Глава 1. Злющая, забытая, на весь мир сердитая
Дверь хлопнула за спиной, точно выстрелила. Я запрокинула лицо и позволила небу осушить глаза. Есть у меня такое умение. Малыши рукавами да платками слезы размазывают, а я их в себя втягиваю. Надо только на яркое что-нибудь взглянуть – и все само собой получается. Выдох ртом, вдох глазами – и слёз нет. Ну или почти нет.
Жаль, конечно, что улица кругом, людей много, а то бы еще и повыла по-волчьи. Для успокоения нервов и полной разрядки. Потому что достали. Все и всё!
И еще раз для особо непонятливых по слогам: ДО-СТА-ЛИ!
А если совсем уж честно, то достают главным образом те, кого мы считаем самыми близкими. Это уж так жизнь нам подстроила, что самые близкие жалят больнее всего.
Нет, ну в самом деле, почему?!
Еще вчера был такой волшебный закат! Я бы сказала – щемящий. Прямо танцевать хотелось! Смотреть, восхищаться и плакать. Розовой патокой вечерний свет просачивался сквозь липовую и тополиную листву, густым медом растекался по городским улицам, золотя стены и асфальт. Такие медовые закаты наверняка подслащивают близкие сны, но это было вчера, а сегодня меня бесило буквально все: и жаркий тротуар, и какие-то молодые огрызки, цедящие пиво на дворовой лавочке, и снулые лица прохожих.
Я прямо как через линзу дурную на мир взглянула. Все изменилось и перекосилось: грязные стены домов, обшарпанный кирпич, ямищи на дорогах, грязюка. Еще и машины кругом – прямо одуреть, сколько их наклепали! И неба почти не видно: тут заводские трубы, там домины в шестнадцать этажей, а между крышами неряшливой паутиной оптические кабели. Тетечки все толстущие – прямо уточками переваливаются, а у мужчин сплошь и рядом пузо через ремень. Плюс подбородки двойные, загривки тройные, небритость, татуировки… Смотришь и гадаешь: в городе ты живешь или в зоопарке? Вроде на зоопарк больше похоже, только животные там не бродят с пивом в руках и не орут в телефоны, не ругаются…
Поправив на плече лямку от сумки с ноутом, я добрела до детской песочницы, ненадолго присела. Нет, легче по-прежнему не становилось. Горло саднило от обиды, а сердце словно кто между ладонями катал и мял. Одной рукой я потерла грудь, второй сгребла песок и стиснула в пальцах так, что самой стало страшно. Эх, была бы я поменьше – отправилась бы к Ии Львовне в библиотеку.
У нее там уголок плакательный – специально для разобиженных деток – крохотное пространство за ширмой, где размещался маленький столик, а на нем непременная ваза с сушками и конфетками. Ну и чай, конечно, из ароматных травок. В дни зарплаты Ия Львовна, или Иечка, как звали ее дети, еще и шоколад покупала – исключительно горький. Это после того дурного случая, когда один из родителей наябедничал директору, поставив в вину юной библиотекарше, что вместо книг она потчует детей сладостями и портит им зубы. Вроде как кариес вместо грамоты! Так это примерно звучало в его устах. Ну и директриса обрадовалась – она-то нашу Иечку с первых дней невзлюбила, – и закуток действительно проверили. На счастье Ии Львовны, кроме сушек и одинокой плитки шоколада, ничего криминального не обнаружилось: детки успели все подъесть. А шоколад оказался горьким, что и спасло библиотекаря. Даже директор кое-что временами почитывала и потому была в курсе, чем горький шоколад отличается от молочного. Ну то есть примерно такая же разница, как между подсолнечным маслом и пальмовым. Одно лечит – другое калечит. Поэтому Ии Львовне на всякий случай погрозили пальчиком, однако чаепитий запрещать не стали.
Только туда мне было идти уже не по возрасту. Это лет до десяти можно плакаться, а потом… Потом твои проблемы – это только твои, и ничьи больше. И как можно рассказывать постороннему человеку про семейные ссоры? Да и про внешность ни с кем особенно не поговоришь. А поговорить хотелось. Другие-то вовсю увлекались селфи, обменивались эмэмэсками с видео, я же свои фото давно невзлюбила. С тех самых пор, когда Маркушина впервые назвала меня уродиной. Она-то за сказанное, конечно, от меня огребла, но слово, как известно, не воробей. Уже дома я себя в зеркале долго рассматривала и поняла, что гадина Маркушина права. Нечем мне было гордиться: челюсть тяжеловатая, рот узенький, губы не «айс», глазки серенькие, злые, никакого нигде силикона, никаких припухлостей. И волосы жесткие, то ли вьются, то ли нет – не поймешь. Даже цвет – и тот пегий. То есть среди соломенного разнотравья этакая бронзовая прядь над самым лбом. Маму даже в школу вызывали, говорили, что рано девочке делать мелирование. А я разве виновата, что оно само так растет? Какое уж там мелирование! Я вообще за волосами не ухаживала, мыла – и больше ничего, поэтому на голове у меня черт-те что творилось – впереди светлый ерш с бронзовой прядкой, позади форменная копна. Короче, батька Махно в юбке. Хотя и юбок я давно не носила – предпочитала шорты с джинсами.
А еще я всегда помнила о своем росте. Я ведь класса до шестого была выше всех! Этакая дылда, поглядывающая на некоторых учителей сверху вниз. Может, потому и дралась напропалую. Глупо, имея такой рост, не воевать за справедливость.
Я и воевала – защищала всех и ото всех. Причем колотила нередко и старшеклассников, ну а наших девчонок по струнке строила, курить не разрешала, ругаться запрещала. И ведь слушались! Даже потом, когда начали потихоньку обгонять в росте. Теперь уж я и не самая рослая была, однако привычка сутулиться осталась…
Я порыскала глазами и, конечно, отыскала на земле подходящий объект – пакет из-под суррогатного сока. Поднявшись, сделала шаг и со всего маху пнула по коробке. Картонная упаковка взлетела в воздух и приземлилась в заросли крапивы и чистотела. Вот там ей самое место! Потому что соки коробочные не лучше пальмового масла – такая же отрава для детских желудков. Как однажды выразилась мама: «переходная стадия к наркотикам». Потому что вырабатывают такую же зависимость. Во всяком случае, после пепси и подобных соков дети ничего натурального уже просто не пьют.
При воспоминании о маме мне снова стало плохо. Блин! До чего же скверно, когда нет тыла, когда ты одна – совсем одна! А ведь это родители! Считай, главные союзники по жизни. Только какой там союз, когда и то им не так, и это не этак. Приезжают из своих секретных командировок и отыгрываются на мне. Словно это я виновата, что у них тяжелая работа! А мне разве не тяжело? В школе и без того дела́ – хлам, времени постоянно в обрез, а тут еще дома сплошные армагеддоны. Точнее, начиналось-то все обычно в школе, а дома, вместо того чтобы утешить да поддержать, принимались подпевать учителям. Это наша классная, Вервитальевна, им позвонила да накляузничала, ну а родители – они же в одну дуду с педагогами обязаны дуть – вот и взялись за хоровое дудение. Учителя, значит, пилят-трамбуют и родителям предлагают поучаствовать. Потому что, по общему мнению, это помогает процессу образования, способствует дисциплине и все такое.
Так что «родительская помощь» началась сразу после уроков. Сперва пропесочили из-за оценок, потом из-за прохладного отношения к своему будущему, ну а дальше пошло-поехало: вульгарная речь, дурное поведение на переменах и прочие дела. Ну да! Сейчас же на переменах ни бегать, ни прыгать не разрешают, и я, понятно, не прыгала, но кое-что вчера себе все-таки позволила. Во-первых, в сто сорок первый раз демонстративно прошмыгнула мимо турникета. Камере палец показала и поднырнула под штангу. Во-вторых, затеяла спор про гаджеты в библиотеке. Это уже Марат с Кариной из параллельного меня спровоцировали. Потому как книги их не интересовали, а интересовало селфи на фоне книжных полок. Вот я немножко и издевнулась над ними, а заодно сровняла с землей весь современный прогресс с его айфонами, планшетами и айпадами. Причем библиотекарша Ия Львовна меня поддержала, а за Марата с Кариной вступились их одноклассники. Ну и разгорелся сыр-бор, пока на наши вопли не примчался школьный актив. Понятно, досталось всем без исключения.
Только и это было прелюдией перед главным блюдом, потому что на последней перемене я взяла и оттаскала Снежану Маркушину за ухо. Вроде и мало было очевидцев, но сейчас ведь камер кругом понатыкали! Еще и ябедничать школяров приучают. Так что нашлись доброхоты – доложили директору, а там и снятое камерами внимательно просмотрели. Разумеется, взялись воспитывать – сперва в учительской, потом дома. Заметьте, ни там, ни здесь я так и не сказала, что симпатичная и вечно нарядная Снежана, имеющая средний бал «четыре и восемь», уже вовсю ругается матом, рассказывает похабные анекдоты и активно рыщет в сети, отыскивая богатеньких иностранцев. Зачем? Да чтобы выскочить замуж и сделать любимой родине ручкой. Хотя уедет – воздух чище станет.
Но наказала я Маркушину совсем за другое. За новенькую нашу наказала.
Это у нас в классе ротация такая ежегодная – одни уезжают, другие приезжают. Ну и, понятно, кто-то вечно оказывается в ранге новеньких. И я во втором классе была новенькой, потому что переехала из Октябрьского района, и Альбинка года три назад тоже была новенькой, и Катюха с Веркой, и даже моя закадычная Стаська, очутившаяся в нашем классе как раз под Новый год, точно подарок от деда Мороза. Только недолго я радовалась этому подарку: минувшей зимой все семейство Стаськи переехало жить в Австралию. И ладно бы одна Стаська. Следом за ней родители забрали из школы Катюху, которая жила и училась теперь в Екатеринбурге. Так и осталась я без Стаськи и Катюхи – совсем одна.
Прежние новенькие стали старенькими, а обычные приятельницы стремительно «перекрасились». Ветеранами себя почувствовали, хозяйками жизни! И вроде как право получили изводить всех тех, кто приходит в наш класс впервые! Разве не свинство? А тут еще эта Лиза, девочка-беженка, прямо меня поразила. Глаза у нее были такие… ну, просто невозможно объяснить! Отчаянные и умоляющие одновременно. Я с ходу поняла, что таких обижать нельзя. Нехорошо и подло. Она и впрямь глядела на нас с какой-то оглушающей надеждой, словно все мы были ее последним пристанищем. Стояла у доски и смотрела, пока Вервитальевна ее представляла. А потом, когда классная заговорила о том, как тяжело приходится беженцам, вдруг вспыхнула и опустила голову. Но перед этим мне показалось, что в глазах ее промелькнула горечь. Нехорошая такая – с примесью разочарования.
Может, я что-то и нафантазировала, но мне сразу стало ясно, что наши забияки в нее вцепятся. Не мальчишки, так девчонки. Так оно и получилось.
На первой же перемене Маркушина подошла к новенькой и невинно так спросила:
«Ты, говорят, беженка. Не расскажешь, откуда сбежала?»
Не самый жуткий вопрос, но надо знать Снежанку с ее интонациями, чтобы оценить всю ехидность сказанного. Новенькая собиралась промолчать, но Маркушина не отставала.
«Алё, новенькая, а где твой сотовый? Неужто вон то поленище? И кнопки какие здоровские, – пальцем-то хоть попадаешь?»
Девчонки за спиной провокаторши с готовностью прыснули.
«Не дашь номерок? – продолжала Маркушина. – Мы тебе эмэмэсок накидаем – с личиком твоим. Прямо сейчас фоткнем – и пошлем…»
Я не выдержала:
«Ты бы не лезла к ней, а?»
«А ты бы не вмешивалась, а? – отмахнулась Снежана. Еще и голос мой скопировала. – Ты ведь у нас тоже вроде беженки. Только слегка наоборот. Не ты, а от тебя все сбегают. Прямо по всему миру разбегаются».
Это она про Стаську мне намекала, хотя все знали, что были мы лучшими подругами и в Австралию Стаська поехала вместе с родителями, а вовсе не сама по себе. Кстати, и не хотела она уезжать. Как мы тогда обнимались да плакали, знал бы кто! Но Маркушина взяла и выложила эту пилюлю – да еще своим ангельским, хорошо поставленным голосом – при новенькой и при свидетелях.
И что обидно – верно ведь подметила про бегущих. Стаська, понятно, не в счет, и Катюха не в счет, но другие-то действительно сбежали. Хотя до появления Альбинки все они дружили как раз со мной. Ну или делали вид, что дружат. А после одна за другой переметнулись к новому лидеру.
Короче, тут любой бы психанул – я и взъярилась. Хорошо парням – могут руки запросто распускать, даже по лицу бить. А нам как быть? Не кулаками же размахивать! Но Маркушина, дурочка такая, забыла про мой темперамент – и очень даже напрасно. Я сама поразилась, как у меня все получилось жестко и быстро, – цапнула одноклассницу за ухо, пригнула к полу, второй рукой ухватила за шею и оттаскала по полной. Вот только про камеры, идиотка такая, забыла. Мне потом в кабинете директора напомнили про них и ролик показали, чтобы не отнекивалась. А я и не стала ничего отрицать, только попросила сбросить видео на сотик. Типа как раз подходящий прикол для инета.
Тут-то их и прорвало – прямо в лобовую поперли. Маркушина-то у них пай-девочка, всегда на хорошем счету. Еще и папочка школе финансово помогает – в гимназический фонд ежегодно отстегивает. Ну а Валерия Аникина (я то есть) как раз наоборот: вечно в контрах с учителями, в школьных мероприятиях участвует редко, с одноклассниками конфликтует. Короче, разогрели голоса до точки кипения. Жаль, нельзя было уши заткнуть наушниками. Пришлось выслушивать весь этот рок-н-ролл от первой ноты до последней.
Но хуже всего, что концерт возобновился дома. Вот это была уже полная жесть, и тут я знала: ни аргументы, ни оправдания – ничто не поможет. Припомнят все свои нервы и скомканные надежды, все мои промахи и невыполненные домашки. Прав был Жорж Сименон, говоря, что, «задавая домашнее задание, учителя метят в учеников, а попадают в родителей». Про это я им тоже ляпнула, но меня даже не услышали. Странное такое заболевание – неумение слушать и слышать! Похоже, у взрослых это давно уже перешло в стадию эпидемии. Ведь даже не расспросили – сразу пошли метелить всеми калибрами. Выдали и за пострадавшее ушко Маркушиной, и за все мои обильно-хронические недостатки. В самом деле – почему слишком гордая, почему внешний вид ужасный, почему грубо разговариваю, почему в рюкзаке кавардак? Еще и в комнате не прибираю, в книги вместо добротных закладок спички сую, учителей не уважаю, родителей не слушаю. И еще сто сорок три «почему», «зачем» и «чего ради».
А как ответишь на такой «селевой поток»? Тем более что ответы им вовсе и не требовались: им разрядка была необходима. Вроде эстафеты, понимаете? Учителя их напрягли, а они на меня перекинулись. В таких случаях ответов действительно не ждут, важен сам прессинг – сабель звон и все такое. Результат же требуется один-единственный: чтобы пошла на попятную, повинилась и осознала. Чтобы поняла наконец: если в кармане готовенький паспорт, то и в голове должна зародиться вполне взрослая ответственность. За уши одноклассниц, за оценки в дневнике, за уроки и незаправленную кровать.
Я даже головой помотала. Не-е-е… Конечно, мир какое-то время можно терпеть. Но когда такая куча всего наваливается, да еще за такое короткое время, поневоле крыша съедет. Это как два снаряда да в одну воронку. Только в мою – не два, а целый рой успел залететь.
Вот и завелась. Попробуй не заведись, когда тебя так умыли, а после отобрали смарт, денежную карту и отключили от сети. Это они таким образом воспитывали меня – взяли и лишили интернета. Компьютер оставили, а роутер со смартом забрали. Причем я надеялась, что где-нибудь дома припрятали, все кругом перерыла, но не нашла. Значит, на работу с собой унесли – борцы, понимаешь, за нравственную чистоту и заправку постелей!..
– Здравствуй, милая!
Я точно споткнулась, торопливо выпутываясь из своих недобрых мыслей. Ответила с некоторым запозданием:
– Здрасте…
Это был наш сосед – жил этажом ниже – худющий, как щепка, с седой щетиной на щеках и прозрачными водянистыми глазами. Смотрел так, что с непривычки пробирало холодком. Во всяком случае, я сразу припомнила глаза новенькой. Ведь точно! Было у них нечто общее! В са́мой глубине глаз какая-то стылая обреченность. И у соседа я что-то похожее разглядела – уже с месяц назад. И тогда же с ужасом осознала, что сосед наш готовится к смерти. Раньше он дворничал, пил с приятелями во дворе, скандалил, а теперь… Теперь он по-прежнему убирал мусор, но уже не пил и не буянил. Проводил во дворе все свободное время и, как думалось мне, спешил надышаться миром. Другие-то в больницах лежали, в постелях маялись, а он выбирался под открытое небо и бродил по улицам. При этом часто здоровался, смотрел во все глаза на окружающее, деревья руками трогал – чуть ли не гладил.
Несколько раз я видела его возле оградки садика, где он с тоскливым восторгом следил за гуляющими детьми. Что творилось в эти минуты в его душе, я даже не пыталась себе представить, но встречать его с каждым днем становилось тяжелее и тяжелее. Движения соседа становились старчески медлительными, кожа темнела, а вот взгляд, напротив, приобретал особую цепкость – точно пронзал хирургическим инструментом насквозь. Но самое главное, что своим появлением он все во мне переворачивал: менял настроение, встряхивал, отвлекал на совершенно непривычные мысли. Иногда после встречи с ним становилось тоскливо и грустно, а иногда – наоборот. Вот и сейчас произошло непонятное. Только что я была зла на весь мир, а стоило ему поздороваться и назвать меня «милой» – и все прошло. Он-то побрел себе дальше, а я осталась стоять ошарашенная. Будто разбили во мне прежнее темное зеркало и склеили из кусочков новое – серебристое да яркое.
Тело ожило, и ноги сами повели привычным маршрутом. Земной шар возобновил движение, липовые шеренги поплыли мимо, и что-то такое я даже начинала уже слышать. Да, да! Сосед словно уши мне прочистил – я снова слышала музыку ЗБ.
Меня тихо звали – и очень издалека. Это походило на песню, исполняемую шепотом. А еще на шелест ветра, который следовало только поймать и далее плыть под зыбким парусом, не сопротивляясь и не отвлекаясь на постороннее. И я бы плыла, но оставалось еще одно дельце: мне срочно следовало повидаться с новенькой. Почему? Да потому, что именно сейчас мне позарез требовался друг.
А друзей, если кто интересуется, ждать нельзя. Если друзей нет, на них открывают сезон охоты. Только не как на куропаток или каких-нибудь уток, а скорее как на древних мамонтов…
Я даже остановилась, пораженная случайным сравнением. Ведь получалось, что они действительно вымирают – настоящие друзья! Совсем как мамонты, по той же самой причине – превращаются в нелепый реликт доледниковой эпохи, поскольку не могут вписаться в наш сумеречный и неуютный климат.