Утро на заводе началось с короткого разговора с моим мастером. Сергей Алексеевич поймал меня у табельной, когда я собирался бросить пропуск.
– Пропуск не сдавай, сегодня после десяти табельщица уходит в заводоуправление, а вернётся после обеда, – пояснил он. – Я слышал, как ты в пятницу вляпался, так что теперь тебе ещё надо озаботиться тем, чтобы отсюда к милицию.
Я коротко пожал плечами, тем более, что как раз думал над тем, как и где потом вылавливать табельщицу. Идти к секретарше начальника, у которой в отсутствии табельщицы хранили ключи, и объяснять, зачем мне они понадобились – так себе идея.
– Ну-ка на минуточку, – мастер отвёл меня чуть в сторонку от табельной и внимательно посмотрел в глаза. – Егор, что ты там натворил?
Я взвесил – стоит ли рассказывать товарищу мастеру о том, как было на самом деле? Вроде как, он ко мне хорошо относился, гадости за ним замечено не было, в разговорах участвовал. Не друг и брат, но явно дельный товарищ.
– Я – ничего не творил, а вот в цеху у нас, товарищ мастер, бардак – и завелась крыса, – объяснил я.
– Ты, выходит, золото не брал? – он вскинул бровь.
– А ты сам голову включи, мне оно нахрена сдалось?
Мастер ничего не ответил. То ли счёл, что я так иду в несознанку и не хочу рассказывать ему правду, то ли и вправду поверил. Хотя последнее вряд ли, всё-таки формально меня поймали на горячем, и будет крайне непросто отвертеться от обвинения. Но этим мы сегодня и займёмся.
– Ладно, Егор, там разберуться, в милиции не дураки сидят. Я там тебе сменное задание выписал, до обеда управишься, ещё с запасом. А на мужиков меньше внимания обращай, сейчас это главная тема для обсуждения. Но ты смотри, если тебя привлекут, то начальник сказал, что не захочет тебя видеть в нашем цеху. Так что будь готов, я бы на твоем месте уже по цехам походил да поспрашивал, куда можно перевестись.
Я прекрасно понимал, что если обвинение меня в краже подтвердится, то работать мне не дадут не только в цеху, но и на заводе в принципе. То есть, Сергей Алексеевич ещё излишне мягко всё подавал. И, разумеется, ни по каким цехам ходить я не собирался.
– Понял, принял к сведению. Сам мне веришь, Алексеич? – спросил я у мастера в лоб.
Тот вздохнул и бросил снова, что. мол, следствие покажет, а потом пошёл по своим мастерским делам. Ну, хорошо уже то, что он беспочвенными обвинениями не сыпет в мою сторону. Хотя и без него идиотов хватает. Мужики после пятничного инцидента обходили меня стороной. Никто не здоровался, а когда наши взгляды пересекались, работяги отводили глаза. Даже наставник и тот сделал вид, что меня не заметил, а когда я шел в проходе слесарного ряда, вдруг начал копаться в своем верстаке.
Эх, Палыч. Ладно… Еще не вечер…
На рабочем месте меня встречали несколько позиций и то самое сменное задание, о котором говорил мастер. Ладно, займёмся делом. Я мельком ознакомился со спектром необходимых работ, и он меня не обрадовал. Делов тут было на полчаса максимум, и то, если с перекурами. Мастер, судя по всему, действительно хотел мне дать невозможность пройтись по цехам до того, как после обеда я уйду по повестке в РОВД. Приму к сведению – я запоминаю добро, и добром отвечаю. Мало работы или много, а лучше не откладывать в долгий ящик и сразу отстреляться. Сделал дело – гуляй смело, ну а чем заняться мне точно есть.
Например, найти Романа и поинтересоваться, как там штатив в малярке. Искать, впрочем, его не пришлось – старший мастер появился в проходе в сопровождении главного редактора. Оба двинулись в сторону моего верстака. Поскольку рабочий день ещё не начался, и в цеху стояла тишина, я сразу хорошо расслышал их разговор. Вернее, монолог старшего мастера.
– Меня в пятницу после обеда известили, что этот штатив вам срочно нужен. Решил, что мой долг – вам помочь, на уши полцеха поставил, за смену сделали, – хвастался он главреду.
Штатив, уже покрашенный, был у него в руках. Я, честно говоря, думал, что в пятницу маляры вообще откажутся красить, и придётся ждать понедельника, но, видимо, старший мастер после моей отповеди просил убедительно.
– Что-то я не вижу Геннадия Даниловича, – спрашивал главный редактор. – Ведь у нас о нём репортаж.
Я тоже пока его не видел, но по тому, что уже успел подметить, понял, что ветеран, несмотря на свой теперешний высокий статус, просто-напросто постоянно опаздывает.
– Будет, будет, я его видел на проходной, когда заходил, – заверил старший мастер. – Он же у нас мужик компанейский, пока до цеха дойдёт, все курилки соберёт, с мужиками языками зацепится. Егор! – окликнул он меня.
Они подошли к моему верстаку, и старший мастер показательно положил штатив на стол.
– Так, я сейчас убегаю на собрание у начальника, а ты пока доведи штатив до ума. Здесь резьбу надо прокалибровать, плохо крутится после покрытия.
Я кивнул, стараясь держать лицо. Скоро я в этом дам фору заядлому покеристу. Доведи до ума! Интересно, конечно, Роман решил приобщиться к изготовлению штатива. Нет, какое-никакое участие в производственном процессе он принял – на фрезеровку договорился, на покрытие отдал. Но вёл он себя теперь так, как будто не пытался запороть мне работу со штативом и вообще как будто это его заказ, а главред изначально обратился за помощью лично к нему.
– Если вам ещё что-то понадобится, то обращайтесь ко мне напрямую! – заверил старший мастер журналиста. И пока я сдерживал отвисавшую челюсть, он озвучил свой интерес: – Вы знаете, я всегда хотел попасть на полосу вашего замечательного еженедельника. Как бы я хотел, чтобы однажды мне предоставилась такая возможность.
Главред в ответ поулыбался, поизвинялся, что он был вынужден отвлекать столь уважаемого человека. Но и на слова его всё-таки не ответил. Скорее всего, таких желающих, которые хотели использовать газету в личных целях, в очереди на год вперёд было.
Вот так. Тем более приятно, что меня товарищ главный редактор хотел взять в следующее выпуск.
Когда наш амбициозный собеседник свалил на совещание, главред глядя ему вслед, едко прокомментировал:
– Вот откуда берут таких болванов, все мозги прожужжал какой-то белибердой, – он повернулся ко мне и протянул руку для рукопожатия. – Ну спасибо тебе, Егор. Выручил! Да ещё и сделал как изумительно, я думал, что ты мне подлатаешь старое барахло, а ты ведь новый сконструировал с нуля. Вот где голова!
– Обращайтесь, – я улыбнулся в ответ.
Взял штатив, внимательно осмотрел резьбу. Быстро понял, в чём дело. В одном из мест резьбу залило краской, оттого и винт плохо закручивался. При желании откалибровать резьбу можно было прямо этим самым винтом. Но я ещё не успел сдать комплект метчиков. Поэтому теперь достал их из своего ящика, зажал второй номер в метчикодержателе и прошелся по резьбе по новой. Винт закрутился играючи. Я проверил, хорошо ли работает механизм штатива – части двигались как по маслу, теперь высоту регулировать будет легко любому. На этом я протянул штатив главреду, который ждал тут же, рядом.
– Готово, пользуйтесь на здоровье. Через сколько у вас съемка?
Вениамин Лютикович коротко рассказал, что примерно через час он встречается с ветераном труда для интервью, а потом планирует сделать общецеховую фотографию возле доски почета ударников производства.
– Так что ты далеко не отходи, будем фотографироваться, – попросил он, а затем замялся.
Будто хотел что-то ещё спросить, но не знал, как подступиться. Я догадался, что он хочет поинтересоваться у меня об ответной благодарности, и дал понять, что ничего такого не жду. Но мужик настоял на своем.
– Егор, я же знаю, что одно спасибо на хлеб не намажешь и в карман не положишь. Ты вон сколько времени на это убил. Я весь вечер вчера думал, чем тебя отблагодарить, и решил так.
Он сунул в карман руку, достал оттуда бумажный червонец и положил его на верстак.
– Хватит?
– Да не выдумывайте, я не возьму, – абсолютно честно и твёрдо сказал я.
Деньги я брать не стал. Не то чтобы мне не был нужен червонец, деньги – они никогда не бывают лишние, но к главному редактору у меня была другая просьба.
– Через час фотографировать будете, правильно ведь я запомнил? – уточнил я.
– Ну да, по крайней мере, на это рассчитываю.
– Вениамин Лютикович, а можно у вас фотоаппарат на полчасика арендовать?
– Как это – арендовать? – опешил он.
– Снимок надо один сделать, на память. Сделаю – и верну фотоаппарат в целости и сохранности. Позволите? Очень выручите.
Я боковым зрением увидел, как в цех зашел опоздавший ветеран труда и с гордым видом и ощущением собственной исключительности прошествовал к табельной. До начала смены оставалось пару минут, но мне это только на руку играло.
– Ну а ты хоть фотографировать умеешь? – после небольшой паузы спросил журналист.
– А что там уметь, у меня свое время был точно такой фотоаппарат, – ответил я.
Прозвучало это немного странно, но что сказано – то сказано. Конечно, делать снимки на фотоаппараты семидесятых действительно нужно было ещё уметь – тут не просто кнопку нажать надо. И если не знаешь, как это делать, то лучше и не браться. Но я когда-то любил фотографировать, давно, правда, это было – в школе, в старших классах.
Главный редактор снова задумался, всё-таки доверять мне фотоаппарат накануне съемки было рискованно.
– Верну в целости и сохранности, – повторил я, глядя, как Геннадий Данилович бросил пропуск и направился в раздевалку. Вместе с тем я увидел, как вышел начальник цеха. Заметив работягу, передвигающегося по цеху вразвалочку, он даже не сделал замечания.
– Смотри, если через полчаса не вернёшь, и у меня интервью слетит, мне потом руководство голову открутит. Так что бери, но с возвратом минута в минуту, – решился главный редактор и протянул мне фотоаппарат.
А для самоуспокоения всё-таки объяснил, как им пользоваться. Я внимательно выслушал, заверил, что все понял, и наконец, окончательно получил в свои руки фотоаппарат.
– Не больше двух снимков, – напутствовал меня журналист.
Рабочий с фотоаппаратом, да еще и в рабочее время, мог привлечь совершенно не нужное мне внимание. Я спрятал аппарат под курткой и двинулся от верстака в раздевалку, куда уже зашёл опоздавший товарищ ветеран труда.
Столкнулся в дверях с выходящим кладовщиком, который подметил, что у меня немножко оттопыривается куртка, и заинтересовался. Правда, интерпретировал соответственно своим пристрастиям.
– Есть че? – он щелкнул пальцами по сонной артерии.
– В следующий раз, – подмигнул я.
По застывшему выражению лица старика было невозможно понять, расстроился он из-за моего отказа или нет. Но, постояв ещё несколько секунд, он развернулся и зашагал прочь, бурча:
– Смотри, нашего ветерана не напои, а то у него сегодня важный день…
Я промолчал, максимально бесшумно поднялся по лестнице и, убедившись, что в раздевалке никого, подкрался к шкафчику ветерана.
Тот меня не заметил, что-то насвистывая, он переодевался. Я тихонечко достал фотоаппарат, навёл резкость, смотря в видоискатель. Когда этот козел, стоя в одних трусах полез проверять наворованный инструмент, я цокнул языком, привлекая его внимание в почти полной тишине. Он обернулся, растерявшись.
– “Сыр” скажи, – пыхнула вспышка, и я сделал снимок.
Ветеран посмотрел на фотоаппарат, затем на лежащий в тумбочке инструмент. Но прежде чем он понял, что происходит, я сделал второй снимок, на случай, если первый окажется смазанным.
– Ты что творишь, паразит? – зашипел работяга. – Ты на кой черт меня в трусах фотографируешь?
– Мне твоя нагота до фонаря. Я зафиксировал мерзавца, который занимается хищением социалистической собственности, – отчеканил я. – Интересно, как ты объяснишь, что целый шкафчик наворовал и инструмент за проходную выносишь? На снимке будет видно весь хабар.
– А ты докажи, что выношу! – взвился тот. – Может, я их просто сунул в карман да забыл, а сейчас обратно отнести хотел!
Логично, только съехать с темы у ветерана всё равно не получится.
– Доказывать ничего не буду, но, – я кивнул на фотоаппарат, – вот эти семечки в куда надо передам, а там уже и разберутся.
Я развернулся и пошёл прочь, ожидая, что работяга попытается меня остановить и отнять фотоаппарат.
Попытался.
Только вот зря он это затеял.
– Э! Молодой! Стоять! – бросился он за мной.
Я развернулся, он уже готов был вцепиться в меня, но я был первым. Схватил и мигом осадил его, прижав к шкафчику.
– Слышь ты, думаешь, я не знаю, кто мне в тумбочку золото подложил?
– Я… я… не было ничего такого! – кудахтал тот.
– Не было, говоришь, а у меня будет!
Я пригрозил, что если первый снимок пойдёт в ОБХСС, то второй я прямо на доске почёта повешу.
Работяга испуганно моргал, поняв, что попал впросак. Соображал, как ему выкручиваться.
– Там твоей голой жопе самое место! Я, думаешь, не знаю, как ты, падла, ветераном стал? – продолжил давить я. – Думаешь, никто не замечает, как ты целый день у станка сидишь, в носу ковыряешься – а потом начальнику на честных рабочих стучишь! А тебе нормочасы задарма накручивают.
Он от возмущения покраснел. Я попал в точку, хотя вообще-то говорил наугад. Но, судя по тому, как, только что бордовое, его лицо побледнело, говорил правильно.
Но нужного ответа я ещё не услышал. А потому рук не разжал и продолжал сыпать аргументами.
– Думаешь, я не знаю, как вы со старшим мастером химичите? Он тебе нормочасы левые начисляет, а ты, чучело бессовестное, ему после получки отстёгиваешь из премиальных. Приноровились тугрики стрич…
– Да как ты смеешь на меня такое наговаривать! – продолжал идти в отказ этот липовый ветеран труда.
Я, наконец, решил вскрыть карты.
– А ты решил, что ты меня подставил, а тебе за это ничего не будет?! С какого перепуга ты мне чужое золото в ящик сунул? Или думал, что у меня мозгов не хватит догадаться, откуда у подставы ноги растут? – процедил я.
Я думал, что и это старый козёл будет отрицать.
– Да хрен ты что ещё докажешь, – хмыкнул он. – Кто тебе поверит? Я здесь три десятка лет, а ты сопля зеленая.
Понятно. Не получилось взять его нахрапом, и всё будет несколько сложнее, чем я предполагал… Что ж! Не хочет по-хорошему, будет по плохому. Я тогда похлопал по плечу ветерана, развернулся и пошагал прочь.
– Тумбочку-то мужикам почини, а то нехорошо получилось, – бросил я напоследок.
Ворюга промолчал, осознавал всю щекотливость ситуации, в которой оказался. Я вернулся на свое рабочее место. “Фотосессия” (или, вернее, работа папарацци) заняла у меня не больше пятнадцати минут, но главный редактор уже был тут как тут и ожидал меня возле верстака. Я отдал ему фотоаппарат, ещё раз поблагодарил. Тот внимательно осмотрел аппарат на всякий случай и уточнил, сколько плёнки я использовал.
– Два кадра, как и договаривались. Вениамин Лютикович, а когда ты плёнку проявлять собираешься? – немного опешив, видимо, от того, что я обратился к нему на “ты”.
– Завтра, – ответил тот.
– Нужно сегодня, – настоял я. – До двух нужно успеть? Очень надо…
– Ну-у, я вообще планировал попозже, сначала хотел текст с диктофона на бумагу переписать… Но, могу и…
– Замазали, сначала фотографии, потом остальное, – быстро подытожил я, чтобы не дать ему возможности посомневаться. – С текстом я помогу, идет?
Было видно, что редактор газеты просто обалдел от моего напора.
– Егор, а что ты там нафотографировал? – вкрадчиво спросил он.
– Да ничего особенного, так, пару снимков на память… Так что, я сразу в редакцию после интервью загляну?
– Ну ладно, раз с поможешь, заходи, – согласился Вениамин.
Мне кровь из носу было необходимо получить фотографии до визита в милицию. Ветеран оказался товарищем самоуверенным и несговорчивым. Ну ничего, посмотрим, как он запоет, когда я фотографии проявлю. Конечно, может быть, что снимки-то так себе – на ходу, на адреналине сделано. Но мне их не в рамочку вешать, так что – плевать.
Пока я разбирался с деталями, выписанными в сменном задании, началось интервью с Геннадием Даниловичем. Тот справился с бледностью, но, конечно, был без настроения, понимал, что я взял его за задницу. Как бы он ни хорохорился, скоро придётся отмазываться и искать оправдания. Ну а кто возьмёт верх в нашем споре, мы ещё посмотрим.
В связи с новыми вводными, интервью получилось куда короче, чем планировал главред. Старый козёл отвечал на вопросы скомкано и односложно. Поэтому общую фотографию сделали на полчаса раньше.
Было начало одиннадцатого утра.
– Куда идти, знаешь? – спросил главред, когда всё закончил.
– Вы лучше расскажите, – попросил я.
Куда идти, я прекрасно знал, но не хотелось отвечать на лишние вопросы, откуда я могу это знать.
– Ну хорошо, жду, а я как раз начну пленки проявлять, – сказал тот напоследок.
Мы ненадолго попрощались, а через полчаса, быстренько доделав все детали из сменного задания, я уже стоял возле небольшого одноэтажного здания, где и находилась редакция заводского еженедельника. Чем ближе к делу, тем больше меня беспокоило, что там вышло на снимках. Всё-таки плёнка и засветиться может, и ещё много есть всяких факторов, а ведь снимки – на данный момент моё единственное оружие.
Я зашёл внутрь и попал в творческую обстановку, на стенах висели портреты известных писателей, имелся отдельный уголок, где “обитал Ленин”, на стене распят флаг СССР и куча вымпелов болтаются, а бюст Ильича стоял на тумбочке, как на постаменте.
Но я не успел озадачиться тем, куда он мог подеваться, потому что из из-за двери с надписью «не входить», послышался шорох. Судя по всему, как и обещал главред, он проявлял плёнку.
Процесс проявления плёнки – дело крайне непростое. У меня, когда я сам фотографией увлекался, получалось скверно – не то чтоб даже через раз. То пленку засвечу, то ещё что-то испорчу. Поэтому ломиться в лабораторию я не стал и терпеливо ждал – у главреда наверняка рука набита, пусть он справляется.
Я услышал из лаборатории плеск воды – это главред уже промывал плёнку, удаляя закрепитель. А ещё минут через пять дверь лаборатории открылась.
– О, Егор ты уже тут тут!
– Ну как, получается? – я не сдержался.
– Получается, куда оно денется… – кивнул тот, но расслабляться было рано. Он тут же добавил: – Правда, насчёт твоих снимков не уверен, но посмотрим
– Почему? – насторожился я.
– Да боюсь, как бы они засвечены не были у тебя, – подкрепил мои опасения журналист. – Они были первыми кадрами, первые кадры могут быть хреновые.
– Ну так посмотри, чего ждать?
– Фиксируется пленка в растворе… Потом сушить.
– Я и мокрую могу глянуть. Можно?
– Ну если сильно нужно… А что там у тебя?
– Пошли. Вместе и посмотрим. На словах долго объяснять.
– Сейчас… Еще пять минут. Закрепится как надо.
Я облизал пересохшие губы, нетерпеливо дожидаясь, момента, когда можно будет уже сказать – получилось или нет. На всё про всё ушло минут двадцать. Главред, наконец, пошёл за плёнкой, когда я уже нетерпеливо поглядывал на часы.
Я пошёл следом и наблюдал, как он промывает плёнку и смотрит на то, что получилось. Смотрит и хмурится.
– Так, первый снимок у нас всё-таки засвечен, сейчас посмотрим второй.
Говорил он легко, не подозревая, что для меня значат эти снимки. Мне, как назло, ничего не было видно, я напрягся. А вот главный редактор долго смотрел на плёнку, потом вздохнул и повернулся ко мне.
– Егор, извини… – растерянно пожимал плечами фотограф.
У меня внутри всё оборвалось. Накаркал главред, и второй снимок тоже оказался засвеченным?
– Что там? – я подошел и выхватил мокрую пленку у него из рук.