Глава вторая
Нога соскальзывает. Так всегда – когда расслабишься, подлость и подкрадывается. Небо вертится в глазах и Дженни врезается спиной в упругую ткань батута. Ее швыряет вверх, но она, вместо того чтобы выровнять тело, раскидывает в стороны руки и ноги, как морская звезда. И беспорядочно колышется в утреннем воздухе – вверх-вниз, как оторванная водоросль в прибое.
Наконец останавливается, перекатывается, встает.
Ее шатает. Она опирается о холодную стойку, мокрую от росы. Находит под батутом кроссовки. Не завязав шнурков, топает по густой влажной траве.
Поднимается на террасу над тренировочной площадкой. Отсюда, от темных дубовых перил она стартовала недавно – по протянутому к дальней березе канату.
Всего-то пройти без страховки четыре метра над батутом и вернуться обратно, не разворачиваясь.
В прошлом она это с закрытыми глазами бы сделала.
Арвет в кресле отрывается от скетчбука, протягивает чашку.
Он хотя бы видел, как она шла по канату? Впрочем, это было ужасно, хорошо, что не смотрел. Нет, лучше бы не видел, это ужас.
Скорей бы приехал Эдвард, без его комментариев у нее ничего не получается.
– Не спеши, и все получится.
– Сам попробуй…
Арвет пожимает плечами.
– Я не умею. Но торопилась ты зря.
Кофе обжигает язык.
– Дженни?
По лестнице вниз. Рисуй, художник.
Высокая трава хлещет по коленям, с влажным шелестом ложится под ноги. Легкие брюки промокают насквозь, но останавливается она только на берегу реки.
Ива. Старое дерево вытянулось гнад рекой, опустило ветви в спокойную воду.
Дженни проходит по стволу, садится на толстую ветку. Мокрые кроссовки снимает, ставит в развилку двух толстых ветвей.
Мокрая ткань штанов неприятно липнет к ногам. Девушка снимает брюки с носками, набрасывает брюки на ветку, проводит рукой по ткани. Пар поднимается и исчезает между узких серебристых листьев, ткань светлеет на глазах. Сушит и носки. Подождав минуты две, одевается.
«Может, и не надо мне в цирк. Я что, гастролировать буду? Фреймуса нет, все мои снова рядом. Можно жить, как раньше»
А как было раньше? «Вот у Марко была цель, – думает Дженни. – Маленькая девочка, которую надо вырастить. Был враг. А теперь… Как жить без врага?»
Если нет врага, надо его себе сделать?
Черная вода неслышно движется под ногами, огибает темные ветки, чуть колышет листья. В крохотных водоворотах кружатся кусочки коры. Дженни бездумно отковыривает кусочки мха и бросает в воду.
Со дна, из темноты, поднимает нечто. Черная скользкая голова всплывает и тут же исчезает.
– Прости, Ник, – говорит Дженни. – Сегодня я ничего не принесла.
Сом не ответил, но Дженни различает слабое узнавание. Сом не голоден, съел двух, кажется, лягушек с утра. Это он так, поздороваться всплыл.
Старый Ник был очень старым и большим. Дженни познакомилась с ним в первый же день, когда пошла на реку.
Пока Арвет помогал родителям с вещами, а Марко искал джезву для какого-то эксперимента, Дженни рванула к реке. Раз уж они купили этот дом – и в придачу лес и реку, нужно обследовать все окрестности.
Странно все же – как река может принадлежать человеку – думала тогда Дженни, стоя по колено в теплой воде и пугая мальков. Скорее уж человек может принадлежать реке или лесу.
Вот тогда-то она и услышала в первый раз Старого Ника – тяжелый удар хвостом по воде, как пушечный выстрел, он звучал резко и непривычно в летней тишине, полной солнечного света и стрекота стрекоз.
Удар и снова тишина, только круги на середине реки.
Так Старый Ник дал понять новичкам, кому на самом деле принадлежит река.
Но потом они подружилась. Немного мясной вырезки, немного ясного взора и дело сделано.
Он оказался отличным собеседником, этот пожиратель лягушек и гроза утят. Он никогда не перебивал ее и выслушивал до конца.
– Эй, Ник, сколько ты прожил?
Вода несет щепки вниз, к морю, где волны накатывают на пляж и белые скалы подставляют грудь морским ветрам.
Ник плещет хвостом, уходит в глубину. Дженни вздыхает.
Сложно жить в тишине, если ты привык к буре. Сложно не ждать удара в спину.
– Этот мир и благодать – худшее, что со мной было.
Но она же сама об этом мечтала. Арвет, мама, папа, Марко – все, кого она любит, рядом с ней. Фреймус повержен, Врата запечатаны, темники никого не тревожат, а Юки наводит порядок на Авалоне.
Тогда откуда это чувство, что что-то не так?
Ник вновь всплывает из глубины, распахивает полумесяц огромной пасти, разбрасывает усищи и Дженни упирается взглядом в черные глазки.
Закрывается от брызг, кроссовки летят вниз. Ник захлопывает пасть и исчезает.
Мокрая с ног до головы, Дженни ошеломленно моргает. Старый Ник только что сожрал ее кроссовки.
– Это черт знает что! – она сдергивает футболку, снимает брюки. – Ладно, давай узнаем, кто здесь хозяин!
Ребристая кора холодит босые ступни, Дженни щурится, вглядываясь в воду. Раз он здесь всплывает, значит, здесь глубоко. Ей хватит. Главное, вспомнить то чувство, которое было на Сэдстоуне.
Предельное отчаяние. Место на границе между жизнью и смертью. Чувство, что ты идешь над бездной босиком по лезвию ножа. Все это сразу.
Тогда она хотела умереть, но чувствовала себя более живой, чем сейчас.
– Пожелай мне удачи! – она хлопает рукой по иве и та отвечает согласной дрожью листвы.
Вода бурлит. Старый Ник поднимается со дна, она уже различает изгибы чудовищного тела. Она шагает в пустоту, солдатиком, пробивается пятками воду.
Мельничный пруд, зарастающий осокой. Сонная утка качается у берега. Широкие листы кувшинок распластаны по поверхности. Длинные тени от склонившихся по берегам деревьев лежат на темной воде.
И вдруг вода оживает, клокочет, исходит пузырями, когда от истока накатывает вал и взрывается в чаше пруда. Два гибких тела сталкиваются и разлетаются в стороны, уходят на дно и выскакивают на поверхность.
Утка в ужасе уносится в небо, кувшинки трепещут на волнах, будто рукоплещут, и осока шатается, как пьяная в набегающих волнах. Дельфин и сом бьются в темной глубине пруда, расшвыривая камни, поднимая ил. Наконец Старый Ник не начинает слабеть. Он припадает ко дну, рыскает из стороны в сторону, ища лазейку, чтобы скрыться от дельфина, который обрушивается на него сверху.
И забивается под корягу. Оскорбительно свистя, дельфин отступает, оставляет сома в покое и поднимается, чтобы глотнуть сладкий воздух победы.
…Черный ил продавливается меж пальцев, Дженни хватается за протянутые ветки-руки ив, встает на берегу. Она полностью обнажена, ее бьет дрожь, а руки и бока в полосах ссадин – там, в темноте, Ник ее не щадил.
Она улыбается. Вот теперь ей хорошо. Наконец-то.
– Спасибо, – шепчет она, оборачиваясь и глядя на мутные воды пруда.
– Ты уже наигралась?
Лас. Сидит на иве. Давно она его не видела, все бродит зверюга по окрестностям. В нагрузку к реке давалось и несколько гектаров леса. Дженни предпочла бы виллу на берегу моря, но и это поместье тоже сгодится. После победы над Фреймусом о деньгах можно было не беспокоиться – компенсация за действия Талоса и награда от Совета Магусов разом сделала семью Далфин сказочно богатой.
Дженни пожимает плечами.
Лас проводит когтями по коре.
– Одежду где забыла?
– Там где-то, – Дженни небрежно машет. – Кроссовки Старый Ник сожрал. А ты нагулялся?
– Значит, не наигралась, – сделал непонятный вывод фосс. – Где мы находимся, хозяйка?
– Загадки – не твой конек, Лас.
Дженни ежится, хлопает в ладони. Вот глупый зверь, она так замерзнет. Ветер кружится вокруг, теплый столб колышет листву, девушка несколько минут блаженствует, ворошит волосы, чтобы они быстрее просохли.
Ветер усиливается, проходит по кронам, срывая серебристую листву. Водопад листьев падает на нее, листья сцепляются друг с другом, щекочут кожу.
Вот и платье – цвета серебра и травы, шумящее, как летний лес, сотканное из множества ивовых листьев.
Она вытягивает ногу, поднимает ступню над землей. Хмурится. Босиком идти слишком колко. Травы текут к ней, как змеи, оплетают с шуршанием ступни, завиваются по лодыжке кельтским узором.
Дженни склоняется, поднимает сломанную ветвь. В ее пальцах она смыкается в кольцо, выпускает свежую листву. Дженни улыбается:
– А вот и диадема. Похожа я на королеву Первых, Лас? Лас?
Зверя не видно.
Дженни пожимает плечами, идет вперед и выходит на луг. Дальние громады кучевых облаков стоят в небе, обещают пролиться к вечеру дождем, но сейчас полуденная жара.
Мошки танцуют над лугом, роятся столбами. От земли идет душный, плотный жар нагретой травы, от которого спирает дыхание.
Девушка с досадой оглядывается – платье цепляется за траву, листья облетают при каждом движении.
Она поводит рукой и луг разделяет прямая линия – словно гигантской расческой расчесали травы и те послушно легли направо и налево.
Дженни уже не думает, она просто желает – и мир послушно изменяется, следуя ее воле. Хорошо, что все проблемы кончились, она Видящая и может делать все, что захочет.
«Завтра надо будет полетать, – думает она, глядя на наплывающее облако. – Я еще не пробовала. Чем еще заниматься после спасения мира? Дразнить сомов и летать в небе»
Облако заслоняет солнце, темнеет на глазах, готовясь пролиться дождем.
– Не сейчас, – говорит Дженни. – Проводи меня до дома.
Остаток пути по лугу она проходит в приятной прохладе. Пальцы на ходу бездумно срывают стебли, сплетают их в узор, так что когда она достигает заднего двора, в руках уже готовый амулет. Сложный узор, травяная змея, кусающая себя за хвост, пасть ее – чертополох, тело ее – дикая пшеница.
Дженни крутит амулет на пальце, входит в дом. В своих травяных мокасинах она неслышна, скользит по дубовым полам.
А вот и кухня. Что-то готовится, кажется, лазанья. Честно сказать, ей уже порядком надоела кухня Италии. Дженни заглядывает на кухню.
Так и есть, Марко колдует у плиты. В переносном смысле, после того, как они с родителями, которых она вытащила из Тартара, освободила его от плена Дикой Охоты, Марко вообще не прибегал к просьбам. Словно он чего-то боится. Он, Марко, победитель Гвина ап Нудда.
– Дева Мария, Дженни, что на тебе надето?!
– Нравится? – Дженни проводит рукой по шелестящему платью. – Авторский дизайн.
– Это что – листья? – Марко поправляет очки, закашлялся. – А под ними – ничего?
– Красота должна быть естественной, – Дженни открывает холодильник и вынимает сэндвич.
– Сейчас лазанья будет готова, – хмурится Марко.
– Не хочу, – равнодушно говорит девушка. – Хочу сэндвич. Телятина и салат.
Сэндвич разогревается прямо у нее в руках, ей слишком лениво открывать микроволновку. Зачем, если можно так?
– Дженни…ты не слишком часто используешь просьбы?
О, этот пронзительный взгляд темных глаз. Этот встревоженный прищур. Дженни давно уже выучила все выражения лица деда и сейчас это было выражение большой озабоченности.
– Нет, не слишком, – отвечает она, облизывая палец. – Я уже за все заплатила, разве нет?
Дед не находит слов и Дженни удаляется наверх.
Платье выглядит эффектно, но листья на голое тело – это все-таки очень щекотно. Надо переодеться.
На лестнице она сталкивается с Арветом.
– Джен… – лицо его вспыхивает, когда он видит ее платье. – Ты где была?
– Плавала, – небрежно отвечает Дженни, поднимаясь на ступеньку и почти прикасаясь к Арвету. Еще ближе и она сможет почувствовать кожей удары его сердца. Все, что их разделяет – тонкий ивовый лист и пара сантиметров воздуха.
– Опять превращалась? – Арвет пытается быть строгим, но Дженни слишком близко – ее не обманешь. Он думает о чем угодно, но только не о воспитании одной непослушной Видящей.
– Опять, – отвечает Дженни, а сама окунается в его карие глаза. Глубокие – не выплывешь. – И что?
– Это же опасно, ты могла… – он смотрит на ее локоть и говорит с укоризной. – Ну вот, поранилась.
Пальцы у него горячие, у Дженни мурашки бегут, когда он ее касается.
– Все нормально! – она освобождает руку, – Разве это рана. Вот раньше…
Она хочет уйти, но вместо этого кладет ладонь ему на грудь.
– Помнишь, как раньше, в Норвегии? Пуля прошла вот здесь.
Арвет совсем рядом, руки его обнимают ее, у Дженни чуть кружится голова, листья шелестят и никак не перестанут. Губы у него мягкие и теплые, они словно наполнены одним ветром, который перетекает из него в нее и, кажется, поднимает ее над ступеньками все выше.
Нет, это Арвет ее поднимает, обнял и не отпускает.
Дженни вдруг становится скучно.
– Ну хватит.
Она отстраняется и проходит дальше.
– Джен?
Арвет смотрит непонимающими глазами, и Дженни хочется стукнуть его хорошенько – чтобы стереть эту мягкую улыбку. Арвет, когда ты стал таким податливым? Таким равнодушным? Рисовать и обниматься – это все, что умеешь? Арви, что с тобой?
Она быстро уходит. Входит в комнату, закрывает дверь на замок.
Платье, повинуясь жесту руки, осыпается ворохом листьев, ветер выносит их в открытое окно. Он должен пойти за ней. Нет, не должен, зачем ему бегать за ней?!
Она ждет, ей кажется, что вот-вот он постучит в дверь, она различает шаги по коридору и жмурится – нет, она не хочет его слышать сейчас.
Шаги удаляются.
Дженни смотрит в зеркало. Обнаженная, в холодном стекле. Белые длинные волосы падают на плечи. Глаза – синие, как тоска. Тонкие губы, худые руки. Она проводит рукой по груди, по животу.
Ей кажется, что ледяная химера – на самом деле она. Ничего не было, все, что случилось – это бред, и она замерзает на августовском снегу. Ллиюр поглотила ее.
– Бред, – фыркает Дженни и лезет одеваться. Белый топ, серые джинсы. Ничего яркого. Она устала от яркого.
Она устала от этого всемогущества.
Дженни ложится на незастеленную кровать и засыпает….»
Алиса отложила гибкий лист читалки на столик авалонского янтаря. Постучала пальцами по резной поверхности. Задумчиво потерла какое-то пятнышко, погрешность в изображении, возникшее на листе…
http://jd8.vpereplete.org/adonis1.html
В малой допросной повисло неловкое молчание.
– А мне понравилось, – рискнул Лермонт. – Есть некоторые недочеты, но в целом довольно бойко написано…Правда, эта вот эротическая линия…
– Чушь! – отрубила Алиса мак Фи. – Вся эта глава – полная чушь. Не было такого никогда!
– В реальности, как мы ее знаем, конечно не было, – согласился юноша. – Но мир полон вероятностей, так вы говорите?
Алиса придавила его тяжелым зеленым взглядом.
– Как ты вообще пронюхал о Дженни Далфин?
– Я знал ее, – сказал юноша. – В детстве. Не очень долго. Потом она уехала, а потом случилось все это…Фреймус, Врата, миньоны. Конец света. Ну вы, знаете.
– Разлом. Так девяносто девять процентов населения планеты называет то, что произошло десять лет назад, – твердо сказала Алиса. – А к таким деталям есть доступ только у спецслужб Внешних земель. Вы имели допуск к секретным данным, господин Доггерти?
– Было бы неплохо, – признался Пол. – Но это все восстановлено по открытым источникам.
– Марианна? – Алиса взглянула в сторону девушки с каштановыми волосами в легком боевом костюме СВЛ – крылья куртки-плаща, а под ним – облегающий комбинезон. Костюм менял цвет, пытаясь приспособиться к обстановке – слиться с золотыми и красными пятнами света, падающими сквозь узкое витражное окно на желтые выщербленные плиты песчаника и на массивный стол авалонского янтаря. Когда Марианна двигалась, то казалось, что от ее головы, повисшей в воздухе, расходятся световые волны, искажающие очертания предметов.
– Уже проверила. Он обычный человек, никаких следов воздействия на сознание, никаких следов темников. Следящих устройств нет. Фиксированный канал связи с Дорогой Снов отсутствует.
– Самый обычный человек? – не поверил Лермонт. – Он на меня как чупакабра прыгнул.
– Итак, обычный человек…с какой целью вы преступно проникли в Башню Дождя? – спросила Алиса.
– Я же объяснял, – молодой человек потер подбородок, пощипал три волосинки. – Я пишу книгу. Журналистское расследование. О том, как все началось и как все закончилось. О том, как на мир стал таким. Сами же сказали – почти никто ничего не знает. Мир перевернулся и никто не пытается это объяснить! Ну, по настоящему объяснить…
Алиса едва заметно улыбнулась. Как же, не пытаются. После открытия Врат появилось три новые большие религии и бессчетное число сект. А сколько было попыток внешнеземельных спецслужб заслать сюда агентов.
– Думаете, я не пробовал связаться с вами по официальным каналам? У меня три папки писем во все представительства Авалона. И еще одна папка отписок.
– Это наши могут, – с гордостью заметил Лермонт. – Помню, потерял я одно колечко, ничего особенно, духовидное, так меня Август два года мариновал отчетами.
– Не отходим от темы, – оборвала его Алиса. – И вы намеренно подвергли себя опасности, чтобы встретиться с Ловцами?
– Ну, я подумал, что если возьму розыскной лист первого уровня, то шансы встретить кого-то из старших офицеров СВЛ будут выше, – признался молодой человек. – Я выбирал между Волчеглазом и Харальдом Каменной Дубиной.
– И подумал, что маленький и безобидный лепрекон лучше, чем тролль-людоед в канализации Лондона, – сказал Томас. – Но Финнеган загнал в свой горшок по меньшей мере десять человек.
– Как загнал? – захлопал глазами юноша.
– Обыкновенно, заклятие на горшок наложено. Кто его берет, кроме владельца, обращается в золотую монету. Которую лепрекон присоединяет к своему кладу.
Юноша побледнел.
– Повезло тебе, парень, – сказал Лермонт. – Ладно, давай дальше, что там в твоем расследовании.
Юноща взял читалку, лист ее потемнел, как сажа, впитывая солнечные лучи, нажал на уголок, высвечивая текст.