Обычно сон отпускал меня с первым лучом солнца. Но взгляд жреца настолько испугал, что я проснулась затемно. Или первый луч заблудился в сельве, как и мы, и никак не мог найти дорогу с неба. Я ворочалась, стараясь не шуметь, но кресло поскрипывало подо мной. В самолете этого скрипа не было слышно за клекотом винтов. Или он появился только после аварии. События сна никак не хотели отступать. Такова их особенность, я это хорошо знала. В отличие от снов обычных, которые забываются в первые минуты пробуждения, эти словно впечатывались с мозг огненным клеймом. Единственным известным мне способом от них избавиться были рисунки. Поэтому стоило за иллюминаторами посветлеть, я вытащила из-под сидения свою сумочку и прокралась мимо мужчин, храпящих в разных тональностях, к лобовому окну.
Я доверяла своему чутью, поэтому носовая часть самолета была заставлена кружками, пережившими локальный посудный апокалипсис. Дождевая вода перед употреблением нуждалась в кипячении, но она была. Поэтому я с легким сердцем вытащила бутылочку из «госрезерва», прихватила кусок кожзама под пятую точку и отправилась в район костра. На подвиги, вроде разжигания огня в очаге, я была не готова. Но там точно светлее. И есть, на чем посидеть, если постелить на мокрую древесину непромокаемую подстилку. Верный скетчбук и «встроенный» в его пружинку карандаш приходили на помощь, когда было важно не потерять мысль. Сейчас я хотела использовать их в противоположных целях: чтобы избавиться от навязчивых мыслей.
Рисование было для меня священнодействием. Я растворялась в нем, как акварель в стакане, не торопясь оседать на дно. За ним я забывала обо всём. Даже о голоде, который не преминул о себе напомнить, пока я боролась с видениями из сна и без толку пыталась устроиться на кресле поудобнее. Всё же кресла предназначены для того, чтобы на них сидеть, а не для того, чтобы лежать. В общем, стоило мне отрыть блокнот на чистой странице и провести первую, легкую линию контура будущей фигуры, как окружающий мир перестал для меня существовать. Наверное, поэтому я заметила Эндрю только после того, как он заговорил.
– Доброе утро! – приветливо обратился он ко мне, сваливая на землю сухие дрова, которые, видимо, мужчины всё же припрятали.
Он опустился на корточки и стал строгать ветки на щепу ножом Брайана. Затем сложил их шалашиком и вынул из кармана зажигалку Отавиу. Всех обобрал во имя великой цели.
– Не поделитесь кусочком бумаги? – спросил он, поднимая голову.
Ан нет, не всех.
Я решила пожертвовать эскизом нового браслета, который накидала, пока летела в Колумбию. Чистая бумага была на вес золота. Если сны пришли, от них так просто не избавишься, это я точно знала. Не на чем будет рисовать – свихнусь.
Я вырвала листок, смяла его в комок и передала американцу. Он развернул.
– Очень красиво, – сказал он. – Не жалко такое сжигать?
– Жалко. Но иначе вам придется разводить костер без бумаги.
Эндрю вздохнул, аккуратно вложил бумажный комок внутрь шалашика и поднес зажигалку. Огонек с тихим шуршанием занялся. Додсон скармливал пламени щепочку за щепочкой, пока оно не окрепло, вцепившись в бок крепкого сука. Нельзя сказать, что он совсем безрукий. Видимо, судьба просто не сводила его с тропическими лесами.
Вот и познакомила. Мордой об землю.
– Что вы рисуете? – поинтересовался американец, сидя у возродившегося костра.
– Да, так… Сельва навевает мысли о древних цивилизациях, – расплывчато ответила я.
– Можно посмотреть? – он выпрямил ноги и стоял теперь наклонившись, упираясь в колени руками.
Я подумала. Потом еще подумала. На вчерашнем обсуждении моих сексуальных повинностей он доказал, что, может, и не самый сильный потенциальный партнер, но однозначно самый безопасный. Поэтому идея наладить с ним доверительные отношения казалась удачной. Хотя никогда нельзя заранее предугадать, как человек отреагирует на мое снотворчество. Я бы точно десять раз подумала, стоит ли доверять тому, кто рисует такое.
И подвинулась, приглашая его присесть.
Американец поблагодарил и аккуратно устроился на краешке подстилки, стараясь не касаться меня.
Я протянула ему блокнот, мысленно скрестив пальцы на удачу.
– Потрясающе, – похвалил Додсон. – У вас настоящий талант! А это – погребение? Она такая юная… Выглядит совсем как живая.
Он протянул скетчбук, открытый на странице, где была нарисована полузасыпанная Илли.
– Вообще-то она живая, – выдохнув, призналась я. – У муисков, индейцев, что жили здесь до вторжения испанцев, был такой обычай: в основание нового дома заживо закапывали юную девушку или девочку.
– Ужасно, – Эндрю помотал головой. – Варварские обычаи!
Как ни странно, возмущение было адресовано не моей мазне, а древним аборигенам. Можно сказать, начало доверительному разговору положено.
– Хорошо, что европейцы выкорчевали этот рассадник жестокости, – совершенно напрасно добавил он.
– Европейцы были совсем не лучше, – возразила я. – Вспомните костры инквизиции и публичные казни.
– Но это были преступники, – кажется, удивленно ответил американец.
Похоже, он не ожидал, что я встану на защиту индейцев. Сказал бы он такое при папе. Папа бы его закопал в землю, как жрецы – Илли.
– Не всегда, – помотала головой я. – Вспомним хоть ту же Орлеанскую Деву. И уж точно зрители, которые наслаждались чужими мучениями, считали себя добрыми христианами. Индейцы, во всяком случае, убивали без мучений. Жертва даже ничего не чувствовала.
– Это не отменяет тот факт, что они приносили человеческие жертвы своим богам, – американец был явно сбит с толку моим ослиным упрямством.
Но, увы, заткнуться я уже не могла. Кто-то словно проковырял дырку в бочке, и содержимое потекло из нее упругой струйкой. Я, как выяснилось, соскучилась по словесным баталиям. А Додсон со своей неуверенной безапелляционностью был просто создан для них.
– А Авраам был готов принести в жертву своего сына, – напомнила я.
– Это было испытание веры.
– Но Бог потребовал, и он был готов. Да все цивилизации через это проходят! – отмахнулась я. – Юношей и девушек приносили в жертву Минотавру. Андромеду бросили в пасть морскому чудовищу. Просто европейцы миновали эту стадию раньше и лицемерно делали вид, что те они, которыми они были раньше, совсем не они. Задержи Колумб свое открытие на пару столетий, он бы обнаружил в Америке уже других людей. Они бы и до единобожия к тому времени, возможно, додумались.
– Вы не верите в Бога? – потрясенно смотрел на меня американец.
– Ого. У нас тут богословские споры вместо завтрака? – раздался насмешливый голос британца.
Похоже, слух у меня отключается не только от рисования. Либо кто-то умеет бесшумно подкрасться. Ловкие руки выхватили скетчбук раньше, чем я успела отреагировать.
– Что тут у нас интересненького? – Брайан ткнулся носом в рисунки.
Это было не по сценарию.
Прямо совсем.