[11 декабря 1698/1700, Никольское-Салтыково, Ярославская губ. – 26 декабря 1772 (6 января 1773) Марфино, Московская губ.] – генерал-фельдмаршал (1759), в ходе Семилетней войны (1756—1763) был главнокомандующим русской армии в 1759—60 г., граф.
Происходил из знаменитого рода Салтыковых. Петр Семенович был сыном Фёклы Яковлевны Волынской и генерал-аншефа С. А. Салтыкова (которого племянница Петра Великого императрица Анна Иоанновна называла не иначе как mon cousin).
В 1714 г. недоросль Салтыков был зачислен рядовым на службу в гвардию и отправлен во Францию для изучения морского дела, однако расположения к этому, по-видимому, не имел и вернувшись в Россию, служить во флоте не стал.
Волею судеб он, все же, окажется в армии и очень легко пойдет вверх по служебной лестнице, чему во многом способствовала его близость к царскому двору.
Императрица Анна Иоанновна, по матери Салтыкова, охотно продвигала по службе даже дальних родственников. Она была благодарна жене Петра Семёновича за то, что в 1730 г. та приложила руку к провалу замыслов «верховников» отодвинуть от управления страной петровскую племянницу.
…Кстати, Салтыков очень выгодно женился на княжне Прасковье Юрьевне Трубецкой (1704—1767) – сестре генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого. Когда верховники задумали ограничить власть Анны Иоанновны, «сия жена хитрая нашла способ, быв при надзираемой императрице, наедине ей записку о начинающихся намерениях сообщить». В знак благодарности при коронации императрица утвердила её в звании статс-дамы, а 19 января 1732 г. пожаловала с мужем и всей семьей в графское достоинство. У Петра Семеновича и его супруги родились сын и трёх дочерей: Иван Петрович (1730—1805) – генерал-фельдмаршал, московский генерал-губернатор, с которым так ръяно конфликтовал «русский Марс» А. В. Суворов, похоронен подле отца; Анастасия Петровна (1731—1830), была замужем за Пётром Фёдоровичем Квашниным-Самариным (1743—1815), президентом Юстиц-коллегии, действительным тайным советником; Варвара Петровна (1734-?), была замужем с 1754 года за князем Василием Борисовичем Голицыным (1729—1771); Екатерина Петровна (1743—1817), статс-дама, кавалер орд. Св. Екатерины 1-го кл., была замужем за действительным тайным советником и сенатором графом Андреем Петровичем Шуваловым (1742—1789)…
Гвардейский капитан П. С. Салтыков оказался причислен ко двору Анны Иоанновны в чине действительного камергера и в 1732 г. вместе с отцом стал графом.
А уже в 1734 г. будучи зрелым мужчиной и генерал-майором, Петр Семенович впервые оказался на войне, возглавив часть армии под командованием фельдмаршала Миниха в зарубежной кампании, целью которой было свержение с польского трона Станислава Лещинского.
Вступление на престол Елизаветы Петровны повлекло за собой удаление Салтыковых из столицы, кроме Пётра Семёновича, который находясь в день переворота во дворце в качестве дежурного генерал-адъютанта, сумел-таки повести себя так, как надо и остался при дворе.
А его супруга Прасквовья Юрьевна с декабря 1741 г. стала статс-дамой императрицы Елизаветы Петровны, с пожалованием портрета.
В 1742 г. Салтыков (к тому времени получивший звание генерал-поручика) побывал на русско-шведской войне под командованием генералов Ласси и Кейта¸ который вскоре перейдет на службу к прусскому королю-полководцу Фридриху II. За свои боевые заслуги он получил в награду Золотую шпагу с бриллиантами.
После окончания войны со Швецией Салтыков получил назначение командиром Псковской дивизии, дислоцировавшейся на украинских землях и стал генерал-аншефом.
В 1756 г. его переводят в столицу Российской империи, Санкт-Петербург, командиром Шуваловского корпуса.
Семилетнюювойну (1756—1763) Россия начала не очень удачно: Гросс-Егресдорф и Цорндорф – оказались кровавыми, но неэффективными и главнокомандующим в 1759 г. было решено сделать вместо Виллима Виллимовича Фермора природного русака 59-летнего Петра Семеновича Салтыкова.
Именно он смог придать новый толчок развитию этой затяжной войны в пользу союзников – русских и австрийцев. Своими большими познаниями в военной стратегии, последовательностью в своих действиях и немалым боевым опытом он доставил немало неприятностей прусскому королю. Новый командующий имел приказ координировать свои действия с австрийцами и двинул свои войска по направлению к р. Одер, чтобы соединиться с ними.
Салтыков хоть и слыл медлительным, но, будучи человеком отнюдь не робкого десятка, прусского короля-полководца не боялся и терпеливо ждал своего часа, надеясь вынудить Фридриха принять бой в невыгодных для него условиях.
По началу прусский король пытался прикрыться от русских заслоном под началом генерала фон Дона, но тот лишь отступал, не давая сражения. Сменивший его генерал Воберснов тоже не справился с поставленной задачей. Разъяренный Фридрих обозвал его законченным алкоголиком, нерешительным растяпой (скорая гибель под Пальцигом «спасет» Воберснова от королевской расправы) и заменил на своего любимца напористого генерала Карла-Генриха фон Веделя (1712—1763), поставив трудную задачу: не пропустить русских за реку Одер.
Бравый Ведель понял жесткий приказ своего короля слишком прямолинейно и 12 (14) июля 1759 г. Стремясь перекрыть русским путь на Одер, 27-28-тысячная прусская армия (в том числе, 10 тысяч конницы) при поддержке 100 пушек в невыгодных для себя условиях опрометчиво дала бой 39-40-41-тысячным (данные разнятся) войскам Салтыкова (в том числе, 12,5 тысяч кавалерии) с 248 орудиями близ деревни Пальциг на реке Одере.
…Кстати сказать, в западной исторической литературе сражение под Пальцигом известно как битва при Кае (по названию деревни Кай, ныне деревня Кийе в Польше), где находилась исходная позиция войск Веделя…
Салтыков переиграл врага с пугающей легкостью, причем, показал всей Европе, что русские с холодным оружием «на ты»…
Накануне сражения Ведель с 15 эскадронами гусар и драгун предпринял рекогносцировку, причем, провел ее небрежно. Он дал себя убедить в том, что русские не собираются покидать своего лагеря в Лангмейле. План его состоял в том, чтобы напасть на колонну русских на марше, по дороге в Кроссен. При этом, он намеревался раньше русских занять выгодную позицию на высотах у Пальцига, не предприняв ничего для её разведки. А противник опередил его, заняв Пальцигские высоты в 13:00.
Поле будущего сражения находилось между деревней Пальциг и ручьём Эйхмюлен, и было с трёх сторон (север, запад, юг) окружено лесом. Пальциг лежал на западном склоне возвышенности, на востоке плавно спускающейся к ручью Эйхмюлен, на юге круто обрывающейся к лощине Цаухергрунд. Берега ручья сильно заболочены, поэтому ручей можно было перейти лишь в двух местах, вброд у Эйхмюле и по мосту в районе Гроссмюле. Мост с возвышенности у Пальцига не был виден: его заслонял холм под названием Шмидеберг.
В целом, позиция у Пальцига, была весьма выгодна для обороны. Заняв ее, русские обнаружили, что пруссаки уже движутся в их сторону.
<<…Салтыков поставил вперед дивизию Фермора, занявшую позицию от Цаухергрунда до пути к переправе у Эйхмюле, слева от неё – корпус Александра Михайловича Голицына (18 (29).11.1718 Або, Великое герцогство Финляндское – 8 (19).12. 1783 Санкт-Петербург) и лёгкую кавалерию Готтлоба Курта Генриха (Готлиба-Генриха) фон Тотлебена (Тоттлебена, Тодлебена) (21.12.1715, родовое имение Тотлебен неподалёку от Бад Лангензальца в Тюрингии, Священная Римская империя – 20.3.1773, Варшава). За ними встала дивизия Вильбоа, кирасиры Петра Дмитриевича Еропкина (1724—1805, Москва), а в резерве – полк Демику. Артиллерия была разделена на 8 батарей, из них 6 оказались расположены на правом фланге, как наиболее угрожаемом.
В 14.30 построение к бою было завершено.
Переправившись через ручей и заняв Шмидеберг, Ведель обнаружил перед собой русских. В полной уверенности, что он имеет дело лишь с авангардом, а не со всей армией Салтыкова, он приказал атаковать фланги русской позиции: генералы Мантейфель и фон Гюльзен на правом фланге против левого фланга русских, Штутергейм – на левом против правого фланга. Одновременно, отряд Каница был послан в обход, в тыл русским, с тем, чтобы очистить Пальциг от противника.
Атака была начата без артиллерийской поддержки.
Мантейфель и Гюльзен попали сразу под жестокий лобовой огонь русской артиллерии, одна за другой отчаянные атаки пруссаков были отбиты с большими потерями. Максимум чего им удалось достичь – стал прорыв Гюльзена к центру русской позиции, где дело решилось в ожесточённой рукопашной схватке. Мантейфель был тяжело ранен. Не лучше обстояли дела и у Штутергейма, он был разбит в первой же атаке на правый фланг русских. А попытка обойти русскую позицию слева и вовсе потерпела неудачу еще в самом начале. Тогда Каниц, не сумевший совершить этот маневр, постарался ещё раз атаковать русских со стороны Шмидеберга, но опять безуспешно.
Видя, что слева ему уже ничто не угрожает, Салтыков усилил правый фланг. Здесь состоялась одна из последних ожесточённых схваток сражения: кирасирской бригаде Шорлемера удалось прорваться до расположения второго эшелона русских. Правда, тут ее встретили «братья по оружию» – кирасиры Еропкина, а затем еще и подняли на штыки гренадеры – Демику пал сраженный…
К 19 часам бой завершился убедительной победой русских…>>
Это, так сказать, по-армейски «лаконично-доходчивая» версия сражения под Пальцигом.
А вот – ее «развернуто-беллетризированный» (патетико-патриотический) вариант, причем, без навязчиво-поясняющих комментариев…
<<…Под покровом темноты Салтыков ловко обошел Веделя и быстро занял позиции позади болотистых лощин, умело прикрыв с флангов две свои пехотные линии кавалерийскими заслонами, а артиллерию расположил сзади для ведения навесного огня. Особенно хорошо был защищен правый фланг русских, но именно за ним Салтыков расположил почти всю свою резервную кавалерию. При этом он приказал загодя разрушить переправу через реку и поджечь деревню: обе располагались на дальних подступах перед его левым флангом. Тем самым, он не позволил правому крылу наступавшего неприятеля во время выйти на ударные позиции
…После внушительной артподготовки, нанесшей русским немалые потери, Ведель бросил свои войска по узким лощинам во фронтальную штыковую атаку. Ее отбили – играючи. Поставленные сзади и оставшиеся незамеченными пруссаками русские гаубицы повели мортирную стрельбу через головы своей непоколебимо стоявшей пехоты…
Педант Ведель снова двинул пехоту вперед! Ее опять отразили. Еще дважды он методично отправлял на русские штыки батальон за батальоном, но обратно уже никто не возвращался…
Не помог и фланговый обход…
Не выручила и кавалерия: кирасир тоже подняли на штыки и они отхлынули с большими потерями…
Только теперь Салтыков сам перешел в наступление, бросив во фланг пруссаков Чугуевский казачий полк. Следом, мерно набирая скорость, глубоко взрывая дерн мощными подковами, поскакала тяжелая кавалерия…
Кривыми саблями и тяжелыми палашами русские всадники прорубали просеки в прусских рядах…>>
Впервые русские одержали победу ценой меньших потерь: 4.8 тыс. (4.791—4.798), в том числе, 173 (166) офицера: 894 убитых, в том числе, 1 генерал, 15 офицеров (2 штаб-офицера, 2 капитана, 11 субалтернов.), 3.904 (3.897) раненых (из них – 1 генерал, 1 бригадир, 158 (151) офицеров (из них – 4 полковника, 4 подполковника, 6 майоров, 36 ротмистров и капитанов, 32 поручика, 69 подпоручиков и прапорщиков).
А вот пруссаки лишились от 6.800 до 8.148 тыс. чел. [в последнем случае: 4.269 убитых (в том числе, 1 генерал, 48 офицеров), 1.868 раненых (из них – 2 генерала, 171 офицер), 605 пленных (в том числе, 1 полковник,15 обер-офицеров), 1.406 дезертировавших], 14 орудий, 4 знамени, 3 штандарта.
Впрочем, для пруссаков есть и иные «показатели»: 9—12 тыс. чел.
Итак, отлаженная система разведки в русских войсках наряду с полководческим талантом Салтыкова помогла им избежать опасности, поставив Веделя в крайне неблагоприятные позиции для атаки. Несмотря на это и заметное численное превосходство неприятеля пусский генерал, однако, решил атаковать русские войска. Салтыков в этом сражении поставил войска отрядами в две линии, разместив их на вершине и приказав из этого положения начать массированный обстрел находящихся ниже пруссаков, в том числе, пушками-единорогами, способными стрелять выше голов солдат своих войск и наносившими страшный урон находившимся в невыгодном положении прусским солдатам. Однако, несмотря на тяжёлые потери, пруссаки попытались было предпринять штыковую атаку с целью прорвать линию противника. Русские не только усилили и без того сильный артиллерийский огонь, но и ответили штыковой контратакой. Атака Веделя застопорилась. Салтыков только этого и ждал и перешел в общую контратаку, в результате которой в рядах пруссаков, загнанных в ловушку, начался хаос.
Сражение при Пальциге завершилось полной победой русских войск.
Кроме того, победа под Пальцигом подняла боевой дух русских войск и укрепила их веру в нового командующего, своего русского по духу и стойкости.
Более того, после этой победы появилась прекрасная возможность идти прямо на Берлин до которого оставалось не более 80 км, но союзники русских на той войне австрийцы не были в этом заинтересованы и не поддержали Салтыкова на этом направлении. Хотя последний уже готовился бросить вперед авангард отменно зарекомендовавшего себя на той войне генерала Румянцева.
Армия Салтыкова продолжила путь к реке Одер и в итоге встретилась там с австрийским корпусом генерала Эрнста Лаудона. После объединения русско-австрийские войска заняли город Франкфурт-на-Одере, создав этим прекрасную возможность для австрийского фельдмаршала Леопольда Дауна осуществить скоординированную атаку всеми силами союзников на Берлин, чтобы положить конец войне. Однако нерешительность и медлительность Дауна привели к тому, что союзники упустили эту возможность, а Фридрих II тем временем быстро отвёл свою армию на север, за реку Одер, к северу от Франкфурта-на-Одере, чтобы отрезать союзникам, России и Австрии, путь к отступлению и затем атаковать их.
Узнав о поражении его Веделя под Пальцигом, Фридрих II понял, что пришла пора окончательно взять дело войны с русскими в собственные руки.
Он успел соединиться с отступавшими остатками разбитой армии Веделя и 1 (12) августа 1759 г. его 48-тысячная армия (35 тыс. пехоты или 53 бат. и 13 тыс. кавалерии или 93—95 эскадр.) с 200—240 (из них 114 тяжелые; данные сильно разнятся) пушками приготовилась вступить в одно из самых знаменитых сражений Семилетней войны с 41 тыс. русских (68 пех. бат., 14 кавалер. полков), в том числе, 33 тыс. регулярных войск и 8 тыс. чугуевских казаков и калмыков, при поддержке 200 орудий во главе с Салтыковым и 18.523 австрийцами (6 пех. полков, 33 эскадр.) с 48 орудиями под началом смекалистого и энергичного Лаудона. Последний, когда-то не принятый на военную службу заносчиво-норовистым прусским королем Фридрихом, теперь всячески доказывал тому его непростительную ошибку.
Противникам предстояло сойтись на восточном берегу реки Одер напротив Франкфурта – у деревни Кунерсдорф в Силезии (ныне Куновице на западе Польши) в 4 км на восток от города Франкфурт-на-Одере – на перпендикулярно тянувшейся с запада на восток цепи холмов.
Союзники расположились на трёх господствующих высотах, отделённых друг от друга оврагами и болотистой низиной. Эта позиция, защищённая рядом окопов и батареями, стоявшими на вершинах холмов, была достаточно сильной и выгодной для обороны и в то же время создавала трудности для вражеских атак.
Русский главнокомандующий планировал заставить прусскую армию наступать на расположенный на пересечённой местности левый фланг союзных войск, измотать здесь в боях его силы и затем, прочно удерживая центр и правый фланг, перейти в общее наступление.
<<…Ранним утром 1 (12) августа 1759 г. армия Фридриха навела мосты через р. Одер и переправилась на другой берег. Работы по укреплению левого фланга русских позиций на господствующих высотах ещё не были закончены, когда стало ясно, что битва неминуема.
Уже в 9 часов утра прусская артиллерия, умело расположенная и легко достающая русские позиции, открыла огонь по левому флангу, только через час ей ответила русская артиллерия. Размещенная за деревней, в низине, плохо подготовленная, она стала легкой мишенью для прусских пушек и гаубиц. Большинство прислуги погибло, не успев сделать даже единого выстрела.
Заметив, что левый фланг не достаточно укреплен, Фридрих II ок. 11 часов утра отдал приказ численно превосходящими силами атаковать левый фланг русской армии. И вот неприятельские батареи уже захвачены. Русским пришлось отступить так, что деревня, находившаяся до битвы посередине их войска, оказалась позади пруссаков. Салтыков вынужден был всё время подтягивать к центру дополнительные силы главного резерва и часть войск правого фланга.
Все складывалось к победе прусского оружия: противник уже овладел всеми левофланговыми русскими батареями (большинство орудий вернутся союзникам в конце боя) и 5 тыс. пленными. На радостях Фридрих поспешил послать рапорт об этом в свою столицу.
Тем временем жара и продолжительный изнуряющий бой сделали своё дело, войска устали до изнеможения.
Несколько раз войска прусского короля пытались взять крутую высоту Шпицберг. Правда – безуспешно, поскольку русский командующий успел переместить резервы с высоты Юденберг. Стремясь любой ценой переломить ход сражения в свою пользу, Фридрих II бросил в бой свою кавалерию, считавшуюся тогда образцовой в Европе. Однако рельеф местности ограничивал её маневренность и ей не удалось правильным образом развернуться для атаки. Пришлось пруссакам отступить под градом пуль и картечи. Хотя драгуны принца (Е. Ф. Г.? или Ф.Е.?) Вюртембергского, все же, прорвались на Шпицберг, но русские сбросили их оттуда картечью.
В результате всех этих неистовых атак сразу несколько прусских генералов получили ранения, сам король был на волосок от смерти, золотая готовальня, лежавшая у него в кармане, защитила грудь от пули, лошадь под ним убило ядром.
В азарте боя Фридрих бросил в бой свой последний резерв – лейб-кирасиров, которых порубили чугуевские казаки, а командира – оглушенного и израненного – уволокли в плен.
Видя, что вражеские резервы полностью исчерпаны, русский командующий отдал приказ об общем наступлении оставшихся русских частей, к которым присоединились союзники-австрийцы. Пруссаки кинулись назад к мостам, где случилось нечто библейское: все давили всех…
После битвы у Фридриха в строю осталось всего ок. 3 тыс. чел., из всех захваченных у противника левофланговых орудий только 16 попали в Берлин, остальные орудия оказались в руках у энергично преследовавших пруссаков австрийцев, помимо еще и 8 прусских пушек, что пруссаки не успели вывезти во время ретирады…>>
Это, так сказать, по-армейски «лаконично-доходчивая» версия «рапорта» о кровавом побоище под Кунерсдорфом.
А вот в ее «развернуто-беллетризованном» (патетико-патриотическом) варианте «вырисовываются» некоторые очень занимательные детали…
<<…Обладая заметным численным преимуществом, союзная армия заняла позиции на трех господствующих над местностью высотах, отделённых друг от друга оврагами и болотистой низиной, явно приглашая прусского короля атаковать ее первой. Причем, с северо-запада – со стороны Франкфурта. Защищённая рядом траншей и батареями, стоявшими на вершинах холмов, позиция эта была сколь сильной и выгодной для обороны, столь и неудобной для атаки со стороны врага.
Правда, расположению русских войск не хватало глубины и они были вынуждены тесниться вокруг вершин холмов.
Первоначальный план Салтыкова, возглавившего союзные войска, заключался в том, чтобы заставить прусскую армию наступать укреплённый и расположенный на пересечённой местности левый фланг союзных войск, измотать в боях его силы и затем, крепко удерживая центр и правый фланг, перейти в общее наступление. Расположенные по склонам холмов артиллерийские батареи могли вести круговой и перекрестный огонь. С одной стороны зайти в тыл не позволяла лесисто-болотистая местность, а с другой – целая цепь озер и проток.
В целом позиция была выбрана умело (лучшего в окрестностях Франкфурта было не найти) и противнику предстояло проявить все свое искусство маневра, чтобы добиться успеха.
Правда, прусский король предпочитал всегда действовать не стандартно, порой, не все у него при этом получалось, но головоломки своим противникам он создавал регулярно. Причем, решать их надо было тут же, поскольку Фридрих II отличался невероятной стремительностью в атаке и времени на раздумья почти не оставлял.
Вот и на этот раз он умудрился переиграть своих визави: через своего агента в русской армии он был хорошо осведомлен о ее сильных позициях. Именно поэтому он не собирался атаковать врага оттуда, откуда его ждали, а отдал приказ совершить неожиданный ночной обходной марш-маневр, чтобы выйти на неприятеля чуть ли не с тыла.
…Еще не рассвело, как над русскими позициями пронесся тревожный крик: «Пруссаки!!!»
Это Фридрих, которого ждали с фронта, как и при Цорндорфе, в предрассветных летних сумерках снова сумел, используя складки местности, ловко обойти проблемный левый фланг русских и скрытно сосредоточив войска, приготовился к атаке, стремясь прижать их к реке и отрезать путь к отступлению!
Все-таки, в искусстве маневра в открытом поле с Фридрихом в ту пору тягаться было очень трудно! Умел он выжать из позиции максимум и, еще не начав сражения, забрать инициативу в свои руки! Пройдет полвека и этим же будет отличаться другой гений полководческого искусства – Наполеон Бонапарт!
Опять, почти как при Цорндорфе, пришлось союзникам срочно переворачивать фронт на 180 градусов: левый фланг стал правым и, наоборот! К тому же, теперь в случае поражения русским действительно отступать было некуда: Одер оказался у них позади!
Но они не растерялись…
Передовым прикрытием союзников командовал генерал-поручик граф Вильбоа.
Левый фланг на небольшом холме Мюльберг, примыкавшем к густому лесу и прорезанный глубоким оврагом защищали 5 полков слабо обученных новобранцев. Ими командовал один из учеников легендарного австрийского полководца недавнего прошлого принца Евгения Савойского, князь и будущий фельдмаршал Александр Михайлович Голицын – сын одного из самых талантливых петровских полководцев – Голицына Михаила Михайловича-старшего и дочери видного дипломата Петра Великого князя Б. И. Куракина. Его поддерживала мощная 80-пушечная батарея. (Правда, по другим данным она не была столь грозна!?) Позади него находились болота. С трех сторон Мюльберг обступали высоты пригодные для размещения вражеской артиллерии.
В центре, через овраг Кунгурд, на большом холме Гросс-Шпицберг расположились лучшие силы русских – 2-я ударная дивизия (порядка 17 конных и пехотных полков) генерала Румянцева.
Под его началом тогда оказались такие известные в будущем военачальники, как генерал-поручики – граф Пётр Иванович Панин (1721, Вязовна, Мещовский уезд, Калужская провинция, Московская губерния – 15 [26].4.1789, Москва) и князь Каспер Любомирский, (9.5.1724, Полонное – 6.6.1780, Звягель), генерал-майоры – князь Василий Михайлович Долгоруков Крымский (1.7.1722 – 30.1.1782, Москва), Племянников, Еропкин и бригадир, граф Яков Александрович Брюс (1732 – 30.11. (11.12.) 1791, Санкт-Петербург).
Тут же находилась и ставка Салтыкова.
9 полков Фермора занимали правый фланг на самом высоком холме Юденберг (Жидовская гора). Именно он отвечал за корректирование огня всей многочисленной русской артиллерии, в том числе, «секретных» шуваловских гаубиц. И хотя именно отсюда было легче всего отступать, но как раз эту господствовавшую над всем полем сражения позицию было приказано удержать любой ценой.
Вся австрийская пехота Лаудона стояла позади правого крыла, в глубоком резерве. Здесь же расположилась вся союзная кавалерия – всего 71 эскадрон. Вести ее в бой должен был удалой Лаудон.
Некоторые историки склонны полагать, что создание столь сильного резерва было новшеством в боевой практике тех лет и именно он решит исход этого кровопролитного боя.
…Между прочим, по всему получалось, что именно голицынская позиция была слабейшей в союзной армии. Складывалось отчетливое впечатление, что Голицын-младший отдается на заклание врагу!? Тем более, что поначалу развитие событий именно на этом фланге русских будет принимать катастрофический характер. (Любопытно, но долгое время считалось, что нечто похожее сложилось спустя полвека и с диспозицией русских войск на левом фланге под началом Багратиона на Бородинском поле. Не исключалось, что тогда Кутузов намеренно жертвовал этим своим крылом, делая из него некую «приманку» для Бонапарта, в расчете, что он там увязнет и положит свои лучшие силы? При этом «старая лисица севера» Михаил Илларионович специально сосредоточил свои главные силы справа, как бы дезинформируя врага, в расчете использовать их в ходе битвы, в том числе, и как резерв. На самом деле, там было не все так просто! Но, это уже совсем другая история и о ней я рассказал вам в другой в моей книге «Свет и Тени» Спасителя Отечества М. И. Кутузова – см. интернет ресурсы.) И хотя Салтыков во время среагирует на внезапно нагрянувшего с тыла прусского короля, перевернув фронт вокруг своей оси, но он по-прежнему будет укреплять позиции Румянцева и Фермора, а не Александра Голицына, как бы, создавая из него и его рекрутов сладкую приманку для Фридриха. Впрочем, об этом чуть позже, как и о тактических «ухищрениях» «иконы» №2 русского полководческого искусства Михаила Илларионовича Кутузова – большого мастера «запудрить» неприятелю мозги «мудрой бездеятельностью»…
…Как только прусский король вышел на рубеж атаки и в рассеивающемся тумане смог воочию рассмотреть весь фронт русских, он окончательно понял, насколько опасен этот русский командующий, разгромивший его старину Веделя. Салтыков расположил свои войска так искусно, что даже теперь, когда прусский король, казалось, обошел его с фланга, позиция русских по-прежнему оставалась очень выгодной. Деревня, пруды, окружающие леса давали массу преимуществ обороняющимся и мало чего для атакующих.
По всему выходило, что это явно не тот случай, когда следует начинать «косую атаку» – излюбленный тактический прием прусского короля. Но «военная машина» уже была запущена, а прусский король был из тех, кто не любил отказываться от задуманного плана сражения.
Прусская пехота была выстроена в две линии. Большая часть кирасирской конницы под началом Зейдлица встала на левом фланге. Только здесь местность позволяла ей развернуться для фронтальной атаки.
В 11.30 умело расположенные на Третинских высотах и горе Малый Шпиц, легко достающие русские позиции, 200 пушек Фридриха открыли ураганный огонь по их левому флангу!
Левофланговая русская артиллерия смогла ей ответить только через час! Размещенная за деревней, в низине, плохо подготовленная, она стала легкой мишенью для прусских пушек и гаубиц. Большинство прислуги погибло, не успев сделать и единого выстрела.
Весь командный состав прусской армии давно уже был в седлах на самой вершине холма Малого Шпица. Среди пестрых генеральских мундиров резко выделялся на белом в яблоках скакуне по кличке Сципион, осунувшийся и исхудавший от передряг и невзгод король-неряха, в вечно замызганном, до неприличия затертом черном сюртучке. Головы генералов, в густо напудренных париках, в присутствии Его Королевского Величества по этикету были обнажены; один король-«солдат» – в шляпе – в своей, «пережившей» десяток сражений, знаменитой треуголке – чем-то сродни столь же легендарной треуголке, но иного фасона, Наполеона Бонапарта…
…Фридрих знал, что самый слабый фланг у русских – левый и собирался обрушить именно сюда свои самые сильные полки. Но прежде он попытался обмануть Салтыкова, напав на правый фланг неприятеля в расчете, что тот бросит туда свои подкрепления и, тем самым, лишит себя возможности свободно маневрировать своими резервами. Русские мгновенно среагировали на атаку своего правого крыла, но… только (!) небольшой частью своих резервных сил. Поняв, что его маневр разгадан, Фридрих оставил сковывать правофланговых русских лишь незначительную часть своей кавалерии…
…Тем временем, под плотной завесой порохового дыма и взметнувшихся клубов пыли на левый фланг Голицына «косой атакой» – под углом в 45 градусов – на загляденье красиво пошла закаленная прусская пехота: синие мундиры с красными, зелеными, белыми отворотами, высокие медные кивера и треуголки. Под глухой рокот барабанной дроби она маршировала тремя идеально ровными шеренгами, грозно ощетинившись, зловеще поблескивавшими в ласковых лучах утреннего солнца, штыками, еще не обагренными русской кровью. Высокие, плотные гренадеры шли как на параде – плечо к плечу, крепкой сплоченной стеной. Однако скоро неровности местности и густые виноградники преобразовали стройные шеренги в гигантские зигзаги…
Когда кто-либо из этих молодцов-«роботов» падал, сраженный пулей, строй не нарушался, ряды тотчас же смыкались и вся эта непоколебимая, грозная стена продолжала так же неуклонно катиться вперед подобно «паровому катку», грозя раздавить все, что попадется ей на пути.
Останавливаемая хриплыми окриками капралов, она давала стройный залп и, на ходу зарядив ружья, достигла подножия холма, на котором стояли мало обстрелянные новобранцы генерала Голицына. Здесь прусская «стена» снова дала дружный залп по ждавшей своего смертного часа русской пехоте. В ответ первая шеренга русских опустилась на колено, выставив вперед ружья…
С этого мгновения началась непрерывная залповая стрельба с обеих сторон, и вскоре пороховой дым стал столь плотным, что противники уже не видели друг друга. Передний ряд русских пехотинцев вел огонь с колена, второй ряд – стоя, с плеча. Погибших тут же заменяли новые солдаты. Страшный рев и густой черный дым «шуваловских» единорогов перекрывал всю остальную канонаду…
Прорвавшихся на вершину холма гренадер Фридриха встречали в штыки, сходились в рукопашной… Брошенные на подмогу новобранцам Голицына пехотинцы генерала Панина скоро растаяли в пороховом дыму…
Все смешалось…
Дрались один на один, жутко, остервенело. Это уже была не классически выверенная битва, а примитивная резня. Никто не хотел уступать, никто не просил пощады. Ее попросту не давали. Прусский король перед боем приказал не давать русским пардону. Они ответили ему тем же…
Вот все и «наматывали всем кишки на штыки»!
Плотно ложившиеся на Мюльберге прусские ядра почти не знали промаха, сражая как чужих, так и своих, превращая в «свежий фарш»…
Когда наконец отборные потсдамские гренадеры овладели позициями левого, наиболее слабого русского фланга, то установили там свои батареи и начали губительный обстрел вдоль фронта русских. Пятнадцать русских батальонов были рассеяны, а 42 орудия – заклепаны. Командующий флангом князь Александр Михайлович Голицын получил тяжелое ранение и выбыл из строя еще задолго до конца сражения. Остаткам русских пришлось отступить так, что деревня, находившаяся до битвы посередине их войска, оказалась позади пруссаков. Ближе к вечеру прусские войска овладели всеми левофланговыми русскими батареями (то ли 70, то ли 80 пушками; данные разнятся) и захватили 5 тыс. рядовых в плен.
Фридрих, только-только получивший радостную весть от принца Фердинанда Брауншвейгского о столь важной победе последнего над французами при Миндене, сделал ответный ход! Уже не сомневаясь в своей победе над русскими, он послал гонца в столицу и брату Генриху с радостной вестью. Но он явно поторопился: русская армия «пошатнулась, но отнюдь не упала».
Жара и продолжительный изнуряющий бой сделали свое дело, прусские войска устали до изнеможения. К тому же, Салтыков сумел-таки развернуть свои войска, сидевшие на холмах, словно на жердочке, поперек фронта и под шквальным огнем переброшенных на новые позиции прусских батарей отражать атакующего через овраг Кунгурд неприятеля.
Более того, главное уже было сделано.
Принявшие основной удар прусской армии и раздавленные численным превосходством полки новобранцев Голицына выполнили свою трудную роль: стойким сопротивлением – они мужественно гибли целыми шеренгами – измотали наступавших.
Оставшиеся в живых, отошли на центральный холм под защиту еще не вступавших в бой гренадер Румянцева. Атакуемым с фронта и с левого фланга, им предстояло выстоять.
Условия местности на левом фланге русских (болото за их спиной) не позволяли прусскому королю ввести в дело свою кавалерию и закрепить успех. К тому же, стремясь с фланга разрезать и, без того узкий, боевой порядок русских, Фридрих сильно сузил фронт атаки и его пехота из вымуштрованных ровных линий сбилась в глубокую колонну. Как потом «отчитывался» перед своей государыней Салтыков «сделав из своей армии колонну, устремился всею силою сквозь армию Вашего Величества до самой реки продраться». Это оказалось очень невыгодно для нее.
Во-первых, в колонне она не могла использовать большую часть своих ружей, а скорострельная стрельба всегда была самой сильной стороной наемной прусской пехоты.
Во-вторых, большие толпы прусской пехоты скопились в овраге, штурмуя центральные позиции русской армии, и теперь их истребляли смертоносным огнем мортирных бомб «шуваловских» единорогов, «швырявших» «горящие» снаряды через головы своих солдат. В их задачу входило уничтожение моста между озерами и поджог деревеньки Кунерсдорф.
В-третьих, его солдаты и офицеры были уже давно в самом пекле боя и в их действиях не было ни утренней свежести, ни победного порыва!
Загодя, еще когда пруссаки штурмовали позиции князя Голицына, Салтыков предвидя отход своего левого фланга, начал переброску своей артиллерии с центра и справа на новые позиции против своего же левого фланга. Прусский король успел переместить на захваченный им Мюльберг лишь часть своей легкой артиллерии. Тогда как его тяжелые дальнобойные пушки остались на исходных, чересчур удаленных от нового места боя позициях. Существенного влияния на ход сражения они уже не оказывали. Так предусмотрительность русского полководца сыграла большую роль в ходе сражения. Скажется и большая глубина боевых порядков русских войск – «сущая курочка» непрерывно перебрасывала с Юденберга войска на Гросс-Шпицберг и умелое маневрирование артиллерийским огнем Фермором.
В столь узком месте, каким оказался холм Мюльберг «косая атака» Фридриха II оказалась малоэффективна: прусский король так и не смог использовать во всю мощь свои превосходящие силы пехоты и конницы.
Обороняться на узком месте всегда легче, чем атаковать! Теперь ему по сути дела приходилось начинать все сначала.
…Фронтальную атаку на центр русских позиций – Гросс-Шпицберг – который теперь стал флангом, король повел лично! Там – на «Голгофе» прусской армии – творилось нечто библейское!
Картечная шрапнель от первыми вставших на его пути солдат генерал-поручика Панина, в мгновение ока срезала всех адъютантов Фридриха. Половина разодетой свиты в напудренных париках была перебита или ранена ружейным огнем и гранатами русских. Под королем был убит, прошедший с ним все его кампании, белый в яблоках конь по прозвищу Сципион. Фридрих вернулся из той «эпической» атаки на… простой солдатской кобылке! В нескольких местах прострелен мундир, а свою знаменитую треуголку – окуренную порохом «участницу» стольких походов и сражений – он потерял: ее сбило русское ядро! И вот уже более двух веков она хранится в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге, как ценнейший военный трофей…
Гросс-Шпицберг был густо усеян телами королевских гренадер. Русские так и не поддались ни на шаг. Их ужасные единороги продолжали равномерно изрыгать на пруссаков груды ядер и смертоносной картечи. Изнуренные, забрызганные кровью пехотинцы возвращались ни с чем, ни смея поднять глаза на своего короля. Во многих полках уже сменилось по несколько командиров. Разгрома не получилось, хуже того – не получилось ничего! Король, занервничав, стал допускать непростительные для своего дарования ошибки…
Словно обезумев, погнал он снова свои войска в атаку!
Затем в третий раз!!
Потом в четвертый!!!
Штыковыми контратаками гренадеры генерала Берга и князя Долгорукого, все время подкрепляемые Салтыковым резервами генерала Панина и бригадира Брюса, раз за разом отбрасывали осатанело рвавшихся на гору храбрых пруссаков. Обратно возвращались уже не люди, а какие-то обезумевшие ошметки кровавого мяса…
Совсем потеряв рассудок, Фридрих неврастенично бросил с юга в пекло центральной позиции русских свою козырную карту – кирасир, драгун и черных гусар прославленного фон Зейдлица! Вздыбив коня и салютуя палашом своему королю, бесстрашный рубака, мрачно усмехнулся:
– Это наша последняя атака, господа! Удачи всем, кто вернется из нее!
…Грозная лавина лучшей конницы Европы, взметая клочья покрытого пороховой гарью дерна и окровавленный песок, в обход горящего Кунерсдорфа понеслась в свою последнюю атаку…
Берега кунерсдорфских прудов мгновенно расцвели тысячами разноцветных мундиров, запестрели вороными, серыми, гнедыми и булаными конями. «Старина» Зейдлиц не ошибся: рванувшиеся было на противника, его удальцы вынуждены были постоянно лавировать между прудами, сбросили скорость, и попали под шквальный огонь вражеской артиллерии. Узкие проходы между прудами с каждой минутой все больше и больше загромождались трупами людей и лошадей. Черные гусары, шедшие последними, перепрыгивали через эти препятствия на своих легких вороных скакунах. Быстро потеряв темп и стройность боевых порядков, сотни кирасир, драгун и гусар утратили свою ударную силу…
Наперерез рассыпавшимся по всему склону прусским кавалеристам плотной стеной аллюром скакали, ведомые генерал-поручиком Румянцевым, русские кирасиры на огромных белых конях. В багровых лучах предзакатного солнца зловеще блеснули взметнувшиеся вверх клинки длинных палашей и кривых сабель. А затем все потонуло в столбах, взметнувшей к небу желтой пыли и сизых тучах сгоревшего пороха, криках, стонах и ругани с треском и грохотом налетевших друг на друга кавалерийских лавин…
Понеся большие потери, великолепная прусская кавалерия, покатилась назад. Прославленный Зейдлиц был тяжело ранен. Командир кирасир подполковник Бидербее попал в плен к казакам. От его могучих кирасир остались «рожки да ножки»!
Фридрих еще пытался спасти положение, направив с севера – со стороны болот – резервных драгун принца (Е. Ф. Г.? или Ф.Е?) Вюртембергского и гусар генерала Путткаммера на центр русской позиции. В смертельном порыве те взлетели на холм, но русская пехота генерала Панина и австрийская Лаудона, штыками, отбросила прорвавшихся, а орудийные залпы превратили их в горы свежего «фарша». Принц Вюртембергский вернулся весь исколотый, а Путткаммер и вовсе полег смертью храбрых. Сменивший их генерал Дубислав Фридрих фон Платен (23.8.1714 – 7.6. 1787) предпринял последнюю попытку шальным кавалерийским наскоком взять центр русской позиции и… не вернулся из этой последней бесплодной атаки пруссаков, но жив остался.
Остатки совсем недавно лучшей в Европе кавалерии во весь опор уносили ноги.
Только теперь русско-австрийские войска перешли в общее контрнаступление. С барабанным боем гигантской лавиной двинулась на отступающего врага придержанная опытным Салтыковым в резерве до поры до времени основная масса русско-австрийской кавалерии.
…Потерявший рассудок Фридрих оглянулся назад: там за его спиной, стояла лейб-гусарская сотня ротмистра Притвица – его личная охрана – бравые наездники на великолепных белых конях. Король не сказал им ни слова, он только вытянул руку, показывая, куда им скакать и где… умирать…
Они поскакали и почти все пали: кого порубили, а кого просто потоптали и лишь единицы – израненные, на окоровавленных лошадях, все же, вернулись…
Пруссаки повсюду были разгромлены и обратились в бегство… Преследование их свежими гусарами Лаудона и Тотлебена продолжалось до темноты… Но на большее союзники были не способны из-за больших потерь и усталости…
Фридрих II был в отчаянии. В бою под ним были убиты еще две лошади и вся его одежда была иссечена пулями, а он, словно заговоренный, не получил ни единой царапины. Возле него пали все адъютанты. В диком отчаянии, вонзив свою шпагу в землю, он скрестил на груди руки и прокричал: «Когда все бегут, я один остаюсь на месте! Неужели для меня здесь нет ни одного русского ядра!» И наконец ядро нашлось… оно на излете поразило его очередного (четвертого по счету) коня, а ружейная пуля ударила королю в бок…, но попала в золотую готовальню (табакерку?), которую король всегда носил в кармане мундира. В который раз в этом страшном бою смерть пощадила Фридриха. Жалкие остатки отступавших конвойных лейб-гусар капитана Притвица ценой своей жизни едва успели спасти его от казаков и русско-австрийских кирасир.
Правда, энергичного преследования организовано не было. Это спасло Фридриха, который послал в Берлин письмо с описанием всего случившегося.
Впоследствии возник миф о якобы присутствующих в том письме таких панических фраз: «Все потеряно! Спасайте двор и архивы! <<…>> Спасайте королевскую фамилию!.. Прощайте навеки…» А ведь всего несколько часов отделяло эту записку от посланной ранее в Берлин с известием о победе над русскими!
…Кстати, это был единственный случай, когда Фридрих на войне полностью утратил самообладание. По самым ошеломляющим сведениям, потери пруссаков равнялись – 25.623 человека, в том числе – 540 офицеров (1 генерал убит, 6 генералов ранено): 7.627 убитых (6.271 убитых и 1.356 пропавших без вести); 11.342 раненых, 4.599 (4.555 солдат, 44 офицера) пленных, 2.055 дезертировавших, 172 [85 полевых, 15 гаубиц, 72 полковых (3- и 6-фунтовых)] орудия [потеряны также все захваченные в начале сражения русские орудия – от 105 до 164)] 27 знамен и 2 штандарта.
На самом деле не все пропало!
Вскоре выяснилось, что хотя прусский король и потерял от 14 до 20 тыс. (по одним сведениям: из них 7.627 убитыми, в том числе, трех генералов и много офицеров – цвет его офицерского корпуса; 4.542 пленными, 2.055 дезертирами; по другим данным: 6.052 убитыми, 11.139 раненными, 1.429 пропавшими без вести и 2.055 переметнувшимися либо разбежавшимися) и массу боеприпасов (910.255 ружей и 1.250 палашей в армейском обозе), но у него, все же, уцелело 18 тыс. человек, а это – чуть меньше половины армии.
…Между прочим, сравнительно быстро на реке Шпрее у Фюрстенвальда ему удастся довести численность своей армии до 30—33 тыс., включая легкораненых, но способных держать оружие в руках…
Рассказывали, что после битвы Фридрих ночевал в полуразвалившемся крестьянском шалаше. Не раздеваясь, бросился он на клок соломы на голом полу. Всю ночь прусский король метался в бреду, отдавал команды, руководил, проклинал. Утром оставшиеся в живых приближенные едва его узнали. Это был… старик, чьи отрывистые, бессвязные, почти бессознательные речи показывали, что он близок к помешательству.
При Кунерсдорфе Фридрих совершил слишком много ошибок непростительных для полководца его класса. Он не провел обстоятельной кавалерийской разведки, не учел всех особенностей окрестностей Кунерсдорфа, слишком понадеялся на «косую атаку», которую в тех условиях применять было бесполезно. А русские – в очередной раз показали ему, что такое «стойкие оловянные солдатки», которых мало убить – их надо еще повалить…
Раньше прусский король ненавидел и презирал русских, теперь «старый Фриц» их стал бояться. В результате одержанной победы дорога для наступления союзников на Берлин оказалась «распахнутой». Пруссия оказалась на грани катастрофы.
Но он зря волновался – Елизавете Петровне уже недолго оставалось править Россией. Расхаживавший по Зимнем дворцу в окружении прусских капралов и сержантов, долговязый великий князь Петр Федорович, без пяти минут император России Петр III, считал Фридриха своим кумиром. Он разговаривал почти исключительно по-немецки, читал только прусские газеты, носил перстень с портретом Фридриха и открыто желал ему побить русских. Слыша о победах союзников над прусским королем, он только смеялся: «Это все неправда, мои известия говорят иное…»
Да и Салтыков не решился идти на Берлин до которого оставалось всего лишь 50 километров: союзная армия не получила достаточной помощи со стороны Австрии и понесла большие потери – 16.512 чел. Причем, основной урон пришелся на долю русских – 13.477: 2.614 убитыми и 10.863 раненными, в том числе, 566 офицеров; австрийцы – 2.291: 893 убитыми и 1.398 ранеными, в том числе, 116 офицеров.
Правда, по другим данным потери союзников могли быть чуть либо чуть ниже: 15.768 чел. – 3.507 убитыми, 12.261 раненными (682 офицеров, в том числе, ранены 3 генерала и 2 бригадира, контужен 1 бригадир); либо даже чуть выше – 16.818 чел.: 3.060 убитых (из них – 2.614 русских, 446 австрийцев), 1.150 пропавших без вести (в том числе, 703 русских, 447 австрийцев), 12.302 раненых (из них – 10.864 русских, 1.438 австрийцев).
…Между прочим, Салтыков в оправдание столь больших потерь в своем донесении императрице Елизавете Петровне писал: «Что делать! Король прусский дорого продает победы над собой!» А в кругу близких ему соратников философски констатировал: «Еще одна такая битва и я принужден буду сам доставить реляцию в Петербург»…
Оглушительная победа русских над Фридрихом при Кунерсдорфе – одна из самых ярких побед в славной истории русского оружия – произвела огромное впечатление во всех европейских столицах.
Если для Фридриха II битва при Кунерсдорфе чуть не стала настоящей катастрофой, то Салтыкову победа в ней дала уважение и почёт. Командующий за неё был произведён (18 августа 1759) в фельдмаршалы и награждён медалью с надписью «Победителю над пруссаками», которой потом наградили всех оставшихся в живых участников сражения. Австрийская императрица Мария Терезия преподнесла ему в подарок перстень с бриллиантом и портсигар, инкрустированный бриллиантами.
Сам победитель Фридриха Великого ясно осознавал свою роль в той знаменательной победе: «Это не я, матушка! Все это сделали наши солдатики!» – отвечал Салтыков императрице Екатерине II, пожелавшей увидеть победителя Фридриха Великого.
Кунерсдорф стал вершиной его полководческой карьеры. В этой битве он использовал традиционно русскую военную тактику – переход от жесткой обороны к стремительному наступлению.
Непоколебимая стойкость русских в обороне, умелое маневрирование резервами и артиллерийским огнем (навесной стрельбой русских мортир и единорогов) сыграли решающую роль в отражении методичных атак пруссаков.
Правда, через 4 дня после кунерсдорфского разгрома Фридрих с огромным изумлением и невероятным облегчением узнал, что русские и австрийцы не используют своей победы для нанесения завершающего удара и, вместо того, чтобы идти на Берлин, уходят в совершенно другом направлении. Воодушевлённый этим «репримандом неожиданным», прусский король пишет своему брату Генриху Прусскому, что случилось «чудо Бранденбургского дома» (под Бранденбургским домом подразумевалась прусская королевская династия – бывшие курфюрсты Бранденбурга.): враг, перейдя Одер, не решился на вторую битву, чтобы закончить войну, а ушел в сторону.
Так или иначе, но победы при Кунерсдорфе было не достаточно, чтобы русско-австрийская коалиция достигла окончательной победы. Отсутствие последовательности в действиях союзников, а также противоречившие один другому приказы, поступавшие из Вены и Санкт-Петербурга, фактически свели все достижения Салтыкова и Лаудона на нет. Австрийские военачальники неохотно шли на контакты с русской армией, опасаясь, что России может достаться вся слава после победы в войне. На Берлин союзники, как известно, не пошли, добить врага тоже не решились.
Во время боевых действий в районе Померании вся тяжесть боёв фактически лежала на плечах солдат Салтыкова, так как маршал Даун во время каждой из атак всячески уклонялся от необходимости координирования действий с русскими. Вскоре Салтыков поссорился с австрийским фельдмаршалом Дауном, который гнал вперед Салтыкова, а свои войска щадил, выделяя тому лишь 10-тысячный корпус Лаудона и 12-тысяч генерала Гаддика. Салтыков, заявил, что «если граф Даун не станет действовать наступательно, то российская армия непременно пойдет обратно в Познань» и, не мудрствуя лукаво, отвел свои войска на переформирование. Воевать в Силезии за интересы австрийцев он не собирался, боясь слишком далеко оторваться от своих продуктовых баз в Восточной Пруссии и Польше, более того, утратить их.
…Кстати сказать, Фридрих явно ошибался, когда говорил, что последствия Кунерсдорфа будут хуже, чем само поражение: он ставил себя на место врагов, а это оправдано только в том случае, если имеешь дело с равными. Салтыков же при всей своей смелости относился к тем полководцам, которым Ее Величество Капризная Госпожа Удача лишь изредка дарит славные победы, плодами которых они не успевают либо не умеют воспользоваться: «Не по Сеньке – шапка?». За кампанию 1759 г. Салтыков положил на полях Восточной Пруссии 18 тыс. русских мужиков (в том числе, убитыми и раненными 480 старших офицеров!), но войны так и не выиграл, да наверно в силу сложившихся обстоятельств и не мог…
Несогласованность и медлительность армий русско-австрийской коалиции давали прусскому королю отличную возможность действовать. Фридриху II удалось быстро реорганизовать свою армию и восстановить снабжение прусской армии.
В итоге боевые действия возобновились.
Уже 28 сентября 1760 г. генералу Курту Тотлебену с его 8-тысячным корпусом удалось войти в Берлин. Однако вскоре его корпус вместе с 11,5-тысячными войсками генерал-поручика Захара Григорьевича Чернышёва и 14-тысячным корпусом австрийского фельдмаршала Франца Ласси (1725—1801) [старшего сына известного русского генерала-фельдмаршала ирландского происхождения, графа Петра Петровича Ласси и брата российского генерала от инфантерии Бориса (Морица) Петровича Ласси (1737—1820)] отступили из города, чтобы соединиться с армией Салтыкова, когда стало известно о перемещении к Берлину сил Фридриха.
Салтыков испытывал в связи со сложившейся ситуацией большое разочарование. Из-за необходимости согласования между собой различных приказов, поступавших из Санкт-Петербурга и Вены, он оказался фактически не в состоянии своими силами организовать решительное наступление, которым мог бы разгромить Фридриха II. Оказавшись в клубке сложных дипломатических интриг, Салтыков под предлогом обострения грудной болезни по собственному прошению сдал команду обратно Фермору и в конце 1760 г. отбыл в Познань.
На этом его военная карьера по сути дела и закончилась: огромная ответственность придавила его?
В течение некоторого периода времени жизнь бывшего главнокомандующего протекала спокойно.
Император Пётр III, взошедший на престол в 1762 г., официально завершил войну с Пруссией. При новом императоре Салтыков оставался в бездействии.
Екатерина II в 1763 г. восстановила старого фельдмаршала на службе, наградив золотой шпагой, инкрустированной бриллиантами.
В 1764 г. Салтыков получил назначение сенатором и московским генерал-губернатором. Он возглавлял Московскую дивизию и являлся лицом, ответственным за Сенатскую контору города. Период нахождения Салтыкова на посту градоначальника отмечен позитивными изменениями в жизни Москвы. При нём было открыто множество новых почтовых отделений, проведена реконструкция Головинского и Коломенского дворцов. Был также капитально отремонтирован имевший до того множество повреждений мост через Москву-реку, отремонтированы Оружейная палата и рассыпавшаяся от ветхости Белогородская стена, ускорено получение строительных материалов для возведения Воспитательного дома (работы лично контролировала Екатерина II). В апреле 1764 г. Салтыков доложил в Санкт-Петербург об открытии Московского воспитательного дома. Стремясь обеспечить жителей города достаточным количеством пищи, он также снял запрет на ввоз хлеба и регулировал деятельность частных хлебопекарен. Он также ужесточил ввоз вина в Москву (количество достаточного для потребления городом алкоголя было оценено в 575 тыс. вёдер) и стремился искоренить азартные игры. В 1765 г. Салтыков участвовал в инициированной императрицей акции сжигания «вредных для общества» книг.
В 1771 г. в Москве вспыхнула эпидемия чумы и в условиях стремительного распространение заразы, волнений в народе, отсутствия войск и неодобрение при дворе мер, принимаемых им, хладнокровный в бою фельдмаршал Салтыков совершил роковую ошибку! То ли он растерялся, то ли психанул, но так или иначе, он уехал в свое подмосковное село Марфино. Хотя после убийства взбунтовавшимся быдлом архиепископа Амвросия победитель Фридриха Великого поспешил вернуться в Москву, но разгневанная императрица уволила его 13 ноября в отставку.
Участник трех войн – война за Польское наследство, русско-шведская война (1741—1743) и Семилетняя война, победитель самого Фридриха II Великого, генерал-фельдмаршал, граф Пётр Семёнович Салтыков ушел в свой Последний Солдатский Переход – Бессмертие – в возрасте 74 (75?) лет, 58 из них отдав армии, достойно прослужив трем царицам, или как потом спустя века съёрничал поэт Максимилиан Волошин «распутным бабам и хахалям ихним».
Похороны фельдмаршала прошли довольно незаметно. Московское начальство забыло даже оказать умершему должные воинские почести, пока граф П. И. Панин, оппозиционно настроенный к Екатерине II, не приехал в Марфино и сам не встал у гроба на дежурстве, в парадном мундире с обнажённым палашем, громко сказал: «До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены».
Елизаветинский генерал-фельдмаршал (1759) Петр Семенович Салтыков, как и его единственный сын, павловский генерал-фельдмаршал (1796) Иван Петрович Салтыков, был погребён в Спасской церкви села Никольское Ростовского уезда, построенной в 1708 г., чьи могилы в советское время были вместе с храмом уничтожены.
За абсолютно неказистой внешностью Петра Семеновича Салтыкова скрывались здравый смысл, энергия, осторожность, хладнокровие, решительность и сообразительность в минуту опасности, умение видеть всю картину боя своими глазами, нестандартность действий и, конечно же, глубокое знание возможностей и психологии русского солдата. Долгие годы этот типичный кропотливый трудяга, буквально, по крупицам собирал «мозаику» своего военного искусства.
Его звездный час наступил в Семилетней войне, в которой он одержал самые крупные и яркие победы во славу русского оружия в этой одной их самых продолжительных общеевропейских войн XVIII века…