Наиболее ранние упоминания о намерении Мильтона писать эпическое произведение можно проследить обратно к его путешествию по Европе. В продолжении восьми или десяти лет после этого тема возникает в сознании поэта и вдохновляет его к написанию. Ранняя попытка была задумана как драма. Довольно удачно то, что такая форма была оставлена достаточно скоро, так что ему не пришлось сетовать о потерянном времени. Законченный манускрипт «Потерянного Рая» был передан в руки другу поэта Элвуду в Чалфонте перед тем, как Мильтон решил вернуться в Лондон после эпидемии холеры в 1666 году. В 1667 году «Потерянный рай» был опубликован. К этому времени большая часть «Обретённого Рая» была также завершена во время пребывание в Чалфонте и избежала горестной участи многих документов, сгоревших в знаменитом пожаре Лондона 1666 года. В 1671 году первое издание «Обретённого Рая» увидело свет.
По мнению Мильтона, более ранние части Писания нашли своё воплощение в более поздних. «Потерянный Рай» не основан на истории создания как таковой, поэма покоится, в согласии в богословием семнадцатого века, на Писании как одном целом. Во времена Мильтона Библия воспринималась как сокровище, которое было потеряно и обретено вновь. Библии принадлежала особая ценность: вера, которая порождалась от соприкосновения с ней, была простой, серьёзной и неизменной. Именно через Библию поэт принял своё божественное крещение – крещение, которое было возобновлено и углублялось день ото дня. Его эпическая поэма и предстаёт перед читателем в этом виде, – не как военная или романтическая история, но как религиозное и богословское признание.
Сатана не является главным героем «Потерянного Рая», как считают многие критики. Важнейшее место не принадлежит и Адаму – это место занимает Мессия. В этой связи необходимо признание того, что для сохранения симметрии, которая была задумана Мильтоном для Мессии как главного героя, необходимо было добавление «Обретённого Рая», завершающего «Потерянный Рай». «Потерянный Рай» сам по себе представляет читателю эпические элементы конфликта, страдания, отмщения; однако же персонаж, который задуман именно как воплощение этих идей страдания и триумфа над ним, не занимает должного ему места в тех сценах, развивающихся перед читательским внутренним взором. Необходимо следовать за ним из одной поэмы в другую, чтобы узреть его в надлежащем контексте более широкой картины и более охватывающих событий.
Ангелы, которых читатель встречает в Писании, похожи на людей, однако в то же время они более эфемерны: они парят в воздухе, проходят сквозь огонь, проникают в тюремные казематы, оставаясь непроницаемы для физической материи. Так же и их места пребывания не поддаются человеческому восприятию. Библия одалживает поэту как свою главную тему, так и форму выражения, в которой читатель имеет возможность представить себе как может выглядеть рай или ад. Небеса Мильтона описывают перед читателем землю, но его земля становится возвышенной и более эфемерной в своём величии, покрытая более сверкающей, всеобъемлющей и мистической красотой. Его ад соединяет между собой тёмные и ужасные тени, которые могут встретить читателя в реальном мире, но темнота ада выглядит темнее, а ужасы ада оказываются более ужасными, чем в действительности. Лишь воображение, достигшее высшей степени самоосознания, способно добиться такого успеха в описании подобных тем.
В отношении множественности других персонажей, можно задаться вопросом, сколько персонажей было бы достаточно для такого рода эпопеи. Среди многочисленных положительных персонажей на небесах, среди не менее представительных отрицательных лиц в аду, – нюансы в разработке характеров просто впечатляющи. Абдиель не выглядит как клон Габриеля, так же как и Михаил не является копией Рафаеля; разница между Молохом и Белиалем, между Маммоном и Бельзебубом впечатляет. Все персонажи имеют возможность выразить своё мнение. Сам Сатана – в силу своего непревзойдённого интеллекта, своей сердечной гордыни, своей силы воли – занимает особое место, в стороне от остальных и над всеми. Он – непревзойдённый настолько, что охватывает читателя чудесными чарами на протяжении первых строф поэмы. Однако это очарование быстро испаряется. По мере драматического развития, сочувствие к его судьбе уступает место чувству отвращения и отстранённости. Должно также помнить, что усилия Сатаны не прошли незамеченными. Для ума, который затронут его моральным злом, становится естественным и само собой разумеющимся, что то сопротивление, которое Великий Господь не пресёк на корню, является тем сопротивлением, которое сильнее чем Его власть.
Некоторые места в поэме кажутся всё же уязвимыми для критического комментария. Представление божественных персонажей в прямом диалоге друг с другом перед читателем могут быть именно такими местами. То же можно сказать и относительно аллегорических фигур, Греха и Смерти, хотя во многих письмах различных поэтов выражен восторг именно касательно этих представлений. Упоминание этих уязвимых мест констатирует тот факт, что произведение не абсолютно свободно от огрехов. Но после упоминания этих критических элементов, необходимо также иметь ввиду, что слепота Мильтона во время написания поэмы не позволяла ему сохранять идеальный обзор над создающимся произведением, текстовые несуразности или сноски на библейские и классические тексты, грешащие несоответствием с оригиналом, имеют причиной тот факт, что во многих случаях Мильтон был вынужден опираться на свою память и был не в состоянии соотнестись с оригинальными источниками для их прочтения.