Глава 2

Даренка вынырнула из липкого ночного кошмара, как из омута, дрожа и судорожно хватая ртом стоячий воздух. В шатре было жарко, пахло соломой, еловым лапником и потом. Девицы тихонько сопели под одеялами. В узкую щель полога падал свет от костра на поляне, золотя макушку Добронравы, которая даже спала красиво, словно берегиня. Лицо ее было торжественным и строгим, только длинные ресницы чуть трепетали. Может, княжича своего во сне видела? Дочка сотника невольно залюбовалась, а затем подтянула поближе колени и села.

Эх, умела бы она малевать, как те приезжие живописцы из столичного Царьграда, что расписывали диковинными узорами стены княжеского терема – обязательно изобразила бы Добронраву, да непременно в дорогом наряде, жемчугами расшитом! Даренка слыхала, что в западных королевствах принцы с принцессами перед женитьбой посылают друг другу свои портреты, чтобы рассмотрели, значит, друг друга и могли выбрать в супружники не хромого, не косого, не рябого. Она непременно написала бы такой портрет, чтобы княжич Росслав посмотрел и заново в красавицу влюбился! Даренка хихикнула своим мыслям и тут же погрустнела.

Пустое это все. Добронрава – дочка ключницы, не даст им князь-батюшка быть вместе. Как никто не даст ей, Дарене, малевать узоры, ведь каждому известно, что не женское это дело. Баба за порядком следить должна, детей растить, мужа ублажать. А еще должна уметь прясть, ткать полотно, шить одежу, скотину обихаживать. Да мало ли у женщины дел? Если она богата, то забот прибавляется – следить за нерасторопными холопами, чтобы не стянули чего, не попортили съестные припасы, вовремя собрали урожай, не забыли оставить на поле несжатый пучок колосьев для Велесовой бороды, да пивом не полили забродившим, чтобы бог не разгневался…

Дарена тихонько вздохнула. Не приметили бы ее этой весной волхвы – стала бы хозяйкой в скором времени, замуж вышла. Отец уже вел разговоры о том, что следует девочке присмотреться к старшему сыну соседа Свешни, главы местной торговой гильдии. Но Даренке он совсем не нравился, сколько не присматривайся. Юноша был толст, рыхл лицом и ходил по их улице важный, как индюк, разве что бородой не тряс. И живот впереди себя нес – сытый, круглый, повязанный бархатным кушаком. А еще у него не хватало зубов и противно пахло изо рта.

«Несмышленая ты, Даренка, – качала головой нянька Устинья, когда девочка поведала ей о своих переживаниях. – Это ж у него от пряников да орехов в меду зубы болят, значит, деньги на эдакое баловство есть! Будешь в аксамитовом бархате ходить, на перинах пуховых спать, кольца носить золотые на каждом пальце… Это ли не счастье? А что некрасив – так с лица воду не пить! Зато дети при батьке расти будут! А то пойдешь за воина, а он калекой после похода вернется или и вовсе с концами сгинет…»

«Несправедливо, – думала Даренка. – Сынок купцовый меня в жены хотел потому, что я хороша собой. И приданого за мной отец дает много, три возка серебра, одежи богатой, мехов соболиных, я не побирушка какая-нибудь! Почему ему можно на красивой жениться, а мне выбрать себе мужа под стать нельзя?»

И перед глазами невольно встал Желан с его широкими плечами да светлыми кудрями. Первый красавец в младшей дружине, сокол зеленоглазый. Но Даренку при одной мысли о нем замутило. Во время стычки у купальни она сидела в камышах, замирая от холода и страха за себя, за Добронраву и за Василису.

Права оказалась ученица Безымянной ведьмы, хорош собой Желан, да сердце у него черное и злое оказалось. Будто злобные нечистые духи за плечами поселились и шепчут прямо в уши всякое паскудство.

Прошлой осенью Даренка случайно увидела из окна, как бобыль Сошка, служивший в помощниках на кухне у Агашки, потерял спьяну сапоги, и решил, что сенные девки их нарочно спрятали, подшутить решили. Вышел на крыльцо, похмельный и злой, поймал за косу шедшую со двора Ельку и начал охаживать по спине, да бранными словами осыпать. Несчастная кричала так страшно, что Даренка оцепенела от ужаса. Выбежали парни из батюшкиной охраны и оттащили лиходея в сторону, да только все равно потом Елька месяц лежала пластом, плакала днем и ночью, во сне стонала. А к зиме умерла. Волхвы сказали, что нутро у нее от побоев повредилось. А Сошка легко отделался, его только со двора прогнали…

И сегодня в прищуренных глазах Желана, которому Василиса пригрозила срамным колдовством, Даренка увидела тот же лютый огонь, что горел в пьяном бобыле. Но на этот раз страх исчез быстро, как и появился. Вместо него пришел гнев. Нянюшки говорили, что бабе от начала времен предопределено страдать, сначала в утехах плотских, затем в родах, да в работе тяжелой. Но минувшим вечером Даренка увидела иное. Что можно дать негодяю отпор, и он отступит. Надо только иметь силу не хуже мужской, как у сказочных богатырок… или у ведьмы. Девки с батюшкиного подворья умели только ворожить на суженого, а остального колдовства боялись. Считали, что все оно – злое чернокнижие.

Но если нет? Василиса не была злой, Дарена это чувствовала. Бывают ведь и добрые ведьмы, что людей лечат да с нежитью воюют. Правда, дочка сотника Ратибора слыхала о таких лишь из баек, что вечерами зимой у теплой печки рассказывают. Но ведь байки тоже откуда-то берутся, не из досужих же выдумок? Подобные девицы и со змеем сразятся, не испугаются. Надо спросить у Василисы, как проснется. Даренка поискала глазами ведьмину ученицу…

Крайняя к выходу охапка соломы была пуста, на ней валялся лишь меховой жилет, с которого свешивалась серебряная цепочка с синеватой, будто ледяной фигуркой. Неужто сбежала? Нет, глупости какие. Василиса не могла уйти в ночь без своего оберега, к которому то и дело прикасалась во время пути, да без теплой душегреи. Неужто Желан отомстить решил, пришел, да выволок ее наружу, пока все спали?

Охнув, Даренка торопливо одернула рубаху и выскочила из шатра, как была – босая, с растрепанной косой.

Желан спокойно спал на куче лапника у костра, накрывшись тулупом. Вокруг него дремали остальные дружинники и двое мальчишек-отроков. Только Стоум, которому выпал жребий караулить первым, сидел на поваленном бревне, протянув к огню руки. И Даренка чуть слышно выдохнула от облегчения.

– Ты куда, красавица? – шепнул Стоум ласково, подняв глаза. – Босиком не ходи, застудишься, роса холодная нынче выпала.

Даренка едва не рассмеялась в ответ. Какая разница, застудится она или нет, если ее уже послезавтра сожрет огромный змей?

Или не сожрет? Вдруг и вправду есть у Василисы придумка, как его одолеть?

– Я до ветру схожу, – тоненько пискнула девочка, поднимая подол рубахи, чтобы не намочить в траве. Только бы не решил провожать, вот сраму-то будет!

Но Стоум лишь кивнул и отвернулся к костру. А Даренку ноги словно сами понесли к берегу Ясны, шумевшей за ивовой порослью.

Роса и впрямь выпала густо. Капли величиной с клюкву стекали с травинок на босые ступни, венчики клевера щекотали пятки, заставляя то и дело вздрагивать. Даренка поклонилась низенькой елочке, росшей на выходе из леса. Прошла мимо камня, на котором вечером сидела Василиса, охраняя их купание от бесстыдных глаз. Осторожно раздвинула стебли рогоза, досадливо дернулась, когда по щеке скользнул влажный початок, глянула на открывшуюся перед ней реку – и обмерла, мигом похолодев от макушки до пяток.

Василиса, тоже босая и простоволосая, сидела на берегу, обняв колени, и хмуро смотрела перед собой. А напротив сидели чудища, которых Даренка никогда в жизни не видела, но опознала моментально. Частенько ей доводилось слышать о жителях водного царства, которые могли подшутить над человеком мало не до смерти, а то и утащить на дно, сделав слугой на веки-вечные.

Старики сказывали, есть в речках водяницы, что девками красивыми притворяются, а на самом деле – утопленницы, решившие когда-то с жизнью счеты свести. И верховодит над ними водный царь. Тело у него толстое, кожа бледная, меж пальцев перепонки, волосы нечесаной копной до пят свисают, борода зеленая, и растут в ней кувшинки по весне. Поймает он тебя и начнет загадки загадывать, и берегись, если не ответишь – утащит на дно и сделает своей женой.

Ох, чуры, сохраните от силы нечистой! Даренка сунула в рот кулак, чтобы не заорать от ужаса.

Две водяницы с мокрыми темными волосами и в рваных полусгнивших рубахах сидели по правую руку Василисы. Водяник расположился точно напротив. Сверкал зелеными глазами, похожими в темноте на лесные гнилушки, щипал себя за бороду длинными дрожащими пальцами, обрывал лепестки с поникших цветов. И бубнил тоскливо, словно плакальщица песню тянула.

– Ни днем, ни ночью покоя не дает, морда чешуйчатая, грозится все испепелить в округе! Давеча заставлял доченек моих плясать перед ним до самого утра, харей огненной чуть ли не целоваться лез, провались он пропадом!..

Водяницы тихонько заскулили на два голоса, вторя унылой речи отца.

– Болотников вдобавок пораспустил, совсем страх потеряли! Уже в царство мое лезут, как к себе домой! Толпы жаб соглядатаями снаряжают, чтобы те вынюхивали, чем моя сокровищница богата, да смуту наводили среди честного мокрого народца…

Хлоп! Василиса с размаху стукнула ладонью по песку, заставляя утопленниц взвизгнуть в унисон, а самого водяника – отшатнуться.

– Как вы допустили такое, Переплут?! – звенящим от ярости голосом спросила она. – Семь лет гад над Озерным краем верховодит, и людей, и нелюдей за бороду держит! Без малого пятьдесят человеческих девиц скормили ему, будто так и надо! Вы почему молчали, словно тины в рот набрали?

– Ничего мы не набрали, – обиженно буркнул водяной. Из тонких зеленых губ, почти скрытых в бороде, потекла вода. – Гад три деревушки спалил, как прилетел, ни старых, ни малых не пощадил. А если лес дотла сожжет и речку осушит? Болото растянет по всей округе?

– Вы могли отправить весточку матушке с самого начала, – с презрением сощурилась Василиса. – Ладно, селяне, эти волей пращуров и людоедство готовы оправдать, но вы-то?! Девок ни капли не жалко? Так я вам расскажу, что будет дальше, если змей останется в горах живым и невредимым.

Она подвинулась вперед и невежливо ткнула водяного царя пальцем в последнюю уцелевшую кувшинку в бороде.

– Люди рано или поздно устанут и начнут сбегать в иные края. Те, кто поумнее да посильнее – за море в Царьград на службу подадутся, к важным купцам, что платят золотом. Девочек начнут увозить к дальней родне едва ли не после рождения, а замуж выдавать – лет с десяти, чтобы уж наверняка пронесло. А затем все побегут, бросив избы, могилы пращуров и капища. Князь Вадим попытается остановить напуганных людей с помощью огня и железа, но это почти не поможет. Во что превратится Озерный край? В непролазные болота, которые вы так не любите. Кто будет оставлять в лесах и на берегах рек дары, кто поклонится вам пирогами с требухой, краюхой свежего хлеба, салом да лучком? Или, думаешь, по осени пчелы сами медом с тобой, пупырем старым, делиться будут? А водяницы твои, время от времени бегающие в лес любиться с человеческими парнями? Останутся без сладкого жара в крови, продляющего жизнь, запаршивеют, порастут тиной…

Даже в темноте Даренка явственно увидела, что водяной залился синеватым румянцем. Неужто правду говорят, будто кровь у них не красная, как у людей, а словно зимнее небо в лютый мороз? Мокрые лохматые девки обреченно захныкали на одной ноте.

– Ты нас не чехвости зазря, – буркнул речной царь со странным именем Переплут, делая вид, что рассматривает перепонки на ногах. – Вас позовешь – потом не расплатишься, никакого серебра не напасешься…

– Тебе не совестно, сквалыга мокрозадая? – скривилась в ответ Василиса. – Можно подумать, мы то серебро тратим на платья, да на ерунду всякую вроде побрякушек в уши да на шею. Сам знаешь, в нашем ремесле без него никак.

«Нет, не злодейки они, Безымянная ведьма и ее названные дочери, – поняла Даренка. – Иначе к серебру бы не прикоснулись вовек. Но зачем оно, лучше бы золотом да самоцветами за работу брали, да шкурками горностаевыми… Точно! Они сражаются с нечистым войском, а из серебра куют волшебное оружие!»

У девочки тут же волнительно заурчало в животе. Вдруг Василиса не пыталась их обнадежить, а на самом деле идет по змеевы головы? Дочка сотника не раз слыхивала, что за горами и морями, в нурмандских да гэлльских королевствах есть колдуны, которые не боятся пойманную нечисть пускать на зелья чернокнижные.

Может, и гада из Озерного края ждет та же участь? Поймает его ведьма Василиса, головы порубит, да продаст потом на заморском торжище – кому хвост, кому лапы, кому клык и чешуи горсточку. Или, может, перекупам в убойном ряду тушу порубленную сдаст задешево… Хотя, нет, задешево нельзя. Много можно выручить за эдакую гадину. Ее поди убей еще.

Даренка сама не заметила, как уже начала мысленно спорить с жуликоватыми перекупщиками, да прикидывать, сколько чистого мясного весу в змее будет. Очнулась она, когда заполошная ночная бабочка промелькнула мимо лица и скользнула крылом прямо под носом, и девочка, не удержавшись, чихнула.

Ужас из холодящего пятки морока махом превратится в жгучий огонь, хлынувший в живот и грудь. Она замерла, уже понимая, что не услышать ее было невозможно.

Речной царь поднял голову и встретился с ней взглядом. Глаза-светляки вспыхнули ярко, а затем задумчиво прищурились. Водяницы, сидевшие рядом, синхронно оскалились, и Даренка понимала, что их хищная радость не сулит ей ничего хорошего.

– Горяча девица человеческая, тонкокожа, нежна, как пташка лесная, – промолвил Переплут со странной хрипотцой в голосе. – Иди к нам, сядь рядышком, поговорим по душам…

Миг – и Василиса вскочила на ноги.

– Тронешь девочку хоть пальцем – и я тебе волосы на пробор причешу. Серебряным гребнем, – пригрозила она и без обиняков сунула водянику под нос кулак.

Даренка ахнула. Вот сейчас оскорбится нечистый, встанет, рукой махнет – и поднимется вода в реке! Затопит берег, поломает все на своем пути, искорежит деревья и кусты, утянет треснувшие стволы и ветки на глубину. А хрупких человеческих девиц злая стихия тем более не пощадит…

Но Переплут лишь ссутулился, а затем обиженно надул губы и кулак из-под носа отодвинул.

– Баламутка ты, Василиса, – недовольно повторил он слова Ирпеня, сказанные днем на этом же месте, и Даренка не удержалась, захихикала. Тут же испуганно одернула себя и с опаской взглянула на ученицу ведьмы.

А та смотрела на девочку, и в глазах ее плескался искристый смех.

– Отдала бы девку нам хоть на пару часов позабавиться, не убудет с нее. Живой отпустим, сокровищами одарим, – вдруг подала голос одна из водяниц.

Даренка испуганно попятилась. Ни за какие сокровища мира она не согласилась бы остаться с мертвячками наедине.

– Перебьетесь, – равнодушно бросила Василиса. – Я девочку первой увидела, мне с ней и забавляться. И вас, мокрозадых, нам в компанию точно не надо.

С этими словами Василиса шагнула к Даренке, взяла за руку и потянула за собой к ивовым зарослям. Дочка сотника едва успевала перебирать ногами.

Как молодая ведьма собралась забавляться с неразумной девчонкой, едва начавшей невеститься? Заворожит и заставит плясать голышом у костра? Или вешаться гридням на шею? Или еще чего бесстыднее удумала? От страха невольно задрожали коленки.

Когда из-за кустов показались отблески костра, Василиса остановилась и взглянула себе за плечо.

– Чего ты сопишь? Сердце так бьется, что вот-вот до горла допрыгнет и изо рта вывалится. Какой бес тебя понес ночью к реке?

Даренка помолчала, а затем выпалила.

– Как ты будешь со мной… забавляться?

Последнее слово она произнесла дрогнувшим шепотом. Ученица ведьмы лишь рассмеялась в ответ.

– Ах, вот оно что, зайчишка-трусишка. Ну, забавляться можно по-разному… Хочешь, спящему Желану угольков за шиворот натолкаем? Или медовуху, в их сумках спрятанную, в траву выльем, пусть завтра ищут да бранятся? Или Груздарю из штанов клок на заду выстрижем, пока они вооон на той березе сушатся? Хотя, нет, задохнемся с непривычки, он их поди раз в год стирает…

И Даренка поняла, что Василиса ничего паскудного не замышляла. Разве что посмеяться в очередной раз над доверчивой недотепой.

– Опять шуткуешь? – надулась она, раздосадованная на саму себя за наивные, почти дитячьи страхи.

– А что предлагаешь, сесть и поплакать? Слезами в нашем деле не поможешь. Надо думать, как змея победить, да так, чтобы никто из вас в той битве не пострадал.

Даренка зябко переступила босыми ногами – и уже сама протянула ладонь и взяла Василису за запястье.

– Вот этим и будем забавляться, только до шатра дойдем, обсохнем да согреемся. В быличках волшебных у каждого злодея есть слабое место, какая-нибудь дыра в толстой шкуре или запрет, который он не может нарушить, иначе смерть. Даже у злого чернокнижника Костея, короля покойников, душа живет в иголке, что в яйце спрятана. Может, у гада тоже есть секрет, что его погубить может?

И Василиса в ответ посмотрела на нее уже безо всякого ехидства.

– Вижу, моя Безымянная матушка в тебе не ошиблась. Буду рада, если вместе посидим, подумаем. Мне надо понимать, чего ожидать от змеища. А я даже не знаю, как он выглядит, могу только предполагать.

– Расскажу, что сама слышала, – кивнула Даренка, понижая голос и потихоньку крадясь к шатру мимо костра с храпящими гриднями и клюющего носом Стоума. Но у самого полога вдруг замерла. – А… что твоя Безымянная матушка говорила про меня?

– Что умная ты, и тебе можно более достойную судьбу устроить, нежели за толстого купеческого сынка-колобка замуж выдать, – подмигнула Василиса.

И скрылась в шатре, оставив остолбеневшую Даренку на пороге. Ну, дают ведьмы! Все-то они про всех знают!..

Загрузка...