Полный лысоватый чиновник третьего отделения Спасской части Облаухов принимал жалобы посетителей, потягивая из стакана жидкий чаек. Рядом дремал филер Шептульский, по сивушному духу которого было понятно, что на лекарство его дорогая супруга могла сегодня не рассчитывать. Очередная посетительница сбивчиво рассказывала, как, завидев у своего дома оборванца, выпрашивающего милостыню, не ограничилась денежной подачей, но выбрала из гардероба мужа порядком изношенный жилет и вынесла попрошайке.
– Весьма похвальная сердобольность, – отозвался Облаухов, не очень-то вникая в детали повествования.
После возвращения мужа со службы выяснилось, что означенный жилет представлял собой тайное казнохранилище и в его карманах покоилась весьма крупная сумма денег.
– Какая? – встрепенулся филер.
Женщина назвала. Сумма и вправду была немалая. Кузьма Гурьевич хотел было затребовать описание нищего, но в этот момент в участок вошел Ардов, и филер бросился к нему навстречу.
– Илья Алексеевич, проследил! – горячо зашептал Шептульский. – Проследил за вашей барышней. Интересная, доложу я вам, особа. Я в клуб заглянул, поинтересоваться, так сказать, почем нынче берут за обучение шары катать. А она как раз конвертик припрятывала.
С этими словами Кузьма Гурьевич достал из-за пазухи и протянул измятый конверт. Ардов извлек лист бумаги с наклеенными буквами, вырезанными из газетного заголовка. Шептульский заглянул ему через плечо и прочитал послание:
– «Я знаю твою тайну. Исполни мою волю, или пожалѣешь».
Филер торжествовал. Конечно, смысл фразы был совершенно неясен, но Шептульский все равно был уверен, что доставил сыщику главную улику преступления.
– А куда она отправилась из клуба? – поинтересовался Илья Алексеевич.
– В «Аквариумъ». Служит артисткой. Сегодня дают одноактную «Мышеловку», потом оперетку «Прекрасная Елена» и дивертисмент[35].
Илья Алексеевич вспомнил, что сегодня утром на столе Костоглота среди газет и конвертов он видел программку театра «Аквариумъ» – именно на нее была поставлена серебряная табакерочка.
Кому адресовано послание? Если Найденовой, то ей явно угрожает опасность! Возможно, вчера она стала свидетельницей преступления в клубе, и теперь преступник требовал от нее молчания – что еще может означать это «исполни мою волю»?
Ардов обернулся к столу Облаухова. Тот заканчивал записывать приметы злополучного жилета, который выходил совершенно обыкновенным, черным с серой полоской – такой можно было купить на любой толкучке копеек за пятьдесят.
– Константин Эдуардович, а вы чай с сахаром пьете?
Облаухов отвлекся от жалобщицы и насторожился.
– С сахаром, – осторожно подтвердил он.
– Вы что же, бросили диету Бантинга?
– Какую еще диету?
– Вы разве не по ней худеете? Результат вполне обнадеживающий!
Облаухов смутился. Как всякий тучный человек, он, конечно, постоянно искал способы потери веса, становясь безвольным пленником каждой новой рекламы очередного средства для похудения. Чего только не испытал на себе несчастный организм Константина Эдуардовича! Слабительные, очистительные, мышьяк, стрихнин, стиральная сода, английская горькая соль – результаты были едва различимы. Тем неожиданней было услыхать от чина сыскного отделения, что его усилия наконец-то воплотились в какую-то заметную постороннему глазу форму.
– Вот именно этот метод я еще не пробовал, – смутившись, признался Константин Эдуардович.
– Ну как же! Уильям Бантинг! Его труд «Письмо о тучности» сейчас весьма популярен в Европе. Он сам успешно сбросил 20 килограммов и доказал вред еды, содержащей много сахара и крахмала.
Облаухов с чувством стыда оглядел стакан чая на своем столе.
– Если хотите, я вам принесу.
– Был бы очень признателен, – кротко ответил чиновник.
Ардов вернул конверт Шептульскому и направился к выходу, на ходу попросив филера снести улику Жаркову на экспертизу.
– Слушаюсь, – выкрикнул Кузьма Гурьевич.
Вид у него был такой напряженный и героический, словно он находился под артиллерийским обстрелом в самом эпицентре адской бойни.
У самого выхода Ардов обернулся, словно что-то припомнил:
– Константин Эдуардович, а куда отправили букеты?
Облаухов изобразил любезную улыбку, не успев понять смысла вопроса. Удивил вопрос и филера.
– Ну те, что были изъяты давеча у Махалкиной. Которая без свидетельства торговала.
– Известно куда, – с каким-то неуместным смущением ответил Облаухов, обменявшись взглядом с Шептульским. – Оскар Вильгельмович велели поместить на склад временного хранения.
– Не могли бы выдать мне один?
– Инструкция на сей счет не предусматривает, так сказать… – деликатно возразил Константин Эдуардович, хотя по интонации было понятно, что стоять насмерть за эти улики он не станет.
– Все равно ведь завянут! – улыбнулся Илья Алексеевич.
Шумно выдохнув, Облаухов встал и, повелев просительнице обождать, отправился по коридору на склад.