Глава 10 ЭМ-Вэ-Пэ[1]

Астрид хотела, чтобы все собрались к одиннадцати, но близнецов Эллиота в полдень укладывали поспать, и завтракали они в десять. Айдан и Захари росли настоящими буянами, и Астрид знала, что Венди эти пару полноценных часов в середине дня, когда дети в отключке, очень ценит. Астрид казалось, что из ее трех детей именно Эллиот мог создать по-настоящему большую семью, отчасти потому, что едва ли в состоянии ежедневно вести себя как примерный родитель, а потому один или пятеро – разницы нет, если не считать уровня децибелов за обеденным столом. Когда же родились близнецы, ему исполнилось тридцать восемь, и Астрид поняла – для Венди вопрос деторождения закрыт: во‑первых, она хотела когда-нибудь вернуться на работу, а во‑вторых, пацаны были жуткими хулиганами, и здравый человек просто и помыслить не мог, чтобы добавить к ним кого-то еще.

Порой, когда в комнате собиралось хотя бы двое ее детей, Астрид думала – вот бы сейчас сюда вошел их отец! Их отец, ее муж, Расселл, который не дожил до двадцать первого века, которому не довелось пользоваться мобильником. Иногда Астрид задумывалась, как это Расселл жил без постоянной связи, перемещался в пространстве между домом и работой, между одной базой и другой – сейчас такое представить невозможно. Конечно, она и сама немалую часть жизни провела без мобильника, до рождения Сесилии у нее был телефон-раскладушка, и она понимала, почему многие всегда носят с собой фотоаппарат, а вот Расселлу, кажется, пользоваться мобильником так и не довелось. У одного из его друзей, богатого выскочки, которого они иногда навещали в Калифорнии, в машине имелся телефон размером с коробку для обуви, и они всегда над ним смеялись – тот глупый выпендрежник считал, что без его пяти центов никак не обойтись и крайне важно, чтобы он оставался на связи даже в автомобиле. Как-то ей приснилось, что она сидит с Берди в ресторане и вдруг видит, как за окном проходит Расселл, она выбегает за ним наружу, но его уже нет, и она почему-то босиком, и ресторан куда-то подевался, и надо идти домой. Сны ничего не значат. А Ники считал – значат, впрочем, будучи красавчиком, он верил в такое, во что менее красивым людям верить не полагалось – их тут же подняли бы на смех. А над белыми красавцами смеяться как-то не принято. Так заведено в природе.

До смерти Барбары Астрид подумывала рассказать детям о Берди, хотя вроде тогда было не актуально. А теперь – другое дело. Теперь – актуально. Они люди взрослые, она тоже. И Астрид им скажет.

Часы показали двадцать минут одиннадцатого, однако никто еще не появился. Даже Сесилия, хотя Астрид слышала, как она топает наверху.

Возможно, сравнивать невесток не следует, как не следует сравнивать сыновей, но Астрид сравнивала против своей воли. Ведь дети какими были при рождении, такими и остаются, за исключением общепринятых установок (не ковырять в носу на людях, не петь в туалете), резких изменений не происходит. Ники, точно лист в речном потоке, с удовольствием плыл по течению. Ему всегда комфортно с самим собой, и другие люди не могут перед ним устоять – и так всю жизнь. Эллиот – совсем другая история, он так стремился стать значительным, толковым, обаятельным – все впустую. Вечно одержим идеей совершенства. Мальчишкой ему требовалась самая большая игрушка, самая большая порция мороженого, место в стартовом составе баскетбольной команды в колледже, независимо от класса игры. И Ники, и Эллиот нашли спутниц жизни себе под стать. По крайней мере, они их нашли, а вот их бедная сестра сидит одна.

Наверное, так бывает, когда привидением попадаешь в дом твоего овдовевшего мужа и его новой жены – и видишь, чего хотят твои повзрослевшие дети и кто эти желания исполняет. Ники познакомился с Джульеттой на вечеринке, и через две недели они поженились в здании мэрии. Они цеплялись за пальцы друг друга, как пауки, когда спариваются. Она – решительная, сосредоточенная, вплоть до саморазрушения, чистая француженка. Едва Астрид увидела Джульетту, как ей все стало ясно: бешеный роман, незапланированный ребенок, лебединый нырок в рутину, постепенное отторжение – и конец. Есть судьба, есть рок. Да, они пока не развелись, пытались жить в легкой фантазии, какую благословили где-то под сенью леса, какую поддерживал магический кристалл. Это была туфта, и это знали все, кроме них. У Эллиота – ровно наоборот. Эллиот и Венди стремились сделать все по списку, чтобы все как у людей. Сначала помолвка. Потом свадьба на двести человек, три четверти гостей – бессчетная китайская родня Венди, смена туалетов во время церемонии. Прием по поводу объявления пола детей, потом их рождения, и всякий раз Эллиот и Венди улыбаются ровными и фальшивыми улыбками, легонько обнимают друг друга. Астрид думала: а за каким чертом вам это надо? Конечно, в чем-то Венди похожа на нее саму, тоже перфекционистка, даже лестно, что Эллиот выбрал жену по подобию матери, так и надо искать жену, говорили греки. И все же стремление к совершенству у Венди и Астрид проявлялось абсолютно по-разному. Венди заботило здоровое питание, но не вкус. Калории, а не процесс. Да только кому в браке нужна свекровь? Разве что для сравнения, по контрасту.

Расселл Стрик не понимал ни слова из того, что говорила мать Астрид, ее английский отдавал романской группой и булькал в горле, однако Расселл обожал ее кашу варнишкес. Его мама была полусонной тихоней, и Астрид знала – Расселлу хочется, чтобы его жена не боялась раскрыть рот. Матери в их каждодневной жизни родительского участия не принимали. Не ходили в носках по ковру, играя с детьми, как принято у дедушек и бабушек сегодня, именно этого ждали от Астрид ее дети. Из них двоих подушкой безопасности был Расселл. Конечно, он бы разрешил Сесилии обклеить все его лицо стикерами, позволил бы близнецам прыгать с него, как с трамплина. Интересно, как бы он отнесся к тому, что на брачном ложе его заменит Берди? Она бы ему понравилась, а потом он передал бы ей свою грязную тарелку, чтобы отнесла в раковину. Короче, он бы не понял. Расселл был из тех мужчин, которые, познакомившись с женщиной, прожившей полвека с другой женщиной, говорят про себя: как мило, две женщины живут под одной крышей. Однако Астрид за последние двадцать лет изменилась – наверняка изменился бы и Расселл. Грустная загадка: как поседели бы волосы на его груди, как бы он отнесся к гендерно-нейтральным туалетам, что сказал бы о Дональде Трампе? Иногда Астрид думалось, что после смерти мужа она вовсе и не изменилась, хотя по большей части она чувствовала себя дальней родственницей той, из прошлой жизни, двоюродной сестрой из другой временной зоны, оставшейся на старых фотографиях в немодной одежде.

Меню было простым: блины, ветчина, крутые яйца, тосты, джем, свежевыжатый сок, фрукты. Близнецам, как и Венди, требовалась безглютеновая пища, и Астрид приготовила горку безглютенового теста. До рождения близнецов она даже не слышала о глютеновой зависимости, не сказать что Астрид в такое не верила, она лично знала несколько человек с проблемами брюшной полости, только при чем тут близнецы? Да и Венди тоже. Она сама все время провоцировала пищевые расстройства, однако Эллиот ел, что давали, и бровью не вел. Точно семейный пес – тяжело дыша, появлялся к приему пищи с высунутым языком.

Две миски с тестом стояли на рабочем столе, в каждой – свой ковшик. Ветчина охлаждалась на длинном овальном блюде. Астрид взяла ломтик и съела. Раздался звонок, и она поспешила к двери, будто гости могут не дождаться и уйти. У двери она посмотрела через стеклянную панель сбоку – Берди двумя руками держала большую миску, обернутую пластиком. Принесла фруктовый салат.

Астрид распахнула дверь.

– Ты первая. Все задерживаются.

Берди поцеловала Астрид в щеку.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – повторила Астрид, сразу отогнав суровые мысли.

В доме Берди толкнула ее локтем.

– Ты точно готова?

– Готова или нет – отступать некуда. Кто знает, когда из-за поворота выскочит еще один автобус? – Они прошли в кухню, Берди поставила на стол фруктовый салат.

– Тут ведь можно по-всякому. Можно сразу, а можно короткими перебежками. Я родителям про себя рассказала только в двадцать пять, хотя они наверняка знали, когда мне было еще двенадцать. Я написала им письмо, они ответили – мол, жаль, что я выбрала дорогу в ад, и больше мы этой темы не касались. Думаю, оно и к лучшему. – Берди взяла клубничку и внимательно ее оглядела.

– По-моему, это ужасно, – сказала Астрид. – Нет, я скажу им всем и сразу. Пусть плачут, рвут на себе одежды, если хотят, но дело будет сделано, и можно спокойно переключиться на блины. – Она поежилась, стараясь унять нервы и все равно нервничая. Чувства – это проблема, если спросить ее детей, они скажут, что ей их бог не дал, разве что самую малость. Боязни у нее нет. Контроль – вот чего у Астрид всегда имелось в достатке. Да разве контроль – это чувство?

Кухня наполнилась летним светом, по деревянным половицам гуляли желтые бороздки. День будет жарким, но чуть позже.

Астрид и Берди нашли друг друга быстро и неожиданно. Пять лет назад Берди пришла в салон вместо Нэнси, и так случилось, что Берди и Расселл – из одного города, что они оба прикасались к ее телу! Когда Берди приехала, Расселл уже давно отошел в мир иной, рану даже нельзя было назвать свежей, и на эту тему они долго не говорили. Интересно, касался ли Расселл головы Астрид? Он массировал ей ноги. Он, безусловно, касался ее тела, щек. Но трогал ли он ее волосы? Может, смахивал с лица в ветреный день? Астрид не помнила. Все в глубоком прошлом, и никакой грусти нет – как грустить о том, что давно забылось? Астрид помнила то, что помнила, и этого вполне достаточно.

Когда Расселл умер, все протянули Астрид «руку помощи», как водится у вежливых людей, ей слали открытки, звонили, предлагали помочь «всем, чем можно», но все это были пустые слова, самый заметный жест – упомянутая открытка в почтовом ящике. Ники заканчивал школу и блистал на весенних теннисных турнирах, Портер, двадцатилетняя толстушка, балдела от пива и независимости в общежитии. И была там счастлива, по крайней мере пока не умер Расселл. Эллиот уже закончил колледж и метил в юридическую школу, примерялся к новому уровню жизни. Чем еще он там занимался, Астрид не знала. По совету психолога из школы Ники они вчетвером сходили на консультацию к психотерапевту, который помогает справиться с утратой близкого человека – эта дама, как и многие, завидев скуластое лицо Ники, решила, фигурально выражаясь, пригреть его на своей груди. На экраны как раз должен был выйти фильм, в котором он снялся, «Джейк Джордж», и радужные перспективы висели в воздухе тяжелой елочной игрушкой. Портер и Ники плакали, Астрид и Эллиот держались, так все и закончилось. Никакого путного совета они не получили.


Общались они хорошо, что правда, то правда, если не говорить всегда об одном и том же – о тяжелой вдовьей судьбе. Так или иначе, спустя много лет, когда Нэнси уехала во Флориду, а в салоне появилась Берди, Астрид пригласила ее пообедать. Так все и началось. Каждый понедельник Астрид и Берди поедали омлеты в «Спиро» или сидели в вегетарианском кафетерии на Коламбус-стрит, запивали салаты холодным чаем, и разговаривали, и смеялись, и все это влияло на Астрид очень благотворно. Терапевт ей уже не требовался, эту роль взяла на себя Берди.

До первого поцелуя дело дошло только через два года. Стоял февраль, канун дня всех влюбленных, Святого Валентина, хотя Астрид никакой связи тут не усмотрела. Лишь через несколько недель она сказала об этом Берди, мол, вот какое совпадение, и Берди в ответ посмеялась, да, знаю, конечно. Астрид попала в ловушку соблазна, сама того не подозревая. На праздник в кинотеатре Райнбека показывали «Шоколад», и Берди предложила поехать, Астрид с удовольствием согласилась – вечерами она обычно сидела дома, словно надеялась, что забредет кто-то из детей, надо будет их накормить и подоткнуть одеяла. Веяло холодом, дул сильный ветер, когда они вышли из машины перед кинотеатром, Астрид пришлось придерживать шляпу рукой.

Фильм оказался добротно снятой пустяковиной. В свое время она его пропустила. Все актеры как на подбор красавцы, иногда ничего другого и не надо. Берди часто посмеивалась, Астрид на нее не шикала. Расселлу тоже нравилось ходить в кино, его устраивала любая гангстерская сага, мафия, пальба из автоматов, он это обожал. Но тогда все пошло иначе. Берди подвинулась ближе и что-то шептала Астрид про цыганскую натуру Джонни Деппа, про диалоги, про то, как герои, когда пробуют шоколад, закатывают глаза в порыве страсти. В какую-то минуту Берди, не удержавшись, вышла в фойе и вернулась с пачкой M&M. Ближе к концу фильма она положила руку на руку Астрид и посмотрела на нее игриво-вопросительно, и в секунду прикосновения Астрид поняла, куда клонится дело, оно двигалось в этом направлении уже давно, только под поверхностью – так ребенок прекрасно понимает язык, хотя говорить на нем еще не может. После фильма Берди на прощание поцеловала ее в губы, и Астрид поняла, что созрела. И все это она сейчас расскажет своим детям, расскажет о своей жизни в параллельной вселенной, где уместно все. Там она была совсем другой мамой. Там у нее последние пять лет была лучшая подруга – Берди. Когда у Эллиота родились близнецы, Астрид купила два мягких грузовика, один одного цвета, другой другого – щедрый и продуманный подарок. То, что она с кем-то ходит обедать, никого не интересовало. В Клэпхэме к публике с нетрадиционной ориентацией относились дружелюбно, даже упоминали в туристских справочниках. В витринах домов и ресторанах висели флаги с радугой. А сама Астрид, как выяснилось, оказалась дружелюбнее остальных.

В дверь снова позвонили, и Астрид подскочила с места.

– Я открою! – крикнула Сесилия, сбегая по лестнице.

Она распахнула дверь, и безо всякой паузы в дом влетели пацаны Эллиота, вооруженные большими пластиковыми мечами. При том, что они совсем разные, Венди умудрялась каждый день одевать их почти одинаково, и их требовалось сперва затормозить до полной остановки, поставить рядом друг с другом и уже тогда понять, кто есть кто. На носках их кроссовок Венди написала А и З, но шалопаи иногда специально менялись – ввести опекунов в заблуждение.

– Привет, – сказала Венди, переступая через коврик у двери. – Извините, задержались. Привет. – На каждом плече у нее висело по тяжелой нейлоновой сумке.

– Спасибо! Не беспокойся, я их поймаю! – И Сесилия понеслась за мальчишками, довольная, что есть куда направить нерастраченную энергию.

Эллиот прошел за Венди в кухню. Они были одеты, как обычно одеваются в выходные – хлопковые шорты с поясами и рубашки поло. Хоть сейчас на поле для игры в гольф, эдакие богатенькие супергерои.

– Привет, мама. – И Эллиот одарил маму бесстрастным поцелуем в щеку. Потом взглянул на стоявшую за спиной Астрид Берди, сделал паузу. – Берди, – сказал он. – Рад видеть.

– Я стригусь в Райнбеке, – проговорила Венди извиняющимся тоном, как всегда, когда оказывалась с Берди в одной комнате, будто работа Берди подразумевала исповедь. – У меня свой мастер, уже и не помню, сколько лет.

Венди была лучшей в своей группе в колледже, а потом и в юридической школе. После рождения близнецов она вернулась в юридическую компанию в Нью-Палце, на полставки, однако ее специальность – корпоративное право – перебросили на малый бизнес, своего рода понижение, и Астрид знала, что бешеной страстью к этой работе Венди не пылает. Ее самый преуспевающий клиент владел сетью фаст-фуда в Гудзоновой долине.

– Не страшно, – успокоила ее Берди. – Они свое дело знают, прическа у вас – супер. И волосы насыщенные. После родов у многих женщин объем пропадает.

Венди обрадовалась.

– Дорого, конечно, но стоит того, верно?

Эллиот взял из вазы на разделочном столе яблоко и с хрустом откусил порядочный кусок.

– У тебя волосы всегда выглядят одинаково.

Венди щелкнула его по плечу, зацепив один ноготь другим.

– Они всегда выглядят прекрасно, – уточнила Астрид. – Вот что он хотел сказать.

Раздался стук в дверь, и на пороге с новой порцией еды появилась Портер. Сыр «Счастливый Клэпхэм» – куда же без него? – симпатичная буханка хрустящего хлеба. Астрид нравилась домашняя пища, приготовленная со всякими специями, по рецепту, однако все, что готовила Портер, попахивало каким-то – как правильнее сказать? – селом. Сама Портер ела, как одна из ее коз – все сваливала в большую миску, в общую кучу. Астрид смотрела, как дочь лавирует между брошенными на пол сумками, игрушками, которые уже успели разбросать Айдан и Захари, тут же валялась кроссовка Сесилии. Она вдруг прониклась любовью к Портер – та что-то принесла, потом останется, поможет все убрать. По мнению Берди, детям о таких приятных мелочах обязательно надо говорить, когда испытываешь благодарность – им приятно слышать, что мама хорошо о них думает, даже если речь идет о пустяках. Астрид о подобных мелочах вслух никогда не говорила, да и о не мелочах тоже. А вот то, что она влюбилась – влюбилась! – второй раз в жизни, это точно не мелочь, в возрасте, когда шансов влюбиться… куда меньше, чем попасть под школьный автобус. Астрид вспомнила об этом, глядя, как Берди наполняет чайник в раковине, завитки волос слегка прикрывают шею. Когда они познакомились, Берди была шатенкой, сейчас волосы заметно пробила седина. Наверное, всю жизнь Астрид ждала, что в ее жизни появится человек с вьющимися волосами.

– Внимание, я хочу что-то сказать, – объявила Астрид.

Портер поставила еду на рабочий стол, Сесилия высунула голову из коридора.

– Эй, эй, эй! – Портер задергала головой. Потом пальцем прочертила по шее горизонтальную линию. – Мама, не надо.

– Не волнуйся, Портер, – успокоила дочь Астрид.

Выкладывать чужие тайны – не по ее части. Портер перевела дух и кивнула. Вот это номер! Потом надо будет рассказать об этом Берди – прямо на глазах родился анекдот, которым Астрид обязательно поделится с будущей внучкой – твоя мама думала, что я собираюсь всем рассказать о тебе, но Буля не такая. Эллиот и Венди вели почти бессловесную беседу – он берет машину, она отводит детей домой. Никто особого внимания на нее не обращает. Мальчишки наверху носятся и кричат «пух, пух, пух». Жизнь идет своим чередом и ради нее не замедлится. Астрид откашлялась и продолжила:

– У нас с Берди романтическая связь, уже не первый год. После того как на моих глазах погибла Барбара, я не вижу смысла от вас это скрывать. Если есть вопросы – задавайте. Если нет – стол накрыт.

– Что она сказала? – спросил Венди Эллиот.

Портер заржала и тут же прикрыла ладонью рот. Потом зарылась головой в плечо Астрид.

– Ух ты! – воскликнула она и поцеловала маму в щеку. – Берди, ну ты попала! – Портер подошла к раковине и обняла Берди. – И, надо думать, уже давно. – Портер покачала головой. – Какая прелесть!

– Мама, ты серьезно? – Эллиот говорил негромко. – Это же ни в какие ворота… Что такое ты несешь? – Он скривил лицо и повернулся к Венди. – И что мы скажем Айдану и Захари? Что у Були появилась близкая подруга? Как ты можешь на нас такое вывалить? Честно скажу, не ожидал. – Он стиснул челюсти. – И сколько ты нам морочила голову?

– Ну-ну, Эл. А детям можешь сказать, что у Були есть подруга, близкая подруга Берди, только их это будет волновать в одном случае – если это будет волновать тебя. А тебе-то что волноваться? Совсем не обязательно на все вешать ярлык. Сбежать с бродячим цирком мы не собираемся. Делать татуировку на лбу – тоже. – Щеки Астрид запунцовели, но она продолжала расставлять тарелки на обеденном столе. Она ожидала чего-то подобного, даже скользкой реплики «морочить голову», будто эти два слова отражали ее чувства к Берди, к детям, объясняли все, чем она хотела поделиться и что оставить при себе. – Пожалуйста, к столу. Сеси, ветчину будешь?

Сесилия так и стояла у края коридора. Понять, что выражало ее лицо, Астрид не могла. Сесилия медленно вошла в кухню, взяла тарелку и положила на нее пару кусков ветчины.

– Мне казалось, – осторожно начала она, с еле заметной улыбкой, – меня сюда привезли, потому что в этом доме царит стабильность.

– Можешь не сомневаться, – заверила Берди и тоже взяла тарелку. – Нет ничего более стабильного – извини, Астрид, – чем пожилая лесбиянка.

Берди на девять лет моложе Астрид, ей всего пятьдесят девять. Когда-то девять лет значили много – разные школы, разные фазы жизни, теперь же эти девять лет словно ветром сдуло. В не слишком отдаленном будущем разница в девять лет снова себя покажет – восемьдесят и семьдесят один, девяносто пять и восемьдесят шесть, но сейчас они плывут сквозь время вместе, обе здоровые, активные, способные наслаждаться жизнью.

Эллиот громко выпустил воздух изо рта.

– Пойду приведу парней, скажу, что блины готовы. Только со словом на букву «л» полегче, ладно?

Он затопал по ступеням, стал звать ребят и в ответ услышал боевой клич: «Я тебя убью, проткну твое лицо мечом!» Не понять, кто именно из близнецов выдал такую тираду. Венди тоже побежала наверх.

– Я не собираюсь называть себя лесбиянкой, – сообщила Астрид. – Если уж точно, я бисексуалка. Этим словом можно пользоваться. Впрочем, мне и оно ни к чему. – Произнести это слово – как дернуть натянутую струну, надо как-нибудь еще раз попробовать, смеха ради, проверить, проскочит ли молния по позвоночнику, как на ярмарке, когда лупишь молотом, надеясь, что зазвенит колокольчик.

Берди поцеловала ее в щеку.

– Знаешь, мама, – заговорила Портер, – я думала, что возможность быть паршивой овцой в семействе ты еще на несколько минут оставишь за мной. Я под впечатлением.

– Эм-вэ-пэ, – сказала Сесилия и тут же поджала губы, словно хотела загнать назад то, что уже вылетело. Берди, Портер и Астрид вопросительно смотрели на нее. Сесилия закатила глаза. – Не заставляйте меня это произносить, – сказала она. Никто не шевельнулся. – Мне вообще пофигу.

Астрид издала радостный вопль.

– Шикарно. Это будет мой новый девиз, дорогая. Эм-вэ-пэ, Берди, ты слышала?

Когда она в последний раз вопила? И на какие еще фортели способна? Благодаря Берди она, кажется, готова прыгнуть с парашютом, как Джордж Буш в свой девяностый день рождения. В глазах Портер читалось удивление и, кажется, даже изумление.

– Мама, если начнешь произносить слово на букву «ф» при Эллиоте и его детях, он умрет. – Портер сунула палец в миску с тестом для блинов, а потом – в рот. – Это еще что за параша?

– Безглютеновое тесто, – объяснила Астрид. – Попробуй другое. Я буду паинькой, обещаю.

Портер зачерпнула ковшиком обычное тесто, бросила его на раскаленную сковородку – и кухню наполнил запах теплого масла. Берди приобняла Астрид и несколько минут не убирала руку, от которой исходило трепетное сияние. Наконец вниз под страхом смерти притащили Айдана и Захари, усадили за стол и заставили есть блины. Эллиот, поворчав минут пятнадцать, скрылся, и больше его не видели.

Загрузка...