Она просыпается от грубого толчка. Открывает глаза. Серый свет сочится сквозь забитые досками окна.
– Твоя очередь, белобрысая!
Йоханна. Как всегда, полна доброжелательности.
– Дай поспать…
Дженни пытается завернуться в одеяло, но Йоханна стаскивает его и холод обрушивается на Дженни. Девушка сразу просыпается, садится. Она спала в свитере и джинсах, но в комнате все равно слишком холодно.
Она накидывает куртку, сонно нашаривает ботинки. Втискивается в них, идет, еле перебирая ногами. Йоханна, стоя у стены, зло глядит на нее. Руки скрещены на груди, фиолетовая челка дрожит над глазами. Если она на морозе задубеет, можно повредить глаза, вяло язвит про себя Дженни. Вслух она такого никогда не скажет – кулаки у Йоханны как у парня. Да она вся квадратная, как тумбочка.
Йоханна сует ей в руки мешок и ледоруб.
– Двигай давай. Как жрать, так первая, а как работать…
Это неправда. Дженни мало ест, иногда даже недоедает, хотя порции в приюте сейчас не потрясают воображение. Но спорить с Йоханной – себе дороже.
Она накидывает мешок на плечи, пристегивает ледоруб к поясу, берет короткие самодельные лыжи, которые сама соорудила из пластикового ящика – они офигенно скользят.
Надевает рукавицы, опускает лыжные очки, берет палки.
– Сегодня мелких нет, летунов тоже, – подбадривает Йоханна. – Не рейд, а прогулка. Главное, держись рядом и не попадись троллям, сопливая. И раздобудь жратвы, наконец, а то за два последних рейда ты одну мерзлую морковку принесла.
Ага. Принесешь тут что-нибудь. Они выгребли все в радиусе пятнадцати миль.
Дженни распахивает дверь, и жмурится на мгновение – ледяной воздух бьет в лицо мерзлой рукавицей. А это только тамбур, страшно подумать, что на улице творится. Йоханна толкает ее в спину:
– Кончай морозить!
Дженни пролетает два метра до входной двери, хватается за ручку, поросшую синеватым инеем. Холод пробивает даже сквозь перчатки. Дверь обросла толстым слоем снега, будто белым мхом, Дженни не замечает его красоты. Слишком хочется есть.
Она наматывает шарф – как маску, надвигает лыжные очки, и, задержав дыхание, открывает входную дверь.
Солнце слепит даже сквозь темные стекла очков. Бесконечно синее небо, перечеркнутое лазурной стеной ледника, придавившего горы. Остальное – снег. Всюду, куда падает взгляд и куда он никогда не упадет, везде снег и снег. А под ним – гранит и лед.
Она толкается палками и легко скользит по плотному снегу. Быстрее, еще быстрее. Останавливаться нельзя, хотя Йоханна и сказала, что сегодня нет летунов.
Двигайся, или умрешь. Этот урок Дженни заучила накрепко. Слишком много девочек погибло, потому что были глупыми курицами, которые никак не могли понять, что все поменялось, и больше никто о них не будет заботиться. После того, как погибли взрослые…
Возле темной горы смерзшегося щебня, выступающей из снега, она замедлила шаг.
Постояла с минуту. Там, под двумя метрами снега, лежали Арвет и Бьорн.
Два дурака, который пошли за ней. Остались бы в Люсетботне, были бы живы до сих пор. Хотя наверняка Люсеботн тоже уже замерз. Все замерзло, вся Норвегия покрылась льдом.
Стоило ли такая жизнь того, чтобы жить?
Дженни бьет палками, поднимая фонтанчики снежной пыли и летит вниз по склону, как стрела.
Она не хочет, но вспоминает то, что случилось три месяца назад. Бьорн, в которого вселилась мерзкая тварь и Арвет, который пытался его остановить. Бьорн убил его, а она похоронила Бьорна, обрушила на него скалы. Как она это сделала? Тогда она умела делать непонятные вещи.
Потом…тут мысли у Дженни путаются. Что же случилось потом? Кажется, она отчего-то отказалась. От чего-то очень важного и очень тяжелого.
Тогда мир и изменился. В ту ночь небо пылало, но не обычным северным сиянием, нет, через весь небосвод протянулась огромная призрачная радуга. И пришли льды.
Сначала они думали, что это обычная снежная буря. Придется посидеть взаперти дня два, пока непогода не уляжется, а потом из города приедут бульдозеры, расчистят дорогу.
Буря не стихала двенадцать дней. На третий день оборвались провода, и воспитатели завели генератор. Вот тогда-то кто-то из них и заметил, что снаружи кто-то есть. Темные силуэты, едва различимые в ревущем белом мареве. Они еще тогда не знали, кто это, думали, кто-то сбился с пути. Хильда пошла к ним с фонарем, обвязавшись веревкой. И исчезла.
Они вытянули обрывок веревки. Измочаленный, в крови.
Тогда они испугались, очень испугались, но никто и не мог предположить, что их теперь ждет… А потом тролль проломил окно и утащил Ольгу на глазах у всех. Тогда они испугались по-настоящему.
Дженни спускается в долину. Там еще должна была остаться еда, лавина накрыла город, превратила его в большую консервную банку. Три экспедиции назад Йоханна устроила большую вылазку, они копали весь день, и дорылись до крыши магазина.
Дура Йоханна от жадности совсем ум потеряла. Тем вечером с гор спустились тролли, и они бежали все пятнадцать километров до приюта, не оборачиваясь.
А когда добежали, обернулись и поняли, почему их тролли не догнали. Аннет не успела убежать.
Меньше всего Дженни хотелось возвращаться туда, но в ближних сеттерах они уже все выбрали. Еще немного и начнут голодать.
Толчок. Еще один толчок. Ветер режет онемевшую кожу, искры летят следом – наверное, красиво. Она летит вниз, набирая скорость, и от красоты полета внутри Дженни начинает просыпаться то, что она давно забыла. Чувство каната, который дрожит под ногами. Шум зала. Чувство, когда ты можешь то, чего не может никто.
Когда-то она что-то умела. В прошлой жизни, до того, как небо закрыла радуга.
Воспоминания нечетки, они наслаиваются друг на друга – что было на самом деле, а что она придумала. Когда взрослые погибли, она посмотрела свое личное дело – но все, что там было написано, было неправдой. Она выросла в цирке, ее родители погибли, у нее был дедушка, который о ней заботился и были враги, от которых она бежала. Но почему, отчего, и чем же таким она обладала, никак не могла вспомнить. После той ночи все поменялось.
Ей почудилось движение справа, не сбавляя ход, она поворачивает голову. Кажется, там, на дальних скалах? Нет, показалось.
Дженни вновь бьет палками, наст разлетается брызгами, она идет зигзагом, гася скорость, и плавно подкатывает к узкому провалу.
Быстро оглядывает небо. Троллей до вечера не будет, а вот летунов она опасается. Никто не знает, как они выглядят – черные точки в небе, слишком большие для птиц. И очень быстрые. Сигурд уверяет, что это драконы. Дженни не спорила. Может, и драконы. Какая разница? Для выживания достаточно знать, что когда они появляются в небе, надо бежать со всех ног и прятаться. Иначе…
Дженни снимает лыжи, вешает их и палки за спину. Надевает на ноги кошки, и, упираясь руками в узкие стены тоннеля, лезет вниз. Йоханна знала, кого посылать, мрачно думает она. Ее задница сюда бы не пролезла, а Дженни спускается легко. Это просто…
Голова у неекружится и она останавливается.
Пожрать бы.
Сейчас она бы съела что угодно. Шкурку от колбасы, обертку от шоколадки, прошлогоднюю карамель, что угодно. Живот крутит, она вынимает нож, высекает комок плотного снега. Запихивает в рот и сосет комок, сглатывая понемногу холодную воду.
Вот и крыша.
Дженни спрыгивает вниз, кошки глухо бьются о дно. Звук странный. Девушка поднимает голову. Метров десять будет.
Последние слои тогда они долбили в спешке, снег был грязным, перемешанным с камнями, слежавшимся до плотности льда, а потом пришли тролли. Времени не было.
Она опускается на колени, вынимает лопатку, вонзает в снег. Лезвие со звоном ударяется во что-то. Это звук…
Дженни принимается долбить снег и отбрасывать за спину, освобождая пространство перед собой. Наконец лезвие скребет по поверхности, Дженни склоняется, чтобы понять, в чем же дело и вскакивает.
Это стекло! Стеклянная крыша. И она трещит! Она упирается в стенки, но в этот момент стекло раскалывается у нее под ногами.
Дженни летит в холодную темноту, обгоняя снежинки, и падает на пол. Лодыжку пробивает острая боль, она орет и крутится на полу, откатывается в сторону. В тот же миг на это место падает снежная глыба.
Дженни, шипя от боли, стискивает лодыжку. Это же надо – так вляпаться! В полной темноте она опирается на что-то твердое, кажется, стенку, и принимается баюкать ногу.
Через некоторое время боль утихает, а глаза привыкают к темноте. Она, наконец, может разглядеть, куда же попала.
Света из пробитого колодца хватает, чтобы понять – это рай.
Торговый центр. Нетронутый. Огромный. Запечатанный под снежной толщей. И как лавина не проломила стеклянный потолок?
Дженни решает, что подумает об этом за обедом. Она осторожно встает и легонько опирается на ногу. Идти можно, если не торопиться. Вынимает из кармана фонарик, рассекает лучом полумрак. Эй, ей повезло, она упала на пол верхнего, третьего уровня. А могла бы провалиться до первого этажа, вот туда, в павильон с какими-то тряпками.
Она идет вдоль стеклянных стен бутиков.
Луч фонаря скользит по стеклам, проникает в пыльные глубины магазинов. Двери открыты – люди покидали центр в спешке. Дженни заходит в магазин, проводит рукой по сверкающему желтому шелку. Летняя коллекция. Сейчас ведь уже май? Должен быть май, если бы не эта вечная зима.
Она отпускает платье, то с шорохом качается на вешалке. Отличный цвет, раньше бы она оторвала его вместе с вешалкой.
Подгоняемая голодом, она бредет вдоль стеклянных стен, невольно заглядывая туда и каждый раз раздраженно отворачиваясь. Техника, часы, обувь, шмотки, очень много шмоток – зачем людям нужно было столько одежды?
Широкий зал за поворотом. Фудкорт! Дженни радостно бросается к вывеске «Макдональдса», но едва заглянув за прилавок, отшатывается от зловонного запаха гниющего мяса. Ну конечно, три месяца прошло, даже пластиковые гамбургеры испортились.
Стараясь не дышать носом, она заглядывает в холодильники. Находит пакет сырой картошки фри и принимается его грызть, как мороженое. Картошка сохранилась неплохо – хотя электричества давно нет, но весь город превратился в гигантский холодильник.
Хрустя и хромая, она спускается на второй этаж, и здесь поступает умнее – изучает сперва схему этажей. Продуктовый магазин располагался на первом. Конечно, бананов она там не отыщет, но консервы…
Дженни жмурится. Банка консервированного горошка и она самый счастливый человек на свете!
Картошка ее приободрила, даже боль в ноге почти утихает.
Продуктовый оправдывает все ее ожидания. Она начинает есть прямо у касс – садится на стул кассира, пожирает четыре шоколадных батончика и запивает их кока-колой. Минут пять Дженни излучает одно чистое беспримесное счастье, потом добивает банку колы и торжествующее ставит ее на ленту конвейера.
«А может, не возвращаться? – думает она. – Здесь я одна проживу лет десять, не выходя на поверхность»
Она обдумывает эту мысль и с сожалением ее отвергает. Йоханна, безусловно, та еще стерва, но остальные девочки не заслужили голодной смерти. А вот вообще идея переезда Дженни нравится. Она идет по магазину, набивая рюкзак, и обдумывает ее.
Свинина, горошек, фасоль, лосось, свинина, сырокопченые колбасы, хлебцы, шоколадки, конфеты – все летит в горловину рюкзака и он тяжелеет с каждым шагом. Когда она понимает, что всерьез примеривается к громадному окороку хамона – с нее размером, Дженни решает, что с едой она закончила.
Поворачивает в отдел косметики, где выгребает все – шампуни, гели, лосьоны, прокладки, лаки, расчески, зубные щетки, пасты. И маленькую пилочку для ногтей. Она умрет, но без нее не уйдет.
– Надо переезжать, – решает она, попытавшись поднять рюкзак. Он не поднимается. Девушка подкатывает тележку, еле заваливает рюкзак туда и катит к выходу. Как она будет отсюда выбираться, и топать десять километров в гору по снегу, она еще не знает да и знать не хочет.
День уже на исходе – понимает Дженни, когда возвращается к провалу в крыше. Другого выхода из центра нет – все завалено тоннами снега.
Дженни глядит наверх. Пять метров до разбитой рамы. И еще десять метров по узкому колодцу до верха. Была бы веревка, она даже с поврежденной ногой смогла бы подняться.
Но так…
Дженни беспомощно оглядывается. Похоже, ее желание здесь остаться сбудется. Это ее дом и, в перспективе, могила.
В узком проеме наливается вечерней темнотой небо. Если бы она была наверху, то надо было торопиться, чтобы успеть. Тролли уже проснулись и они голодные.
Ей кажется, что она увидела движение в пустом коридоре. И звук, она слышит звук. Мертвая тишина, которую нарушают только ее шаги, грохот колес тележки, и дыхание, морозными клубами повисающее в воздухе. Но теперь она слышит еще что-то. Едва заметный шорох, словно кто-то ступает мягкими лапами по отполированным плитам. Дженни отпускает тележку, вытаскивает нож, перекладывает фонарик в левую руку.
Эти боятся холодного железа – это они выучили уже на кровавом опыте, но она знала это и раньше. Откуда, неважно – это не требовалось для выживания. А вот умение метать нож осталось при ней. Да, дедушка ее хорошо научил.
В сердце шевелится что-то слабое, нежное, но Дженни отсекает все лишнее, движется вперед скользящим хищным шагом, стараясь не напрягать больную ногу. Саперная лопатка висит на поясе, если она метнет нож, то сразу схватит ее, чтобы не остаться безоружной.
Фонарь подрагивает в ее руке, луч пляшет, выхватывая то сверкающие витрины, то пол, пока в световое пятно не попадает нечто, чего здесь быть не может никогда.
Дженни опускает руку с ножом.
– Ты? – изумляется она. – Лас, мальчик мой, это ты? Что ты тут делаешь?!
Фосс поворачивается и бежит в темноту.
– Стой, Лас, ты куда? Ты что, не узнал меня?
Она бежит за ним, шипя от боли и подволакивая ногу. Лас держится в отдалении, останавливаясь и ожидая ее, когда Дженни слишком отстает, и девушка понимает, что он ее куда-то ведет.
В голове у нее ни единой связной мысли, одни обрывки. Лас появился, и она вспомнила – так отчетливо, все, что случилось с ней – цирк, химеру, Калеба, Пола, сражение в особняке Альберта Фреймуса и пытки на его острове, свое путешествие в облике дельфина сквозь холодные воды моря и Арвета. Особенно Арвета.
Она не замечает, как начинает плакать, а Лас все бежит и бежит по галерее, и она словно шагает с ним в свое прошлое, отматывала кадры назад.
– Лас, подожди, Лас, это же я, – просит она, но зверь не останавливается, пока не приводит ее в самый дальний угол галереи. Здесь он садится.
Дженни подходит вплотную, садится, откладывает фонарь. Осторожно протягивает руку и гладит фосса. Тот чуть дергает ушами, но не отодвигается. Дженни бережно гладит его, потом притягивает к себе и крепко обнимает. В голове у нее словно шумят крылышками невидимые бабочки.
– Какой ты стал здоровый, – говорит она, смеясь и плача. Пытается поднять его, но лишь подносит к лицу – фосс приподнимается на задних лапах и стоически терпит, когда она его целует. – Лас, зверюга моя, где тебя носило? Как ты меня нашел?!
Фосс выворачивается из рук, смотрит на нее взглядом умных янтарных глаз, отходит на два шага. Издает глубокий горловой звук, похожий на тот, каким кошки подзывают котят, явно привлекая ее внимание.
– Да куда ты? – слабо спрашивает Дженни. – Или сюда, хочешь есть? Сейчас сходим за кормом, тут его полно.
Фосс отскакивает, снова повторяет свой призыв. Поднимает голову.
Дженни, следуя его взгляду, тоже смотрит вверх.
– Я совсем забыла, какой ты умный, – говорит она. – Лас, ты меня опять спасаешь.
Он привел ее к передвижной лестнице. Здоровенная платформа на колесиках, ее использовали уборщики, чтобы мыть стекла крыши – Дженни разглядела забытое на верхней площадке ведро. Если подкатить ее к пролому, то она сможет выбраться.
Без долгих раздумий она хватается за лестницу. Конструкция вздрагивает и катится вперед. Лас вскакивает, хватает в зубы фонарик и бежит впереди.
– Откуда ты взялся? – с усталым изумлением спрашивает вновь Дженни. – Ласик, дружок, как ты переплыл море?
Теперь она не замечает ни холода, ни больной ноги, она толкает лестницу и не обращает внимания на то, что грохот разносится по всему центру. Лас ее нашел! Значит, и дедушка может найти? И тогда все это кончится, она уедет отсюда и забудет про эту чудовищную зиму и монстров, которые ее населяют.
…Дженни подводит лестницу под провал, фиксирует ее стопорами – чтобы не укатилась. С большим сожалением выгружает половину рюкзака в тележку. Глядит вверх и торопливо лезет по ступенькам. Солнце почти село!
– За мной, Лас, – командует она, забираясь на площадку. – Ну же, быстрее!
Фосс внизу помахивает хвостом. Словно хочет ей что-то сказать, в голове у Дженни стучит кровь и этот стук странно складывается в слова. Неужели он с ней когда-то говорил? Когда-то, когда она умела колдовать?
– Лас, ну прости, я тебя не понимаю. Если мы не уйдем, будет поздно.
Шорох. Льдинки падают ей на волосы, одна падает за шиворот, обжигает кожу.
Дженни поднимает глаза.
Чудовищный мутно-желтый глаз с щелевидным зрачком смотрит на нее, он занимает половину проема, а под ним дергается серый кожистый мешок нижнего века. Девушка замирает.
Глаз исчезает и в лаз влезает громадный палец – морщинистый, серо-зеленый, поросший мхом и увенчанный мутно-белым, точно опаловым когтем. Он ворочается в тоннеле, разламывая и раздвигая его стенки, продвигается все ближе…
Дженни слетает вниз и бежит, а позади рушатся глыбы снега и льда.
Она не оглядывается, оборачивается лишь один раз – когда под весом снежного холма падает лестница.
В мутном свете фонаря видно, как растет снежный холм на переходе третьего этажа, и сверху долетают глухие звуки ударов и рев – о, она помнит этот рев, он всегда приходит вместе с бурей.
«Если тролль почуял жертву, он не уйдет»
– думает она, спускаясь ниже, в темноту замерзшего центра. Где ей укрыться – в этих широких коридорах и стеклянных бутиках?
Магазин!
Лас мчится рыжей кометой, мягко прыгает по ступенькам. Дженни, задыхаясь, врывается в продуктовый, который ограбила совсем недавно. Добегает до конца, мечется в темноте – банки, бутылки, упаковки с готовыми завтраками летят на пол, потом в дрожащем пятне света мелькает служебная дверь и она кидается туда. Ей кажется, или она слышит тяжелые шаги тролля?
Узкий коридор, маленькие комнатки – никогда она так не радовалась тесноте, как сейчас. Сюда ему даже палец не засунуть. Она минует черный провал склада, из распахнутых дверей которого сочится могильный холод и, наконец, находит убежище – крохотную комнатку в глухом тупике, возле ледяной трубы отопления. Распахнула дверь, огляделась – пойдет!
За шкирку втаскивает Ласа, который брезгливо морщит нос на пороге, захлопывает дверь и придвигает стол.
Выглядит смешно – но ей так спокойнее.
Огляделась еще раз.
Наверное, это каморка сторожей. Аскетичная раскладушка, график дежурств на стене – последняя отметка маркером – тот самый день, когда все случилось.
Групповая фотография – трое мужиков в униформе охранников, плечом к плечу. Улыбаются. Там им весело. Дженни выдвигает ящики стола – бесполезные бумаги, ручки, маркеры, пара эротических журналов – под увесистым томом об экономике, зарядка для мобильного.
Под столом она натыкается на небольшой сейф, дергает за ручку и он открывается.
Она вытаскивает пистолет в кобуре. Очень холодный и тяжелый. Дженни вытягивает оружие из кобуры – от него слабо пахло машинным маслом и порохом.
Дженни садится на раскладушку, сжимая в руках пистолет, целится в дверь.
Лас, устроившись рядом, неодобрительно смотрит на оружие.
– Я тоже думаю, что это его не остановит, – говорит Дженни. – Но ничего другого нет.
Фонарик, лежавший на столе, отчетливо тускнеет.
Сколько еще пройдет времени, прежде он полностью погаснет и она окажется в полной темноте? Дженни пыталась вспомнить, взяла ли она хотя бы одну упаковку батареек, когда сгребала все с витрин? Взяла или нет? Колбаса или батарейки, о чем она тогда думала?
Наверняка, о колбасе.
Дженни очень надеялась, что в рюкзаке найдется хотя бы одна упаковка, иначе ей придется возвращаться в магазин.
Она берет фонарик, выключает его и забирается на раскладушку. Подгребает Ласа под бок. Если бы не он, она сейчас тряслась от страха и смотрела, как медленно умирает фонарик. С ним не так страшно.
Далекий удар сотрясает стены.
Дженни закрывает глаза. Под боком у нее лежит теплый Лас. В руке – гладкая рукоять пистолета.
Ей не страшно. Не страшно.
Почти совсем.
Стены дрожат все чаще, наверное, тролль проломил крышу и теперь бродит по центру, вынюхивает ее. Стеклянные стены разлетаются под его лапами, брызги холодных осколков, как звезды, осыпают его каменную шкуру. Он блуждает в холодной тьме, втягивает воздух, и за ним тянется шлейф прекрасных шелковых платьев.
Тролль топчет своими ножищами лето и человеческую радость. Он хочет крови. Ее крови.
Дженни сжимается в комок, подтягивает Ласа к груди – тот не сопротивляется.
С рассветом тролль уйдет, успокаивает она себя, вернется в свои пещеры и почти засыпает, когда страшная догадка пронзает ее – здесь нет солнца, здесь он может бродить сколько угодно, все это место – одна огромная пещера и только дело времени, прежде чем он разрушит стены и доберется до нее.
Дженни плачет от холода, страха и отчаяния, горько, утыкаясь в Ласа, и тот все терпит.
Наконец, силы у нее кончаются. Внутри остается только пустота и ненависть.
– Если бы я только могла, – шепчет она в густую шерсть. – Если бы могла…Я бы их всех уничтожила. Всех, кто это устроил…Людей, троллей, всех…
С этой звенящей яростью она засыпает.
Пока юноша читал, Томас Лермонт весь извелся – подпирал голову руками, вздыхал, качал мыском ноги, полировал ногти кинжалом. Барду не терпелось вставить свои замечания.
– Нет, ну с этой главой ты явно загнул, – сказал он, едва журналист закончил. – Вся вторая половина с супермаркетом неправдоподобная. Как стеклянная крыша не рухнула под такой массой снега?
– А мне понравилось, – неожиданно вступила Марианна. – Особенно тот момент, когда тролль ее обнаружил. Только я не очень понимаю, разве это статья? Больше похоже на книгу.
– Понимаете, это не чистое журналистское расследование, а скорее реконструкция, – робко заметил юноща. – Может быть, вы знаете термин мокьюментари…
Алиса повертела в руках прямоугольник айди-карты – настоящая. Сканер сетчатки, соединенный эфирным каналом связи с базой данных в представительстве СВЛ, также подтвердил подлинность личности. Гражданин Соединенного Королевства, подданный британской короны и стажер в новостном портале «Голос Бристоля» Пол Догерти.
Невеликая птица, а шуму уже умудрился наделать.
– Что ж, мистер Догерти, ваша преданность делу радует. Но вы нарушили закон. И не один. Не понимаю, на что вы надеялись? Никто на Авалоне не будет с вами разговаривать на эту тему.
Томас приоткрыл рот, но тут поймал взгляд Алисы, о который можно было ножи точить, и рот закрыл.
– Я понимаю, но и вы поймите меня, – Пол сжал руки в замок. – Я проследил путь Дженни до того момента, как Повелительница бурь заточила ее в Синей печати. Но потом – провал. Чтобы узнать, что было дальше, нужны непосредственные очевидцы событий. А все они либо на Авалоне, либо на том свете.
– Как ты вообще сумел узнать так много? – Алиса нервно накручивала волосы на палец. Как он угадал, этот мальчишка – с образом Дженни, с ее поведением.
Пол усмехнулся, в робком застенчивом юноше мелькнуло нечто очень взрослое.
– Вы не поверите, сколько информации можно извлечь из косвенных источников. Кто-то что-то видел, кому-то что-то рассказывали. Полицейские отчеты, сметы, контракты, репортажи о таинственных событиях в местной прессе. По ним вычисляются свидетели, потом они наводят на других свидетелей – и так движется расследование.
– Это же до черта работы, – восхитился Лермонт.
– И сегодня она закончена, – сказала Алиса. – Пора вам в камеру, мистер Догерти.
– В камеру? То есть вы меня высылаете…
– Да ладно, Алиса, давай послушаем еще, – вступился Тома. – Куда он отсюда денется?
– Да, пожалуйста, – попросила Марианна.
– Только немного, – смягчилась опер-ловец. – А потом в камеру.
Пол схватился за планшет, как за спасательный круг.