Блюда подавали два вышколенных лакея в ливрейных фраках с вытканными на галуне гербами, на ногах – красные чулки и лаковые туфли-лодочки. В углу на столике стоял большой лакированный с росписью ларец-аристон, изогнутую ручку которого медленно вращал старик с пышными седыми бакенбардами в расшитой золотым позументом ливрее. По залу разливалась приятная музыка.
– Харитон, поставь ту, что пришла вчера! – велела лакею княгиня Баратова.
Тот послушно снял со шпиля испещренный мелкими дырочками латунный диск, спрятал его в бумажный конверт и опустил на нижнюю полочку столика, где имелась целая стопка таких конвертов. Оттуда же он извлек новый «блинчик».
– Вчера из Вены прислали увертюру из «Орфея и Эвридики» Глюка, – похвасталась Анастасия Аркадьевна. – Вам понравится.
Илья Алексеевич кивнул. Он был благодарен княгине за то, что у себя дома она всегда заботилась о благозвучном сопровождении приема пищи. Ардов сохранял весьма высокую чувствительность к неприятным звукам, которые запросто могли превратить изысканное клафути[16] в прокисший гороховый кисель. Оттого посещение рестораций для Ильи Алексеевича обычно становилось нелегким испытанием.
– Между прочим, я была на премьере этой оперы в Париже в редакции Берлиоза, – ударилась в воспоминания княгиня. – Он сам дирижировал. Вы не поверите, это было почти 40 лет назад… Знаете, кто исполнял партию Орфея? Полина Виардо! Боже, какое у нее было контральто…
Зазвучала теплая сладковатая музыка. По темпу старик Харитон значительно уступал и Глюку, и Берлиозу, но добиться от него положенного allegro molto[17] у княгини так и не получилось.
Обещание ежедневно навещать крестную Ардов дал в первый же день по возвращении из Швейцарии немногим более месяца назад. После жестокого убийства отца и молодой мачехи, совершенного почти пять лет назад, у Ардова не осталось более близкого человека на всем белом свете. Именно Баратова отправила его в баденскую клинику к доктору Лунцу, регулярно справлялась о здоровье и вообще всячески поддерживала. Неожиданное возвращение крестника несколько обеспокоило княгиню, но, убедившись, что заграничное лечение пошло на пользу, она быстро привыкла к присутствию Ильи Алексеевича в своей жизни и теперь дня не могла прожить, чтобы не поделиться новостями или обменяться мнениями по вопросам международной политики.
Сегодня Анастасия Аркадьевна пребывала под впечатлением от нового приобретения – из Италии пришел заказанный полгода назад огромный стол, где вместо ножек столешницу поддерживали припавшие на одно колено обнаженные юноши из белого мрамора. За этим столом она и принимала Илью Алексеевича. Всего было шесть фигур – по три с каждой стороны. Обнаженные мужчины в гостиной, хоть и под столом, вызывали невольное беспокойство и приятно горячили кровь. Княгиня поминутно опускала взгляд, словно тревожилась, не слишком ли им тяжело удерживать на плечах украшенную резьбой каменную плиту.
– Как думаете, Илья Алексеевич, не очень ли это фривольно? Все-таки мы не Италия… У нас климат другой, нам представить юношу в одном хитоне[18] непросто.
Про себя Ардов отметил, что в данном случае не было и хитонов – они благополучно сползли со статуй и застыли внизу изысканными драпировками, удачно прикрывая наиболее деликатные места. Вслух же он попытался пошутить возможно беспечней:
– Ганимеды[19] в тулупах выглядели бы здесь нелепо.
– Вы тоже так думаете? – обрадовалась княгиня. – Им-то что, у них юноши три четверти дня проводили абсолютно голыми в этих своих палестрах[20] – и никого не смущало.
– А конкурсы красавиц в Тенедосе? – воскликнул Илья Алексеевич – он решил помочь крестной с подбором аргументов для гостей, которые ожидались здесь вечером. – А состязания в Спарте? А фессалийские танцовщицы?.. А жрицы в храме Афродиты в Коринфе?
Память любезно раскрыла перед Ардовым страницы декадентского журнала «The Yellow Book»[21], откуда он и принялся черпать примеры обстоятельств, при которых древнегреческие художники имели возможность лицезреть совершенные формы юного тела неприкрытыми и в живом движении, что наполняло их воображение высокими образами и подготавливало души к изображению самой идеи прекрасного.
– Великий Пиндар[22] не постеснялся прославить их в песне, чем же мы хуже? – процитировал он финал статьи.
Баратова с облегчением вздохнула – вкус крестника был безупречен.
– Анастасия Аркадьевна, вы знаете что-нибудь про Костоглота?
Получилось не очень элегантно, но уж как вышло. Завершив светскую часть беседы, Ардов счел возможным перейти к волновавшему его вопросу. Княгиня имела широчайший круг общения и обладала поистине бездонными знаниями секретов высшего света. Ее советы за последний месяц здорово помогали Ардову разбираться в перипетиях, когда дело касалось выдающихся по своему положению особ.
– Костоглота? Я слыхала, он жестко дело ведет, многие стонут, – сказала крестная и сделала паузу.
Илья Алексеевич молчал, давая понять, что рассчитывает на более прикровенную информацию.
– Говорят, он был крупным коммерсантом в Одессе и познакомился там с неким влиятельным лицом, прибывшим на закладку храма в Свято-Ильинской обители. Видать, крупный взнос сделал, за что и был представлен. В правительстве как раз обсуждали идею железнодорожных концессий. Знаете, в этом деле найти такого, чтобы всех примирил да в один узел связал – забота особая. Вот так все удачно и сложилось – возглавил Касьян Демьяныч правление. По слухам, у него не только государственные мужи, но и члены императорской фамилии в доле.
– Это же запрещено! – не сумел сдержать удивления Ардов.
– Злые языки болтают, – беспечно пожала плечами Анастасия Аркадьевна. – Достоверно знать нельзя.
Прожевав жаренную с розмарином улитку, она слегка нагнулась над столом и продолжила громким шепотом, хотя таиться здесь было решительно не от кого:
– Да и не сами же они в реестр записаны! У кого жены, у кого тетушки.
Ардов переваривал услышанное.
– Ответственность немалая, – наконец вымолвил он. – А если вдруг убыток?
Баратова улыбнулась и ответила уже без всяких ужимок:
– У Костоглота договор с правительством: если случится убыток, его из казны и покроют.
– То есть как? – Илья Алексеевич опять не удержался от невольной адмирации[23]. – Покроют разницу между доходами и расходами?
– Ну да, – вполне обыденно подтвердила княгиня.
– Но ведь у него частное предприятие!
Анастасия Аркадьевна посмотрела на крестного со смешанным чувством. Ей импонировала его безупречная нравственная чистота, но вместе с тем она не могла не испытывать беспокойство от той наивности, с которой Илья Алексеевич смотрел на мир. Она точно знала, что мир этот готовил молодому человеку новые жестокие испытания. Ей хотелось закрыть его от этого мира, оградить, заточить в прекрасную комнату и не выпускать, снабдив всем необходимым, как это было с принцем Сиддхартхой[24], ради которого индийский царь велел каждое утро вырывать пожелтевшие травинки в саду, чтобы мальчик не задумывался о смерти. Но она понимала, что это невозможно.
– Потому и договор концессионный[25], – вздохнула она.