Я видела, как пробуждаются мертвые, и знала, что это воспоминание мне никогда теперь не вытравить из памяти.
Не зная, чем себя занять, я бродила по дворцу, провожаемая цепкими взглядами стражей. Изучала жителей и гостей дворца – исключительно эллинес. Их одежды были одновременно проще и элегантнее даневийских нарядов. Многослойные юбки женщинам заменяла спадающая, стекающая с плеч водопадом мягкая ткань. Мужчины по даневийской моде носили рубашки и брюки, вот только зачем-то все поголовно заправляли последние в сапоги.
Если забыть о том, что привело меня сюда, исследовать дворец оказалось даже увлекательно. Мне нравилось переплетение белого с золотым, мрамора и металла. Нравилось рассматривать висящие на стенах гобелены, фрески на потолках и богатую лепнину, и, конечно, прекрасные белые статуи богов Эллас. Из общего ряда выбивалась разве что серая, пугающая фигура горгульи, отчего-то украшающая не фасад здания, а один из залов дворца.
В течение этого долгого дня мне даже удалось немного поболтать со служанками. Впрочем, «поболтать» – не самое верное слово. Свой секрет, опасаясь слухов, я не могла выдать даже им. Оттого сумела назвать служанкам лишь свое имя, наверняка непривычно звучащее для эллинес. Оттого, хорошо понимая их речь, не могла вставить и слова.
Здесь, во дворце посреди чужих земель, я чувствовала себя еще более одиноко.
Однако в моем положении была и светлая сторона. Будучи молчаливым наблюдателем, я многое замечала. Так, в какой-то момент я поняла, что слуги говорят лишь о своих непосредственных обязанностях – даже тогда, когда стражей рядом нет. А как же сплетни, вполне ожидаемые для коротающих время слуг, которые, по обыкновению, не жаловали своих господ?
Впрочем, если эллинес не держали рабов, это не значило, что правила во дворце были мягче, чем в домах элькхе.
Блуждая по просторным, залитым солнечным светом залам, я снова увидела Фобоса, который разговаривал о чем-то с советником архонта. Рядом с ними застыла высокая женщина с удлиненными глазами и пухлым ртом. Пепельные волосы, столь редкие для эллинес, собраны в сложную прическу на затылке, на лице – ни тени улыбки.
Заметив меня, незнакомка стрельнула взглядом в сторону Фобоса. А затем по-кошачьи мягкой походкой приблизилась ко мне. Складками ниспадающее с правого плеча белое платье прошелестело подолом по мрамору. Руки, унизанные золотыми браслетами, незнакомка сложила на животе.
– Так ты и есть Исток моего мужа? – спросила она с ленцой.
Однако ее глаза сверкали плохо скрываемым любопытством. И… недовольством? Кажется, моя внешность по нраву ей не пришлась. Приходилось признать – у некромага архонта хороший вкус.
Я деланно непонимающе смотрела на жену Фобоса.
– Что молчишь? – прошипела та. – Отвечай, когда к тебе обращаются!
Разумеется, заговорить я не могла. И мое молчание дорого мне обошлось.
Щеку обожгло резкой болью, заставившей меня от неожиданности прикусить язык. Я ошеломленно коснулась рукой пылающей щеки.
– Да кто ты такая, чтобы игнорировать мои приказы? Ты даже не служанка, ты не человек, ты – Исток!
Вот что в ее понимании значит подпитка. Энергетический сосуд, лишенный желаний и стремлений.
Я не могла ответить на удар ударом. Может, я не подписала бы тем самым смертный приговор, но дала бы повод Фобосу – или его жене, если та обладала достаточной властью и влиянием – запереть меня в подземельях дворца. А нет хуже участи, чем быть вечной пленницей, лишенной даже призрачного шанса на побег.
Все, что мне оставалось – это опустить прижатую к щеке руку, вздернуть подбородок и твердо взглянуть жене некромага в глаза. Хочет ударить меня снова – пусть ударит. Но сломить меня чужачке не под силу.
– Не пытайся в гляделки со мной играть, все равно проиграешь, – усмехнулась та. Подалась вперед и зашипела, словно змея в человеческом обличье: – Но вот что я тебе скажу… Твой дар не такой уж и редкий, что бы ни говорил мой муж. Если я замечу, что ты строишь ему глазки, я выкину тебя в окно, а взамен найду ему новый Исток, более кроткий и понимающий свое место в этом мире.
– Не помню, Ксантия, чтобы разрешал тебе бить мою Искру, – холодно сказал Фобос.
Его жена выпрямила спину и приняла невозмутимый вид.
– Но ведь это никак не скажется на ее даре, а вот язычок заставит попридержать. Эта нахалка мне дерзила!
– На даневийском? – рассеянно отозвался Фобос.
– Что?
– Она даневийка. Ты не знала?
Ксантия вспыхнула, поняв, что попалась на клевете.
Спасибо смешанной крови, которая лишь позолотила мою кожу, но не сделала ее смуглой. А еще – высокомерию эллинес. Свой язык они считали одним из сложнейших в мире. Им и в голову не могло прийти, что обыкновенная девушка из Даневии однажды выучит кафа – не ради того, чтобы стать придворным чиновником или дипломатом, а из-за прирожденного любопытства и уважения к родине матери.
К стране, в которой однажды она станет пленницей.
***
Как и в прошлую ночь, я не могла уснуть, несмотря на то, что тело изнывало от усталости. Картины прошлого мелькали перед глазами, и ярче всех были те, что запечатлели Фобоса и его будущий легион живых мертвецов.
Я потерла стянутое браслетом запястье. Завтра все повторится снова. Удушающая слабость, словно из меня пьют не магическую силу, а саму жизнь. Распахнувшиеся глаза, подернутые дымкой не смерти, но небытия. Или, верней, противоестественного существования.
Воскрешенный мертвый, который при жизни мог быть простым пекарем, менестрелем или слугой, станет бойцом Аргоса и отправится на войну – отбирать жизни у даневийцев. А я ничего – ничего! – не могу с этим сделать.
Воздух в спальне стал спертым, удушающим. Я больше не могла находиться здесь. Откинула одеяло и набросила накидку на плечи. Поколебавшись, взяла в руки плащ Матиаса и уже знакомой дорогой добралась до балкона.
Он был там, облаченный в черное одеяние с глубоким капюшоном – близнец того, что я держала в руках. Облокотившись на резные каменные перила, Матиас вглядывался в темноту за стенами дворца. Мои шаги были очень тихими, но он все равно их услышал.
– Снова здравствуйте, Гвендолин.
Матиас не поворачивался ко мне, чтобы я не могла рассмотреть его лица. И тени вокруг его облаченной в черное фигуры казались плотнее, гуще. Иллюзия или некие чары, порожденные необходимостью скрываться в тенях?
Я встала рядом и, не поворачивая головы, протянула плащ в его сторону. Матиас взял его, встряхнул, расправляя складки. Сделал один стремительный шаг, оказавшись за моей спиной. Неужели, получив то, за чем пришел, собрался уходить?
А следом я почувствовала, как плащ снова ложится мне на плечи.
– Сегодня тепло, – запротестовала я.
И задохнулась от изумления, когда Матиас на мгновение коснулся пальцем моих губ, призывая молчать.
Кажется, этот порыв смутил и его самого. Он отдернул руку, словно обжегшись. Позабыв о своем обещании, я непроизвольно повернула голову. Ровно в тот миг, чтобы заметить, как Матиас, опустив голову, отступает назад, в тень.
Спрашивал ли он себя, как и я недавно, что на него нашло? Чувствовал ли притяжение между нами? Ощущение, будто чары самой судьбы тесно переплели наши жизненные нити, и теперь я неразрывно связана с ним? Кто он вообще такой и что делает во дворце Аргоса? И почему так боится показаться мне на глаза?
Все эти мысли пронеслись в моей голове за считанные мгновения. Неловкое молчание затягивалось, витающее в воздухе напряжение становилось все более ощутимым.
Желая смягчить его и узнать ответ на мучивший меня вопрос, я спросила:
– Матиас… что вы делаете здесь?
– Наслаждаюсь свежим воздухом и чудесной теплой ночью. – Его голос показался мне немного нервным. – А еще – невероятно приятной компанией.
Я не позволила его словам себя смутить, хотя щекам на мгновение стало жарко.
– Нет, что вы делаете во дворце?
– Давайте сегодня не будем нами, – глухо произнес Матиас. – Будем просто двумя людьми, которые встретились на балконе под светом луны.
Я нахмурилась, обескураженная его ответом. Почему? Какую правду он боялся открыть? Что так отчаянно утаивал?
Мой взгляд скользнул по фигуре Матиаса, но из-за плаща разглядеть ее толком не получалось. Сцепив руки в замок, он положил их на перила балкона. Пусть я и не видела его лица, но знала, что его взгляд сейчас устремлен куда-то вдаль. Быть может, Матиас, как и я сама, мечтал раздвинуть каменные границы, взорвать барьеры и очутиться за пределами крохотного и тесного мирка, где счастье казалось невозможным?
– И о чем же эти двое под луной будут говорить? – облокачиваясь на перила, вполголоса спросила я.
Стоя рядом, касаясь друг друга плечами, мы смотрели на небо.
– Расскажите мне ваше самое счастливое воспоминание.
Я вскинула брови. Задумалась, глядя на горизонт. Будто надеясь призвать некую силу, которая позволит мне преодолеть не только расстояние, но и время.
– Один день из моего детства… Тогда все казалось совершенно иным. Я помню вечер, когда мы вернулись с ярмарки. Родители подарили нам с сестрой роскошную книгу сказок в золотом переплете – мы всегда до безумия любили читать. Или слушать. В тот вечер мы сидели у разожженного очага, а мама нам читала. У нее очень красивый, мелодичный голос. Папа курил трубку, и жизнь казалась такой… полноценной, правильной. Тогда, ребенком, я воспринимала это иначе и была просто счастлива от того, что мои близкие рядом. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что хотела бы навеки остаться в том дне.
Я чувствовала, что балансирую на тонкой грани между тщательно удерживаемым спокойствием и отчаянием. Закрыла глаза и задышала ровно и размеренно. Вдох. Выдох.
– Мое воспоминание детства тоже связано с семьей. Точнее, со старшим братом, с которым мы были неразлучны.
– Как и мы с Лили, – едва слышно выдохнула я.
Матиас меня не услышал.
– Вместе мы изучали магию – были просто одержимы ею. Самые простейшие чары мы отрабатывали на себе. Служили друг другу живыми тренировочными куклами. – Он усмехнулся. – Стоит ли говорить, к каким печальным последствиям порой это приводило? Нам постоянно доставалось от родителей. И мы с братом действительно были близки. Чудесное было время.
– Твоя семья… Они живы? – тихо спросила Гвендолин.
Не догадка – скорее, некая горечь в голосе Матиаса, натолкнувшая на мысль, что и он, как и она, кого-то потерял.
– Брат – да, отец и мама – нет. Мы с братом очень рано оказались предоставлены самим себе. Тогда здесь тоже бушевала война. Она и расколола нашу семью на две половины: мы с братом остались в мире живых, а обителью наших родителей навеки стало Царство Теней. Но и брата, последнего близкого мне человека, я тоже в конце концов потерял.
Столь короткий разговор, но он нас сблизил. Ведь нет ничего более интимного и доверительного, чем делиться сокровенным, запрятанным в самые глубины сердца и памяти. И все же, несмотря на то, что Матиас еще больше открылся мне, обнажив свою душу, вопросов не стало меньше.
Но, тронутая печалью и безысходностью в его голосе, думала я о другом.
Как же сильно похожи узоры наших судеб – почти зеркальные отражения одного полотна. Два брата и две сестры, оставшиеся, пусть и в разное время, без самых главных людей в своей жизни – родителей. А после – разделенные, разлученные друг с другом. И все же у меня был шанс воссоединиться со своими близкими. Матиас этой возможности оказался лишен.
– Вы просили не быть сегодня нами, – тихо сказала я. – Но знаете, эта игра в маски насквозь фальшива. Мы связаны прочными узами со своими родными, неважно, живы они или нет. И это правильно. В нас не только их кровь, в нас – отголоски их жизни. А еще… Я не могу позволить себе такую роскошь – забыть, кто я есть и что связывает меня с другими. Я должна помнить о матери и сестре. Я предам их, если даже на миг забуду расколотую на части семью, к которой принадлежу.
Пальцы Матиаса, слишком бледные в лунном свете, с силой сжали перила.
– Вы знаете, где они? Куда их забрали?
Я покачала головой.
– Знаю лишь, что они обе стали невольницами. – Я резко, рвано выдохнула. – Мне бы только узнать, что у них все… в порядке. Настолько, насколько это возможно, если вспомнить, кто мы теперь.
Несмотря ни на что, я понимала, что говорит с чужаком. С эллинес. Но не Матиас убил ее отца. Не Матиас похитил трех женщин семьи Макграт из родного дома. Не он сделал их невольницами.
И, возможно, он был единственным, кому было не все равно.
– Во дворце сейчас живет ведьма, Безпута…
Я поежилась. Невольно вспомнился и безумный взгляд старухи, и клыки, по приказу Париса вонзившиеся в мою шею.
– Она… странная, но ей ведомы такие чары, о которых я никогда прежде не слышал. Однако знайте, она не всемогуща.
И снова эта пробудившаяся в голосе горечь. Матиас обращался к Безпуте… но она ему помочь не сумела.
– Не ищите ее в одиночку. Это опасно. Завтра вечером будьте в своей спальне. Я пошлю одного из слуг, чтобы он проводил вас к Безпуте. Большего я, увы, сделать не могу – не имею над ведьмой власти. В ваших руках убедить ее, склонить на свою сторону. Только в ваших.
Я неверяще коснулась пальцами губ. Матиас и впрямь пойдет на это? И впрямь ей поможет?
– Но вам придется найти с ней общий язык. Ваш проводник не перешагнет порог комнаты Безпуты – она внушает ему слишком сильный страх.
– Я найду способ все ей объяснить, – заверила я Матиаса. – Но эта ведьма… Она не расскажет Парису о том, что я обратилась к ней за помощью?
– Так вы с ним знакомы?
– Это он привел меня сюда, – сухо обронила я.
Повисла неловкая, напряженная тишина.
– Безпута предана ему, это верно, – наконец сказал Матиас. – Но мне она порой напоминает прирученного дикого зверя. В одно мгновение оно ластится к тебе пушистым боком, а в следующее ты чувствуешь на своей шее его клыки.
Я вздрогнула. Слишком яркая – и знакомая – рисовалась картина.
– Вы можете заставить ее быть преданной – хотя бы на какое-то время – именно вам. И я в вас верю.
Я помолчала, смущенная словами Матиаса.
– Это рискованно для вас?
«Глупая, зачем спрашивать? Просто пользуйся тем, что само идет тебе в руки».
Но нет, не спросить я не могла. И не могла допустить, чтобы кто-то отдал ради меня свою жизнь или свободу. Даже эллинес.
– Я выгадаю верное время, и все будет в порядке, – уклончиво ответил Матиас, однако теперь в его голосе слышалась улыбка.
Я вскинула бровь. Верное время? Речь о смене караула во дворце или о чем-то другом? Но прежде, чем она успела спросить, Матиас заговорил и спутал все мои мысли.
– К тому же, рядом с вами в тот момент буду не я. Мне жаль, что я не могу сам проводить вас. Но я уязвим среди любых источников света.
– Вы…
– Забудьте, – резко сказал Матиас. Потом его голос чуть смягчился: – Прошу вас. Я не могу…
Поддавшись некоему порыву, я успокаивающе коснулась его руки.
– Если вы просите – не буду.
Пальцы, задержавшиеся на его ладони, я убрала лишь спустя несколько ударов сердца.
Остаток угасающей ночи мы говорили о чем угодно, но только не о настоящем. Матиасу довелось побывать в разных уголках огромного мира. Я слушала, затаив дыхание, очарованная сказочностью его историй. Он оказался отличным рассказчиком: казалось, это я брела по горячим пескам, лишь магией спасаясь от жажды, это я побывала среди занесенных снегами гор, с вершин любуясь раскинувшимися внизу пустырями, лесами и долинами.
Я и не заметила, как подкрался рассвет. Как только небо чуть посветлело, Матиас заторопился назад, во дворец.
– Ваш плащ…
Меня охватила досада. Пора возвращаться в реальность из мира грез.
– Отдадите в нашу следующую встречу, – с ноткой лукавства произнес Матиас.
Как ни старалась, сдержать улыбки я не смогла.
Он покинул балкон первым. Выждав немного времени, я вернулась в спальню. Уснула, убаюканная голосом Матиаса, звучащим в моей голове. Однако, взволнованная, уснула все же не сразу.
И дело не только в обещании новой встречи… Но и в воскресшей надежде отыскать мою потерянную семью.