Глава 2. Марта
Дублин, девять месяцев назад…
Холодным темным вечером, подходя к дому в георгианском стиле из красного кирпича и чувствуя, как капает у меня с куртки, я не планировала оставаться на Халф-Пенни-Лейн. Женщина по телефону звучала не слишком дружелюбно, но мне было некуда идти, а денег осталось мало.
Мое путешествие в Дублин началось неделю назад, на автобусной остановке у края деревни, на другом конце страны. Не знаю, сколько я там просидела, не помню, было ли тепло или холодно, проходил ли кто-нибудь мимо. Все мои чувства притупились, осталось лишь одно непреодолимое желание – уехать прочь. Правым глазом я ничего видела, так что не заметила, как подъехал автобус. Все тело будто онемело, но, когда я сползла по каменной стене, ребра заныли. И даже тогда я не позволила мыслям устремиться в прошлое. Только не это. Даже когда водитель вышел из кабины, чтобы помочь мне занести в автобус чемодан, даже когда он окинул меня таким взглядом, будто я бежала из тюрьмы. Даже тогда я велела себе не вспоминать о прошлом.
– Куда? – коротко спросил он.
«Куда угодно, только подальше отсюда».
– В Дублин, – ответила я.
Может быть, Дублин – это достаточно далеко. Я смотрела, как за окном проплывают деревенские пейзажи. Всей душой я ненавидела эти поля и эти маленькие городишки, в которых из всех достопримечательностей – школа, церковь да дюжина пабов. Эта серость давила на меня.
Должно быть, я задремала, потому что в какой-то момент подскочила от ощущения, что он снова на мне, что я закрываю лицо руками. Я не понимала, как защищаться. Он был слишком быстр. А когда он схватился за кочергу, душа моя ушла в пятки. Конец всему. Конец всем надеждам, которые у меня когда-то были, всем глупым, наивным мечтам. В ту секунду я поняла: в этом мире каждый сам по себе. Никто не придет тебе на помощь. Люди не способны измениться вот так, по щелчку пальцев, они не начнут в один прекрасный день уважать тебя. Нет, они будут копить обиду и злобу и вымещать это на всех подряд.
Я должна была сама спасти себя.
– Только кофе и сэндвич с сыром, пожалуйста, – сказала я официанту, выбирая самое дешевое, что было в меню.
Мне не слишком везло онлайн, так что я взялась искать работу в газете. Всю неделю я жила в хостеле, и денег уже совсем не осталось.
Тогда-то мне и подвернулось это объявление: «Требуется домработница. Жилье гарантируется».
Я позвонила по указанному телефону и уже на следующий день стояла на крыльце величественного дома и стучала в блестящую черную дверь. Мадам Боуден – именно так она велела к себе обращаться – не походила ни на кого из моих прежних знакомых. Она носила боа из перьев и бриллиантовые серьги, словно шагнула прямиком с телеэкрана, из какого-нибудь исторического сериала. Спустя пять минут знакомства она уже потчевала меня историями о том, как выступала в Королевском театре, как танцевала с труппой и играла в старых пьесах, о которых я никогда в жизни не слышала.
– Люди считают меня эксцентричной, ну а я их – скучными, так что, как видите, все относительно. Как, вы сказали, вас зовут?
– Марта, – в третий раз повторила я, спускаясь за ней по лестнице в подвал. Мадам Боуден ходила, опираясь на трость, и, хотя она устроила из этого целый спектакль, двигалась весьма резво. Я предположила, что ей за восемьдесят, однако годы, казалось, не затронули ее. Как истинная актриса, она выбрала роль персонажа, неподвластного времени.
– Последней девушке, которая у меня работала, очень здесь нравилось, – сообщила мадам Боуден тоном, который подразумевал, что и мне надлежит ощущать то же самое.
Было так темно, что я не могла толком ничего разглядеть – только половинчатое окно под потолком, за которым виднелись ноги людей, вышагивающих по улице. Мадам Боуден стукнула тростью по выключателю, и меня окатило светом из яркой лампочки в подвесном светильнике. Поморгав, я увидела односпальную кровать в углу и шкаф у противоположной стены. Рядом со входом располагалось что-то вроде маленькой кухоньки, а дверь следом вела в крошечную ванную комнату с душем. Линолеум на полу загибался у краев, обои были в аналогичном состоянии – и все же я сразу почувствовала себя в безопасности. Мой уголок. Пространство, которое я могу назвать своим. Могу даже закрыть дверь и не бояться, что кто-то вломится.
– Ну? – Мадам Боуден выразительно приподняла бровь.
– Все замечательно, – проговорила я.
– Разумеется. А я что говорила?
– Так… работа моя?
Она прищурилась, оценивая мою растрепанную личность. Оставалось только благодарить бога, что у мадам Боуден, должно быть, весьма посредственное зрение, потому что она, кажется, не заметила, что у меня разбито лицо. А если и заметила, ее это не отпугнуло.
– Полагаю, что да, – наконец согласилась она. – Но не обольщайтесь, я беру вас, так сказать, по дефолту. Никто больше не обращался, представляете? Это беда вашего поколения, вы совершенно не готовы трудиться. Хотите только сидеть в этих ваших «тики-токах» и ждете, что за это вам будут платить…
Она ушла, продолжая бормотать, а я осторожно присела на кровать и вслушалась в скрип пружин. Будто сломанный аккордеон. Правда, это не имело значения, ведь главное, что здесь меня никто не найдет. Я поставила будильник на семь утра. Судя по ее словам, квартирная хозяйка ожидала от меня поутру «изысканную трапезу», то есть завтрак мишленовского уровня из того, что найдется в холодильнике. Что ж, подумаю об этом позже.
Я провалилась в благословенный сон, даже не сняв с себя мокрую одежду и не опустив жалюзи.
Я проснулась и сразу подскочила на кровати. Почему так светло? Где я? Почему звенит будильник? Пробуждающееся сознание отмело вопросы один за другим, и я оглядела свой наряд. Старые джинсы и мешковатый джемпер… Не знаю, как одеваются домработницы, но вряд ли в таком стиле. Я открыла чемодан и достала длинное серое вязаное платье. Я с трудом помнила, как бросила его туда. Должно быть, какая-то часть моего сознания подумала, что надо взять вещи, которые не придется гладить.
Я быстро стянула джемпер и как раз расстегивала молнию на джинсах, когда увидела за окном чьи-то ноги. Кто-то проходил мимо подвала. Я затаилась. И выдохнула, только разглядев коричневые замшевые ботинки со шнуровкой. Не его ботинки.
Придерживая джемпер поверх лифчика, я наблюдала, как незнакомец за окном расхаживает взад-вперед, полукругами. Что, черт возьми, он творит? Во мне поднялась волна гнева, и, приложив все силы, я ухитрилась распахнуть окно и высунуться наружу, опершись руками о подоконник.
– Эй, извините!
Нет ответа. Я громко прокашлялась – по-прежнему ноль внимания.
– Я могу вам помочь?
– Сильно сомневаюсь.
Я была удивлена, услышав английский акцент, потому что начала уже думать, что к этим ногам не прилагается никакое тело. Лица полностью я все еще не видела, но в поле зрения то и дело возникали отдельные фрагменты. Так уж я была устроена – сразу начинала считывать людей, хоть это порой и приносило мне много проблем. Этот мужчина казался рассеянным, ищущим, несчастным.
– Что вы здесь делаете? – От безысходности я продолжала вести разговор с его голенями.
– Не думаю, что вас это касается. А что здесь делаете вы?
– Живу! – возмущенно ответила я, жалея, что ввязалась в разговор вместо того, чтобы просто опустить жалюзи. – Так что вы, мистер Любопытный Том, идите куда-нибудь подальше.
Голос немного дрожал. Я определенно не была готова препираться с незнакомцем, но в то же время мне отчаянно хотелось уединения. Его ботинки зашаркали по грязи, и в следующее мгновение он опустился на корточки, а лицо оказалось прямо передо мной. Оно совсем не подходило к его резкому, словно бритва, голосу. Глаза светились теплом (карие? зеленые? ореховые, может быть?), а волосы то и дело падали на лицо, закрывая их. Однако выражение было таким ироничным, словно он готов оспаривать каждое мое слово.
– Вы сказали: «Любопытный Том»? – явно забавляясь, переспросил он. – Вас что, машиной времени зашвырнуло к нам из восьмидесятых?
Не знаю, что мне нравилось меньше: когда меня игнорировали или когда насмехались. При всем этом он раздражающе заразительно улыбался, демонстрируя неидеальные зубы, – должно быть, играл в футбол и получил мячом по лицу, блокируя пенальти. Я невольно улыбнулась в ответ, но тут же приняла серьезный вид.
– Слушайте, если не отвяжетесь, я вызову полицию!
Он поднял руки, признавая поражение.
– Я извиняюсь, я искренне прошу прощения! Меня, кстати, зовут Генри. – И он протянул ладонь для рукопожатия. Я молча пялилась на руку, пока он ее не убрал.
– Честное слово, я не подглядывал за вами. Я… я ищу кое-что.
«Очень правдоподобно», – подумала я.
– И что же вы потеряли?
– Ну… – Он оглядел пустынный участок земли между домом мадам Боуден и соседским и запустил пальцы в свою и без того взъерошенную шевелюру. – Не то чтобы потерял…
Я закатила глаза. Он точно Любопытный Том… или как там сейчас их называют, неважно. Извращенец! Сто процентов. Я уже открыла рот, чтобы заявить это вслух, как он вдруг сказал нечто такое, чего я никак не ожидала:
– Останки! Я ищу останки…
– О господи, здесь кто-то умер? Так и знала! Здесь такая странная атмосфера, я почувствовала сразу, как приехала…
– Ох, нет-нет, боже! Не такие останки. – Он склонил голову, чтобы поймать мой взгляд. – Слушайте, я понимаю, что объясняю путано, но клянусь, ничего дурного в этой истории нет. Просто… трудно вот так рассказать.
Какое-то мгновение мы молчали: он скрючился у стены, а я наполовину высунулась в окно, стоя на табуретке, – и в это мгновение раздался звон колокольчика.
– Это что еще было? – спросил он, пытаясь заглянуть внутрь.
Я оглянулась и увидела старомодный звонок с проводом, уходящим к потолку. Судя по всему, у меня тут намечалась собственная версия «Аббатства Даунтон». Снова повернувшись, я припомнила его имя: Генри.
– Сделаете мне одолжение? Что бы вы ни искали, поищите это где-нибудь в другом месте, – попросила я и решительно захлопнула окно прямо у него перед носом.