Земля теней - читать онлайн

Глава IV Генри Грейвз возвращается домой

Тридцатитрехлетний Генри Грейвз был вторым и единственным оставшимся в живых сыном сэра Реджинальда Грейвза из Рошем Холл – поместья, расположенного примерно в 4 милях от Брэдмута. Еще в юности он выбрал для себя стезю военного моряка и относился к этому выбору столь серьезно, что в течение последних 18 лет, или около того, крайне мало времени проводил дома. Однако за несколько месяцев до встречи с Джоанной Хейст он был вынужден отказаться от своего призвания – вопреки своей воле. Генри командовал канонеркой и находился у берегов Британской Колумбии, когда однажды вечером получил телеграмму, извещавшую о смерти его старшего брата Реджинальда – тот встретил свой нечаянный конец в результате несчастного случая во время конной выездки. Между двумя братьями никогда не было особой связи, они не были привязаны друг к другу по причинам, которые мы вскоре разъясним – и, тем не менее, внезапное известие стало настоящим шоком для Генри, шоком, который не могло смягчить даже то обстоятельство, что теперь он – как он сам полагал – становился наследником довольно крупного состояния.

Когда в семье растут два сына, родители почти неизбежно предпочитают кого-то одного из них. Так было и в семье Грейвзов. В детстве Реджинальд был своенравным, красивым, веселым и обаятельным мальчиком, а Генри – куда более невзрачным и молчаливым, предпочитающим одиночество и фанатично преданным идее чести и долга. Вполне естественно, что почти вся любовь семьи – отца, матери и сестры – досталась Реджинальду, Генри же был предоставлен самому себе. Он никогда не жаловался и был слишком горд, чтобы ревновать, а потому никто, кроме него самого, не знал, как он страдает от ежедневных, пусть и неумышленных проявлений пренебрежения со стороны близких. У него выработалась привычка скрывать свои истинные чувства, хотя на самом деле он обожал своих родных – а они считали его туповатым и даже порой со значением называли его «бедный Генри», как если бы он был умственно отсталым.

В результате Генри очень рано, будучи еще подростком, с характерной для него решимостью пришел к выводу, что вдали от дома и семьи жизнь его будет куда счастливее. Поступив в военный флот, он отдался своему делу целиком, проявив недюжинный интеллект и рвение, а потому добился куда больших успехов на этом поприще, чем большинство молодых людей, не проявляющих к службе достаточного интереса или уже имеющих достаточные средства, чтобы не заниматься всерьез собственной карьерой.

В какой бы должности Генри ни служил, везде он завоевывал доверие и уважение, как своих подчиненных, так и начальства. Он был трудолюбив – и ему часто поручали самую тяжелую работу; он никогда не уклонялся от нее, хотя зачастую все лавры доставались совсем другим людям. Кроме того, Генри был честолюбив. Он никогда не забывал обид, перенесенных в детстве, и втайне испытывал огромное желание когда-нибудь доказать родне, всегда и во всем предпочитавшей его более эффектного брата, что слеплен из куда более крутого теста, чем они привыкли думать.

Этому он посвятил всю свою жизнь. Денег на содержание ему доставалось немного, поскольку отец распределял их неравномерно, а запросы Реджинальда со временем становились все более и более экстравагантными. Как бы там ни было, Генри никогда не превышал лимит, отпущенный ему, хотя зачастую оказывался на мели. Он был человеком сильных страстей и бурного темперамента – но редко позволял и тому, и другому овладеть им. Страсть – это всегда расходы, и потому он с осторожностью относился к любым ее проявлениям, особенно – если дело касалось прекрасного пола. Генри полагал, что в лучшем случае дело закончится беспокойством и тоской, а в худшем – позором и полным крахом, в связи с чем приучил себя к сдержанности до такой степени, что чувство долга перешло в привычку.

Так и шла его жизнь, пока телеграмма не принесла ужасное известие о смерти брата. Примерно через две недели после этого последовало и письмо от отца, часть которого мы позволим себе привести здесь. Начиналось оно так:

Далее следовало описание подробностей несчастного случая и прошедших вслед за тем похорон. Продолжалось письмо так:

Затем отец пускался в детали, живописуя их в самом черном цвете, а заканчивалось письмо намеком на некий возможный способ избежать семейной катастрофы, о котором Генри узнает по возвращении в Англию.

Получение этого послания ввергло Генри Грейвза в пучину тяжких раздумий и душевной борьбы. Как уже было сказано, он любил свое дело и не хотел расставаться со службой. Его перспективы в военно-морской карьере нельзя было назвать блестящими, однако послужной список, лежавший в Адмиралтействе, был вполне хорош, на службе Генри пользовался авторитетом, как у офицеров, так и у простых матросов – хотя, пожалуй, любовь последних была искреннее. Кроме того, он был уверен в своих силах и искренне желал достичь новых вершин в карьере. После многих лет службы в звании лейтенанта, получив новый чин и независимое командование, он, наконец, получил для этого все возможности – и теперь его просили отказаться от карьеры, а вместе с ней – и от всех надежд на будущее, с тем, чтобы он взял на себя управление разоренным поместьем: делом, к которому он сам считал себя совершенно непригодным.

Сначала он хотел решительно отказаться, но помедлил – и стал колебаться. Пока он раздумывал, пришло второе письмо, от матери, к которой он был более всего привязан. Мать не вдавалась в детали, однако письмо дышало глубоким отчаянием, она умоляла Генри вернуться в Англию и спасти семью от разорения. В самом конце письма, так же, как и в послании отца, содержался таинственный намек на неизвестное обстоятельство, с помощью которого Генри, и только он один, сможет все поправить и восстановить благополучие семьи.

Долг и обязанности Генри Грейвз всегда почитал превыше всего – и чрезвычайная ситуация взывала сейчас именно к ним. У него больше не было сомнений относительно того, как следует поступить; пожертвовав личными желаниями и тем, что он считал своими успехами, Генри принял решение.

Он попытался получить отпуск в связи с неотложными семейными делами, однако потерпел неудачу и был вынужден отослать в Адмиралтейство прошение об отставке в связи со смертью старшего брата.

День, когда он сделал это, стал самым несчастным в его жизни: мечты о карьере, на которую он надеялся, и о славном будущем растаяли, как дым, и теперь единственное, что ему предстояло – стать баронетом, не имеющим ни гроша для обеспечения своего титула, и номинальным владельцем обанкротившегося поместья. Более того, каким бы разумным и просвещенным человеком он ни был – Генри Грейвз был моряком, а ни один моряк не обходится без суеверий. Сердце подсказывало ему, что грядущее предприятие не принесет ему удачи, даже если он сможет облегчить положение своей семьи. Генри снова чувствовал себя мальчиком, который впервые столкнулся с большим миром и должен пробить себе дорогу через все его жестокие испытания – или быть погребенным под ними.

В положенный срок лорды Адмиралтейства ответили командиру Грейвзу, что прошение его было принято к рассмотрению, и теперь ему предоставляется отпуск для приведения дел, необходимых для ухода из военно-морского флота Ее Величества, в порядок. Не стоит подробно останавливаться на чувствах, которые испытывал Генри Грейвз, когда садился в шлюпку и в последний раз отплывал от борта своего корабля. Чувства эти были горькими, и даже явное сожаление и искренняя печаль сослуживцев, провожавших его, не могли подсластить миг расставания. Достаточно сказать, что в час прощания с кораблем Генри Грейвз впервые со времен своего детства был близок к тому, чтобы разрыдаться.

Однако он все же справился с собой, даже смог рассмеяться и помахать шляпой, когда экипаж «Ястреба» – так называлась канонерка, которой он командовал – выстроился на палубе, прощаясь с ним.

Восемнадцать дней спустя он стоял в библиотеке Рошем Холл. Несмотря на середину мая, было очень холодно, а едва распустившейся зелени явно недоставало, чтобы убедить путешественника в окончании зимы. Неописуемо мрачный вид открывался из большого белого дома, напоминавшего своей формой гигантский викторианский мавзолей и окруженного траурными кедрами. Впрочем, это место трудно было бы назвать веселым даже в разгар солнечного лета. Тень смерти лежала на доме и его обитателях – это чувство пронзило и Генри, едва он переступил родной порог. Отец – высокий старый джентльмен со снежно-белыми волосами и благородной осанкой, встретил его в холле, проявив сердечность, которая вскоре увяла.

– Здравствуй, мой дорогой мальчик! – сказал он. – Как ты добрался? Я очень рад видеть тебя дома, прекрасно выглядишь. Очень любезно с твоей стороны, что ты так быстро откликнулся на нашу просьбу об оставлении флотской службы. Я даже не ожидал, что ты согласишься. Честно говоря, ничто не могло удивить меня больше, чем твое письмо, в котором ты извещал, что подал в отставку. Я рад твоему возвращению, хотя и сомневаюсь, что тебе удастся что-то сделать.

– Тогда, возможно, мне стоило бы остаться там, где я был, отец! – заметил Генри.

– Нет-нет, хорошо, что ты приехал – по многим причинам, которые ты вскоре поймешь. Ты, верно, ждешь мать и Эллен? Они отправились в церковь, отнести венок на могилу твоего бедного брата. Поезда обычно запаздывают, и мы не ожидали тебя так скоро. Ах, Генри, это был такой ужасный удар! Я совершенно сломлен и вряд ли смогу оправиться от него. Да вот и они!

При этих словах сэра Реджинальда в холл вошли леди Грейвз и ее дочь. Они довольно тепло приветствовали Генри.

Матери было около шестидесяти. Она все еще была красива, однако молчалива и сдержанна, как и сам Генри. Беды, обрушившиеся на нее, отразились на усталом лице. В остальном же леди Грейвз была женщиной честной, религиозной, и единственной страстью, которую она себе позволяла в жизни, был ее старший сын Реджинальд. Он умер – и дух ее был сломлен, теперь в ее жизни не осталось ничего, кроме отчаянного желания предотвратить разорение, угрожавшее их дому.

Эллен Грейвз, молодая женщина лет двадцати пяти, была совсем иного типа. Красивая, прекрасно развитая, яркая и женственная, она была по натуре стремительной, бодрой и общительной, довольно много читала; ей была не свойственна глубокая привязанность, хотя Реджинальда она почти боготворила. С другой стороны, она быстро осознала, какие преимущества дает ей его смерть, и теперь обдумывала свои дальнейшие шаги. В данный момент мысли ее занимало тайное желание вступить в выгодный брак с единственным приличным холостяком в округе, носившим фамилию Милуорд. То был довольно пустой человек. Он был высок и хорошо сложен, однако характер имел слабый, и Эллен была уверена, что сможет с легкостью им управлять.

Внешне воссоединение семьи вышло теплым и сердечным, однако в душе Генри был разочарован. Инстинктивно он чувствовал, что все, за исключением, быть может, матери, радовались ему, потому что хотели каким-то образом использовать; что он был вызван домой, потому что мог оказаться полезным – а не потому, что его присутствие могло кого-то утешить и было искренне желанным для семьи, которую постигла общая беда; теперь он еще сильнее желал бы вернуться на «Ястреб» и зависеть исключительно от собственных сил и способностей строить свою жизнь.

После унылого ужина в большой столовой, где холодные каменные колонны и потрескавшиеся стены, украшенные довольно закопченными работами старых мастеров, никак не способствовали атмосфере сердечности, в библиотеке состоялся семейный совет. Он продолжался до поздней ночи, но мы лишь кратко подведем его итоги.

В холл вошли леди Грейвз и ее дочь

В лучшие времена стоимость Рошем Холл составляла около ста тысяч фунтов; теперь же, во времена ужасающей депрессии, разрушавшей сельскую Англию, сомнительно было, что найдется покупатель, готовый заплатить хотя бы половину этой суммы, несмотря на то, что поместье славилось охотничьими угодьями. Когда сэр Реджинальд Грейвз вступил во владение поместьем, оно было обременено ипотекой в 25 тысяч фунтов или около того. Когда его старший сын Реджинальд достиг совершеннолетия, выплаты сократились, кроме того, потребовались дополнительные суммы на содержание, так что теперь долг, включая просроченные проценты, добавленные в разное время, составлял в общей сложности 51 тысячу фунтов, что было больше продажной стоимости поместья.

Генри поинтересовался, куда же ушли все деньги – и после некоторой, довольно мучительной заминки получил ответ, что в последние годы деньги по большей части уходили на погашение долгов его брата на скачках. После этого ответа Генри решил помалкивать и не задавать лишних вопросов.

В дополнение к этому долгу имелись неудовлетворенные иски к имуществу Реджинальда на сумму более тысячи фунтов, а в довершение всего трое основных арендаторов уведомили о расторжении договоров накануне Михайлова дня, и с тех пор новых заявок на их фермы не поступало. Задолженности по ипотечным кредитам было уже более года.

Выяснив все это, Генри заговорил с некоторым раздражением:

– Коротко говоря, мы банкроты, с какой стороны ни возьми. С какой же стати вы заставили меня покинуть службу? Во всяком случае, я мог обеспечивать хотя бы самого себя – теперь же мне придется голодать вместе с остальными!

Леди Грейвз вздохнула и вытерла слезы. Вздох относился к потерянному состоянию, слезы – к покойному сыну, виновному в этом.

Сэр Реджинальд, более привычный к денежным затруднениям, был, похоже, расстроен не так сильно.

– О, все не так уж плохо, мой мальчик! – сказал он почти весело. – Твоему брату почти всегда удавалось найти выход из этих затруднений, и я уверен, ты сможешь сделать то же самое. У меня больше нет личного интереса ко всему этому, ибо дни мои сочтены, но ты должен сделать все возможное для себя, своей матери и сестры. А теперь я, пожалуй, пойду спать, дела утомили меня.

Когда отец и мать ушли, Генри достал и раскурил свою трубку.

– Кто владелец ипотеки? – спросил он у сестры, с любопытством наблюдавшей за ним.

– Мистер Левинджер. Он и его дочь приезжают сюда завтра и останутся до понедельника.

– Это тот загадочный друг отца, красавец-мужчина, который во времена моего детства был агентом по недвижимости?

– Да. Он приезжал сюда поохотиться, когда ты был в отпуске полтора года назад.

– Я помню. С ним была его дочь – бледная тихая девица.

– Не вздумай насмехаться над ней, Генри.

– Почему бы и нет?

– Потому что глупо смеяться над собственной будущей женой. В этом и заключается наше спасение, дорогой братец. Она наследница и уже наполовину влюблена в тебя, Генри. Нет-нет, я не ошибаюсь, я знаю наверняка. Теперь ты понимаешь, почему тебе необходимо было вернуться? Либо ты последуешь семейной традиции и женишься на богатой наследнице, мисс Левинджер, или еще на ком-то, либо это поместье уйдет за долги, а мы все отправимся в работный дом.

– Так вот зачем меня вызвали! – воскликнул Генри, отшвыривая трубку. – Чтобы продать этой девице! Знаешь, Эллен, все, что я могу об этом сказать… Это адский, чудовищный позор!

С этими словами он вскочил и отправился спать, даже не попрощавшись с сестрой.

Эллен смотрела ему вслед без тени раздражения или удивления. Потом она поднялась со своего места и встала возле огня, грея ноги и рассматривая ряды тусклых семейных портретов, украшавшие стены библиотеки. Их было много, очень много, начиная с XVII века или даже раньше, поскольку Гравесы или Де Гривсы, как их тогда называли, были древним родом, и хотя дворянство было вновь пожаловано им лишь 120 лет назад, жили здесь они с незапамятных времен. За столетия род то угасал, то возрождался вновь; в начале нынешнего века один из членов семьи стал баронетом – это была плата за политические услуги. Род Грейвзов не произвел на свет ни великих людей, ни героев, ни злодеев; он никогда не отличался ни особым богатством, ни крайней нищетой – да и вообще ничем не отличался и не выделялся.

Может возникнуть вопрос: как же получилось, что Грейвзы ухитрились пережить все взлеты и падения, сохранив имущество, для преумножения которого они никогда ничего не делали. Ответ кроется в родословной этой семьи. Из поколения в поколение старший сын семьи Грейвз женился на богатой наследнице, и это позволяло с достаточной регулярностью удерживать семью на плаву, несмотря ни на какие растраты, кризисы и притязания младших сыновей.

– Они все так делали! – пробормотала Эллен, глядя на портреты своих предков, освещенные сполохами пламени в камине. – Почему же ему не поступить так же? Я не сентиментальна – но я скорее выйду за еврея из России, чем увижу, как этот дом отдадут под псарню. К тому же подобные вещи труднее переносит женщина – но не мужчина. Будет трудно, но в конце концов он на ней женится, даже если один ее вид будет ему ненавистен. Мужчина не должен позволять чувствам брать верх в таком вопросе – человек умирает, но семья пребудет вовеки. Слава Богу, у Генри всегда было развито чувство долга, и когда он с холодной головой взглянет на эту ситуацию, то увидит ее в должном свете, хотя все равно остается загадкой, что заставило влюбиться в него эту маленькую белобрысую мумию – ведь он ни разу в жизни с ней и словом не перемолвился. Благослови ее Господь, бедняжку. Единственная удача, которая настигла нашу семью – по крайней мере, наше поколение. Ладно, теперь пора спать – эти старые портреты начинают на меня странно посматривать!