Я постучал, и дверь широко распахнулась.
Мой режиссер стоял в сапогах и рейтузах для верховой езды. Из демонстративно расстегнутого ворота его шелковой рубахи выглядывал эскотский шейный платок. Увидев меня, он вытаращил глаза. Его обезьяний рот приоткрылся на несколько дюймов, и из легких вырвался сдобренный алкоголем воздух.
– Чтоб я сдох! – воскликнул он. – Это ты!
– Я, – смиренно признался я.
– Опаздываешь! Ты в порядке? Что тебя задержало?
Я показал на дорогу за спиной и сказал:
– Ирландия.
– Боже. Тогда понятно. Добро пожаловать!
Он втащил меня внутрь. Дверь захлопнулась.
– Выпить хочешь?
– Еще как, – вырвалось у меня, затем, услышав свой новоприобретенный ирландский говорок, я учтиво ответил: – Да, сэр.
Пока Джон Хьюстон, его жена Рики и я сидели за обеденным столом, я пристально разглядывал убиенных птичек на теплом блюде, со свернутыми шеями и полузакрытыми глазками-бусинками, потом сказал:
– Можно предложить?
– Валяй, парень.
– Речь о парсе Федалле, персонаже, который проходит по всему роману. Он портит «Моби Дика».
– Федалла? А, этот! Ну и?..
– Ты не против, если мы прямо сейчас, за бокалом вина, отдадим самые лучшие строки Ахаву и выбросим Федаллу за борт?
Мой режиссер поднял свой бокал:
– Да будет так!
Снаружи погода стала проясняться, трава пышнела и зеленела в темноте за французскими окнами. Наконец-то я здесь, я заполучил эту работу, я лицезрею своего кумира и воображаю, какие фантастические перспективы открываются предо мной в качестве сценариста на службе у гения. От этих мыслей по всему моему телу разливалось тепло.
В какой-то момент за обедом возникла тема Испании, почти мимоходом, или, может, Джон сам упомянул о ней.
Я заметил, как Рики вся сжалась и перестала есть. Она вяло ковырялась в тарелке, пока Джон разглагольствовал про Хемингуэя и корриду, Франко и путешествия в Мадрид, в Барселону и обратно.
– Мы там были месяц назад, – сказал Джон. – Тебе определенно нужно туда съездить, малыш, – сказал он. – Прекрасная страна. Замечательный народ. Двадцать тяжких лет, но они встают на ноги. Кстати, у нас там случилось маленькое происшествие. А, Рики? Небольшое недоразумение.
Рики стала подниматься из-за стола с тарелкой в руке, и нож со звоном упал на стол.
– Почему бы тебе не рассказать нам об этом, дорогая? – спросил Джон.
– Нет, я… – промямлила Рики.
– Расскажи нам, что приключилось на границе, – сказал Джон.
Его слова прозвучали настолько властно, что Рики села и, немного помолчав, чтобы справиться со своим дыханием, начала говорить:
– Мы возвращались из Барселоны, и нам повстречался испанец без документов, который хотел попасть во Францию, и Джону вздумалось провезти его тайком через границу в нашей машине под ковром на заднем сиденье, мол, ничего страшного, и испанец сказал: «О, будьте так любезны», а я говорю, боже мой, если пограничники разнюхают и поймают нас, то задержат, может, даже посадят в тюрьму, а вы знаете, какие там тюрьмы, сидишь там днями, неделями, а может, вечно, и тогда я сказала «нет, ни в коем случае», а испанец умолял, а Джон говорил, что это дело чести, что мы должны это сделать, помочь этому бедному человеку, а я сказала, что очень сожалею, но не собираюсь ставить под удар детей, что если меня посадят, а дети попадут в чужие руки на множество часов и дней, то кто им объяснит, а Джон настаивал, ну, короче, получилась ссора…
– Все очень просто, – сказал Джон. – Ты перетрусила.
– Ничего подобного, – возразила Рики, подняв глаза.
– А я говорю, ты сдрейфила, – сказал Джон, – ясно как божий день. Пришлось оставить бедного сукина сына, потому что у моей жены не хватило мужества перевезти его.
– А откуда ты знаешь, что он не преступник, Джон? – сказала Рики. – Какой-нибудь беглый политический, и тогда бы нас упекли навечно…
– Все равно струсила. – Джон раскурил сигару и подался вперед, сверля глазами жену, сидевшую на дальнем конце стола, за много миль. – Мне претит сама мысль, что я женат на женщине, начисто лишенной смелости. А тебе, малыш, не было бы противно?
Я откинулся на спинку стула, с полным ртом пищи, которую не мог ни прожевать, ни проглотить.
Я взглянул на своего гениального работодателя, потом на его жену, затем снова на Джона и снова на Рики.
Она опустила голову.
– Трусиха, – сказал Джон в последний раз и выпустил дым.
Я смотрел на умерщвленную птицу, что лежала на моей тарелке, и мне вспомнился один случай, который, казалось, остался в далеком прошлом.
В августе я, очарованный, забрел в книжный магазин на Беверли-Хиллз в поисках издания «Моби Дика» малого формата. Экземпляр, который был у меня дома, оказался слишком громоздким для путешествий. Мне нужно было нечто компактное. Я поделился с хозяином магазина мыслями о том, как это здорово – писать сценарии и странствовать.
Пока я восторгался, некая женщина в углу магазина повернулась ко мне и отчетливо произнесла:
«Не отправляйтесь в это путешествие».
Это был Илия у трапа «Пекода», предостерегающий Квикега и Измаила не ходить с Ахавом в кругосветное странствие, ужасное и безнадежное предприятие, из которого никто не вернется.
«Не уезжайте», – повторила таинственная женщина.
Я пришел в себя и спросил:
«Кто вы?»
«Бывшая подруга режиссера и бывшая жена одного из его сценаристов. Я знаю их обоих. Боже, как бы я хотела их не знать. Они оба монстры, но ваш режиссер наихудший. Он сожрет вас и только косточки выплюнет. Так что… – она уставилась на меня, – сделайте все, только не езжайте туда».
Рики смежила веки, но слезы сочились из-под ресниц на кончик носа, откуда капали одна за другой на тарелку.
«Боже мой, – подумал я, – это мой первый день в Ирландии, первый день работы на моего героя».