуху-то? Крюк небольшой, да и… дела вроде не сторонние для нас… И причина есть… Как ты, Настюха? А?
– Здорово! – Настя подскочила к деду и громко чмокнула в щеку.
– Никак промысловать собрался, Прохор Николаевич? – усмехнулся участковый. – Силы-то еще есть?
– От чего же нет! Схожу. Может, в последний раз…
– Чего несешь, деда! – возмутилась внучка. – Ты у меня до ста лет доживешь! Понял?
– Понял, понял, дурешка, – улыбнулся Прохор. Он ласково похлопал ее по спине.
В соседней комнате закашляли.