Глава V Левинджеры навещают рошем
Редко доводилось Генри Грейвзу чувствовать себя более несчастным, чем в ночь его возвращения в Рошем. Он вполне ожидал, что дела его отца находятся в плачевном состоянии, но действительность оказалась куда хуже всего, что он мог себе представить. Семью постиг полный крах – исключительно по вине его брата, поведению которого не было оправдания – и теперь выяснилось, что единственным спасением из сложившейся ситуации должна стать женитьба Генри на дочери их главного кредитора. И ради этого ему пришлось оставить флот и тащиться с другой стороны света домой!
– Я не сентиментальна…
Думая об этом, Генри даже рассмеялся, ибо в некотором смысле ситуация действительно была смешной. В романах, да и в реальной жизни подобная дилемма – сохранить собственную честь или благосостояние семьи – обычно стоит перед героиней, однако мало кто слышал, чтобы подобный выбор ставился перед мужчиной, возможно, потому, что мужчины о подобном предпочитают помалкивать.
Генри попытался вызвать в памяти образ молодой леди – и вскоре вспомнил ее: бледную, молчаливую девицу с хорошей фигурой, большими серыми глазами, темными ресницами и льняными, очень светлыми волосами. Она обычно сидела в углу комнаты и наблюдала за собравшимися, не произнося ни слова, но ее молчание, странным образом, создавало впечатление глубокой заинтересованности.
Такова была женщина, на которой, как ожидала его семья, он должен жениться, и которая, по словам сестры, сама выразила, прямо или косвенно, желание выйти за него! Эллен сказала, что мисс Левинджер «почти влюблена» в него, но это же абсурд! Как можно влюбиться в человека, которого почти не знаешь? Если допустить, что это правда, то более вероятным было бы предположить наличие странного желания со временем стать леди Грейвз; или, возможно, такое желание владеет ее отцом, а сама девушка – лишь безвольное орудие в его руках. Хотя Генри встречался лично с мистером Левинджером всего раз или два, кое-что о нем он знал и теперь решил собрать все эти знания воедино, благо спать совершенно не хотелось.
Вот что он припомнил: мистер Левинджер поселился по соседству много лет назад; тогда ему было лет тридцать, он был очень хорош собой, имел самые изысканные манеры и по слухам, был весьма благородного происхождения. Говорили, что он довольно долго служил в армии – так или иначе, было очевидно, что мир он повидал. Левинджер поселился в Брэдмуте, в доме некоего Джонсона, землевладельца. Он был респектабельным человеком и отличным спортсменом, сразу стал признанным лидером здешнего общества и, не без помощи симпатизировавшего ему сэра Реджинальда Грейвза, который привлек его к управлению поместьями Рошема, вскоре занялся собственным делом в качестве земельного агента, чем и обеспечивал свое существование – других источников дохода у него, кажется, не было.
Мистеру Левинджеру был дан великий дар – очаровывать женщин, и в конечном итоге это и стало основой его состояния. Однажды, к тайному разочарованию его многочисленных знакомых дам, мистер Левинджер своими руками разрушил собственный общественный статус, совершив мезальянс и взяв в жены весьма привлекательную, но совершенно не знающую жизни Эмму Джонсон, единственную дочь своего лендлорда. Общество, до сих пор боготворившее его, немедленно закрыло перед ним все двери, а дамы, недавно дарившие его своей благосклонностью, ополчились против миссис Левинджер.
Когда старый Джонсон умер – это случилось через несколько месяцев после свадьбы его дочери – стало известно, что он оставил после себя не то 50, не то 100 тысяч фунтов, которые унаследовали его дочь и ее муж. Тут общество начало потихоньку понимать, что в мезальянсе мистера Левинджера таился глубокий смысл – «в его безумии был метод»[6].
По всей вероятности, из-за небрежности адвоката условия завещания мистера Джонсона оказались несколько своеобразными. Все имущество, движимое и недвижимое, переходило его дочери Эмме, а после ее смерти – Джорджу Левинджеру, каковым будет пользоваться до самой смерти упомянутый Джордж Левинджер, а затем – его законнорожденные дети.
Смысл завещания был в том, что если миссис Левинджер умрет бездетной, то дети ее мужа от второго брака смогут унаследовать ее имущество; если же она, не имея детей, переживет своего мужа, то получит право на создание специального фонда. Впрочем, все эти детали оказались не важны, поскольку миссис Левинджер умерла, родив единственного ребенка – дочь, которую в честь нее тоже назвали Эммой.
Что касается самого мистера Левинджера, то его энергия, казалось, испарилась сразу после заключения столь удачного союза. Как только тесть умер, Джордж Левинджер бросил все дела и поселился в комфортабельном доме из красного кирпича, стоявшем на берегу моря в уединенном месте, примерно в четырех милях к югу от Брэдмута. Это место было известно под именем Монкс Лодж и являлось частью наследства Эммы Левинджер. Здесь мистер Левинджер зажил в полном уединении, поскольку недавние друзья оставили его. Деловая стезя его также больше не влекла – он довольствовался тем, что управлял своим большим поместьем и мог, к тому же, куда больше времени уделять занятиям археологией и чтению.
Наступила суббота. За завтраком Эллен небрежно заметила, что мистер и мисс Левинджеры приедут около шести и останутся до воскресенья.
– Разумеется! – буркнул Генри тоном, не предполагавшим дальнейшего разговора на эту тему.
Однако Эллен, которая также провела ночь в размышлениях, не позволила ему уйти от разговора.
– Я надеюсь, ты будешь вести себя с ними цивилизованно, Генри?
– Я вообще-то всегда веду себя цивилизованно, Эллен.
– Я не сомневаюсь! – тихо, но настойчиво продолжала Эллен. – Но, видишь ли, есть разные способы вести себя цивилизованно. Я не уверена, что ты вполне понимаешь ситуацию…
– О, я прекрасно все понимаю. Я должен жениться на этой леди – если она настолько глупа, чтобы выйти за меня и тем самым оплатить долги моего отца. Но предупреждаю, Эллен, в настоящий момент я представляю себе это с большим трудом!
– Пожалуйста, не сердись, дорогой, – сказала Эллен чуть мягче. – Я понимаю, что твое положение достаточно неприятно и в некотором роде… унизительно для гордого человека. Разумеется, никто не может вынудить тебя силой жениться на ней, если ты этого не захочешь – тогда все будет кончено. Единственное, о чем я тебя прошу… нет, умоляю: будь с Левинджерами посердечнее и постарайся объективно рассмотреть эту возможность. Что до меня, я полагаю, что куда более унизительно позволить нашему отцу обанкротиться в его возрасте, чем жениться на хорошей и неглупой девушке, на Эмме Левинджер. Конечно, я всего лишь женщина, у меня нет «гордости»… вернее, она недостаточно сильна, чтобы отправить ради нее всю свою семью в работный дом, если я могу спасти родных, принеся столь небольшую жертву.
Выпустив эту стрелу сарказма, Эллен поднялась и вышла из комнаты прежде, чем Генри нашелся, что ей ответить.
В то же утро он вместе с матерью отправился в церковь, чтобы навестить могилу брата – печальный и удручающий долг, тем более что врожденное чувство справедливости никак не позволяло ему хоть как-то оправдать покойного брата, чье поведение он считал бесчестным. По дороге домой леди Грейвз также заговорила с ним о Левинджерах.
– Полагаю, ты знаешь, Генри, что мистер Левинджер и его дочь сегодня приедут с визитом.
– Да, мама, Эллен мне сказала.
– Конечно. Ты, несомненно, помнишь мисс Левинджер. Она очень милая девушка, во всех отношениях. Твой дорогой брат восхищался ею.
– Да, я ее смутно припоминаю… однако вкусы у нас с Реджинальдом всегда были разные.
– Что ж, Генри, я надеюсь, она тебе понравится. Вопрос слишком деликатен, чтобы говорить о нем, даже если это разговор матери с сыном, но теперь ты знаешь все – знаешь и то, как сильно мы задолжали Левинджерам. Конечно, если бы нашелся способ разрешить все наши трудности, это стало бы большим облегчением для меня и твоего дорогого отца. Поверь мне, мой мальчик, я мало забочусь о себе, но его – его я хочу спасти от еще большей печали. Сейчас его может убить любая малость.
– Послушай, мама! – прямо сказал Генри. – Эллен сказала – вы с отцом хотите, чтобы я женился на мисс Левинджер и тем самым спас семью. Что ж, я постараюсь помочь, если смогу. Я представления не имею, какие у вас основания полагать, что юная леди захочет выйти за меня. Насколько я могу судить, она может найти своему состоянию куда лучшее применение.
– Я не совсем уверена в этом, Генри, – отвечала леди Грейвз с некоторым колебанием. – Я просто помню, как мистер Левинджер навещал нас полтора года назад – ты как раз собирался обратно на свой корабль после отпуска – и сказал твоему отцу, с которым, как ты знаешь, они всегда, с молодых лет были близки, что ты просто молодец и очень понравился ему и его дочери. Еще, насколько я помню, он выразился в том смысле, что если бы мог увидеть Эмму замужем за таким человеком, как ты, то умер бы счастливым, или что-то в этом роде.
– Довольно шаткая основа, чтобы строить на ней грандиозные планы, не так ли, мама? Прошло полтора года, он мог и передумать, а сама мисс Левинджер – встретить уйму мужчин, которые понравились ей еще больше. А, вот и Эллен идет нам навстречу. Давай оставим этот разговор.
Около шести часов того же дня, возвращаясь с прогулки, Генри увидел возле дома высокий двухколесный экипаж и понял, что мистер и мисс Левинджер прибыли. Желая оттянуть момент встречи, Генри торопливо прошел к себе и не выходил из комнаты почти до самого обеда. Когда же до положенного часа осталось всего несколько минут, он спустился в гостиную – довольно большую и плохо освещенную комнату. Кажется, в ней никого не было, и Генри, чье настроение трудно было назвать хорошим, с облегчением собрался сесть в кресло, как вдруг в углу гостиной послышался какой-то шорох. Взглянув туда, Генри увидел в большом кресле женскую фигуру, склонившуюся над книгой.
– Почему бы тебе не выйти на свет, Эллен? Так ты испортишь глаза.
Снова раздался шорох. Женщина закрыла книгу, встала и довольно робко шагнула на середину комнаты. Это оказалась молодая стройная девушка, с большим вкусом одетая в прелестное бледно-голубое платье. Волосы у нее были льняные, кожа белоснежная, глаза – огромные, серые и какие-то… умоляющие. Руки у девушки были очень маленькие и изящные, с тонкими длинными пальчиками. Она остановилась на границе круга света, который отбрасывала лампа, и ее бледное личико стало стремительно розоветь – пока не стало алым от смущения. Генри тоже замер, охваченный внезапной и совершенно необъяснимой робостью. Он догадался, что перед ним, скорее всего, мисс Левинджер – он даже вспомнил ее лицо – но не мог произнести ни единого слова. Единственное, о чем он жалел – о том, что не дождался обеденного гонга в своей комнате. Его поведение было вполне извинительно для скромного молодого человека, неожиданно для себя оказавшегося лицом к лицу с той, на ком его хотят женить насильно…
– Как поживаете? – наконец, выдавил Генри. – Мне кажется, мы уже встречались раньше.
С этими словами он протянул девушке руку.
– Да, встречались, – застенчиво отвечала она тихим голоском, легко касаясь его крепкой загорелой руки своими нежными пальчиками. – Мы виделись, когда вы приезжали домой на Рождество.
– Да? Мне казалось, намного раньше, – пробормотал Генри. – Я был удивлен, что вы меня помните.
– Я редко и мало с кем вижусь, поэтому и не забываю! – улыбнулась девушка. – Кроме того, боюсь, это для вас прошло много времени – за границей, в новых неведомых краях – но для меня, почти не покидающей Монкс Лодж, все было словно вчера.
– Ну, да, вероятно! – промямлил Генри, а затем, стремясь переменить тему, добавил: – Боюсь, я был не слишком вежлив. Я принял вас за свою сестру. Не представляю, как можно читать в такой темноте, и меня всегда раздражает, что люди портят себе глаза. Если бы вы когда-нибудь постояли на ночной вахте в море, вы бы меня поняли.
– Я привыкла читать при любом свете, – отвечала Эмма.
– Вы, должно быть, много читаете?
– Мне больше нечем заняться. Видите ли, у меня нет ни братьев, ни сестер, вообще никого, кроме моего отца, но он по большей части занят собственными делами. Соседей у нас мало – по крайней мере, тех, с кем мне хотелось бы поддерживать отношения.
С этими словами она вновь залилась краской. Генри вспомнил, что Левинджеры считались чем-то вроде изгоев в здешнем обществе, и не стал развивать дальше эту тему.
– Что вы читаете?
– О, буквально все подряд. У нас хорошая библиотека, и я могу выбирать, хотя, пожалуй, предпочитаю интересные истории – особенно зимой, когда не хочется выходить из дома. Видите ли, мне нравится узнавать о человеческой природе и поступках, а книги дают такую возможность…
Внезапно она смолкла, потому что в комнату вошла Эллен. Выглядела она очень эффектно – в черном платье с глубоким вырезом, оттенявшем белизну ее шеи и плеч.
– О, мисс Левинджер, вы уже спустились вниз? – воскликнула она. – Неужели уже распаковали весь багаж? Как вы быстро одеваетесь! – тут она окинула гостью придирчивым взглядом. – Дайте-ка вспомнить: вы уже знакомы с Генри, или я должна представить вас друг другу?
– Нет, мы уже встречались раньше, – отвечала Эмма.
– О, да! Я вспомнила! Конечно, вы были здесь, когда брат приезжал в отпуск!
Генри мрачно улыбнулся и отвернулся, чтобы скрыть выражение своего лица. Эллен продолжала болтать:
– Никакого приема, конечно, не будет, даже если бы мы и захотели – да и приглашать некого. В это время года все в Лондоне, конечно. Единственный, кто остался в нашей глуши – это мистер Милуорд, думаю, мама его позвала. Ах! Вот и он!
Дворецкий распахнул двери и объявил:
– Мистер Милуорд!
Мистер Милуорд оказался высоким красивым молодым человеком с излишне вытаращенными глазами и покатым лбом; одет он был с максимальной изысканностью, которую позволяют вечерние костюмы англичан.
– Мне кажется, мы уже встречались раньше
Манеры у него были уверенные, себя он ценил весьма высоко, и потому его тон по отношению к тем, кого он считал ниже себя по положению или состоянию, балансировал на грани покровительственного и наглого. Говоря коротко, он был наглым и самовлюбленным типом, избалованным вниманием дам, желающих заполучить его в мужья себе или своим родственницам.
«До чего невыносим!» – подумал Генри, едва взглянув на вошедшего, и, забегая вперед, скажем, что дальнейшее знакомство с мистером Милуордом только укрепило его в этом мнении.
– Как поживаете, мистер Милуорд? – спросила Эллен, вложив в обычное приветствие чуточку больше тепла, чем требовалось. – Я очень рада, что вы смогли приехать.
– Благодарю, мисс Грейвз. Как поживаете вы? Мне пришлось телеграфировать леди Фишер, с которой я собирался ужинать сегодня на Гросвенор-сквер, и сказаться больным, чтобы не ехать в Лондон. Надеюсь, она не раскроет мой маленький обман.
– Разумеется! – с легкой иронией заметила Эллен. – Леди Фишер многое потеряла, а мы – приобрели, хотя я полагаю, что вы нашли бы Гросвенор-сквер куда более интересным местом, чем Рошем. Однако позвольте представить вас моему брату, капитану Грейвзу, и мисс Левинджер.
Мистер Милуорд удостоил Генри кивка, а затем повернулся к Эмме и сказал:
– Здравствуйте, мисс Левинджер! Наконец-то мы встретились. Я был страшно разочарован, не встретив вас в декабре, когда навещал Кринглтон-Парк. Как поживает ваша матушка, леди Левинджер? Излечилась ли она от невралгии?
– Боюсь, здесь какая-то ошибка! – сказала Эмма, заметно робея под натиском этого бесцеремонного человека. – Я никогда в жизни не бывала в Кринглтон-Парке, а моя мать, миссис Левинджер, скончалась много лет назад.
– О, правда? Прошу прощения! Я принял вас за мисс Левинджер из Кринглтона, наследницу громадного состояния, с которой мы познакомились в Италии. Понимаете, я отлично помню, как леди Левинджер говорила, что никаких других Левинджеров не существует.
– Боюсь, что я – живое опровержение этому утверждению леди Левинджер! – ответила Эмма, вспыхнув, и отвернулась.
Эллен, кусавшая губы от досады, уже собиралась вмешаться в этот опасный разговор, но тут открылись двери, и в комнату вошли мистер Левинджер, сэр Реджинальд и леди Грейвз. Генри воспользовался возможностью пожать руку мистеру Левинджеру, чтобы немного изучить его внешность – и тут же понял, что это желание взаимно.
Мистеру Левинджеру было лет шестьдесят, но выглядел он намного старше. То ли в результате несчастного случая, то ли из-за ревматизма он так сильно хромал на правую ногу, что принужден был всегда ходить с тростью. Седина еще лишь тронула его волосы, однако слабое здоровье иссушило и скрючило его тело.
– Я сделал вывод, что соображаете вы не очень быстро
При взгляде на него Генри вполне мог поверить, что лет двадцать пять назад это был один из самых красивых мужчин в округе. И сейчас темные и угрюмые глаза мистера Левинджера были полны живого огня; лоб был высок и чист, черты лица безупречны. Это был человек, на которого возраст, казалось, обрушился внезапно и преждевременно – человек, сгоревший еще в молодости и теперь оставшийся лишь обугленным остовом самого себя, хоть и с пылающим до сей поры огнем в сердце.
Мистер Левинджер приветствовал Генри несколькими безукоризненно вежливыми фразами, представлявшими разительный контраст с вульгарной речью мистера Милуорда. Затем он предложил руку леди Грейвз, поскольку в этот момент дворецкий объявил, что обед подан. Следуя за ними, рука об руку с мисс Левинджер, Генри обнаружил, что ему весьма интересно – необычное для него состояние – кем был и чем занимался этот человек в юности, до того, как объявился в Брэдмуте и устроил свою судьбу, женившись на дочери своего домохозяина.
– Ваш отец служил в армии? – спросил он у Эммы, пока они неторопливо шли по длинному коридору. – Простите меня за столь прямой вопрос, но у него выправка военного.
Внезапно Генри почувствовал, что его слова встревожили Эмму.
– Я… не знаю… не думаю. Я слышала, как он рассказывал о Крыме – так, словно сам участвовал в боях, но он никогда не рассказывал о своей юности.
Все вошли в столовую, после некоторой суматохи заняли свои места – и разговор на время прекратился…