О, как она это сказала: «Ты можешь на это надеяться!» Прямо Королева Цыганской Кибитки! Признаться, я даже залюбовался этим вздернутым носиком. Интересно, как она запоет, когда узнает, кто я на самом деле. И запоет, и крылышками замашет. Но я буду непреклонен. Нет-нет-нет. Хотя… «Ты можешь на это надеяться…»
Всё же девочка премиленькая. Даже в этом клоунском наряде с монистами до пупа. И выбившиеся из сложной косы белобрысые локоны почему-то не выглядели неопрятно. Обычно я не обращаю внимания на таких, лишенных лоска высшего общества. Но раз уж судьба подсуетилась, нужно дать девочке шанс. Кх-м! «Ты можешь на это надеяться!»
Я помотал головой, наклоняя лицо к земле, чтобы не было видно смеха в глазах.
И уперся взглядом в ботинки. Замшевые ботиночки на рифленой платформе, высотой до голени, украшенные этническим орнаментом, перьями, под стать попугайским, бусинками и «монетками». Смежил веки и снова открыл глаза. Нет, не галлюцинация. Я поднял взгляд наверх.
– В Париже осень, представь! – понимающе кивнула блондинка на свою обувь.
Да, эта обувь не была предназначена для прогулок по сельве. В ней только голубей на Елисейских полях гонять. Но в сложившихся обстоятельствах это самая безопасная для девчонки обувка. Только откуда, – скажи, Господи, откуда? – легкомысленной парижанке знать, во что нужно обуваться в джунглях?! И чем она занималась, пока нас не было? Почему стала переодеваться только сейчас, когда я подошел?
Черная паранойя выпустила когти.
И этот шприц…
Может, конечно, кто-то всего лишь ширнулся герычем, чтобы снять стресс. Но никто, даже ударенный на голову колумбиец, не демонстрировал признаков серьезного наркотического опьянения. Выходит, с помощью этого шприца и бутылки самой обычной воды убили нашего курьера? Тогда, получается, маньяк среди нас, и в любой момент мы можем сыграть в «десять негритят»[27]?
Господь, а давай, ты всё переиграешь, и я останусь в Медельине, а?
Я внимательнее присмотрелся к блондинке. Зрачки нормальные, умеренно расширенные, с учетом освещения[28]. Убийца – она? Вдруг после аварии француженка хотела забрать бутылку, чтобы уничтожить улики? И теперь она знает, что я знаю, и я теперь в смертельной опасности?
Против всякой логики, кровь с журчанием хлынула в пещеристые тела, как ливневый поток в пересохшее русло. Еще нужно разобраться, кто именно здесь маньяк. Зато теперь я мог быть уверен, что скоростной спуск с дерева не лишил меня мужской «привлекательности».
– Ау-у! – голос блондинки вернул меня к реальности. – А ты можешь одновременно «надеяться», – она ткнула носом в сторону припухшей, чтоб ей неладно было, ширинки, – и руками работать?…
– Если тебе так надо, ты можешь меня простимулировать.
– Я не в этом смысле… – растеряла пыл девчонка.
– И я не в этом. Но мне нравится ход твоих мыслей, – ощерился я в тридцать два зуба. – Как успехи в освоении самолетного пространства?
Она стала перечислять находки. Упомянула сигареты под сидением, аптечку, обрадовала наличием какой-никакой посуды. Рассказала про обнаруженные растения.
– Говорят, среди орхидей есть съедобные. Может, посмотришь как биолог? – спросила Келли, и мне показалось, в ее голосе мелькнул сарказм.
– Не могу гарантировать, что содержание нитратов и ядохимикатов там не превышает норму, – злорадно возразил я. – А поскольку у нас есть фрукты и птица, мне кажется, рисковать здоровьем не стоит. Правда, я не представляю, как мы их, – я показал на попугаев, – сварим в одном маленьком котелке…
– Зачем варить? Мы их запечем, – предложила Келли, облизала по одному пальцы (дважды два – четыре, шестью семь – сорок два, семью восемь… черт! сколько будет семью восемь?) и полезла обратно в салон, где принялась целеустремленно свежевать небольшим ножом одно из кресел.
Хо-хо. Вооружена и очень опасна. Я взялся ощипывать попугаев, искоса поглядывая на француженку. Ладно, можно предположить, что у нее природный актерский дар, поскольку потрясение – и вообще все пляски вокруг пилота – были отыграны безукоризненно. Но как она рассчитывала спастись? Или не рассчитывала? Вроде, суицидальных симптомов у нее не наблюдается… Шантаж?…
В каком порядке мы заходили в самолет? Я тогда раздувал сопли, как старый индюк, и больше ни на кого не обращал внимания. Поднялся на борт последним. После меня был только пилот, который запирал багажное отделение.
Кто же был первым?
Девчонка уложила кусок кожзама и котелок на «порог», спустилась привычным путем, подошла ко мне и подобрала с земли пару длинных, ярких перьев. Она покрутила их в пальцах и с победным видом воткнула за ухо.
– Ну, как? – полюбопытствовала блондинка с таким видом, будто я был ее любимой подружкой. Или отражением в зеркале.
– Чем провинилось несчастное сидение? – всё-таки не удержался я, показав на «улики».
– Возле костра же на чем-то нужно сидеть…
– Мы туда притащили пару подходящих стволов.
Могу предложить свой.
Тьфу! Какая пошлость лезет в голову!
– Мало ли кто в этих стволах водится, – буркнула блондинка. В сочетании с моими фантазиями – весьма двусмысленно. – У тебя соль есть? – виртуозно перевела она тему и пошла за своими богатствами.
Я помотал головой. Соль с собой я не брал. Я же не собирался в лес ближайшие пару суток. Подошел к борту и протянул ей то, за чем она безуспешно подпрыгивала.
…Что верно, то верно. В джунглях на задницу любую гадость можно подцепить, если не там прислонишься…
Но откуда это знает она?
Чувство «что это было?» не отпускало меня и у костра, где, примостив попу на подстилку, француженка принялась заворачивать куски птицы в большие листья, сорванные по дороге. Да, именно ими пользовались мои коллеги-колумбийцы на охоте. Но откуда о них узнала, мать ее, парижанка, которая работает в индустрии моды? Подглядела в Энциклопедии Юных Сурков?[29] Девчонка умело обмазала получившиеся сверточки землей и закопала их под нагоревшие угли.
Смерть от голода нам, похоже, не грозит. Это радует.
А какая-то грозит?