Я не знаю, что случается, но, как только коснулся ее, девочка в один миг падает и начинает пищать, точно я ее тут убиваю.
– Вадим, ты че творишь, с дуба рухнул совсем?
Пашка влетает в дом, подходит к нам, тогда как я смотрю на эти синяки на ее правой руке и не могу расцепить ладони. Гематома там, отек со следами захвата, блядство.
– Отпусти ее, вообще уже попутал?!
Убираю руки, Нюта тут же спохватывается и, опустив рукава свитера, подходит к Пашке. Прячется у него за спиной. От меня.
– Суворов, пойди похмелись, что ли, – Грач отчитывает меня, как пацана, тогда как я уже с трудом сдерживаюсь.
– Я ничего не сделал! Хотел помочь ей, а она…
Машинально достаю сигареты, закуриваю. Пашку, значит, Фиалка не боится, хотя он тоже шкаф еще тот. Ну-ну.
– Анютка, ну ты чего, испугалась? Да нормально все, не боись! Мы мелких не обижаем. Иди лучше падай за стол. Завтракать будем, – успокаивает Грач, и девчонка его слушается, но все так же косится на дверь. Думаю, если бы нас тут не было, она бы без куртки, босиком и с мокрыми волосами отсюда слиняла, но я не хочу ее отпускать. Пока не хочу, да и не уйдет она, пока все тут не расчистят.
– Ну что, узнал? Долго еще?
– Нет, там почти все. Разгребают уже, дерево убрали, минут двадцать – и можно ехать. Как раз пожрем и в путь-дорогу.
– Хорошо. Чудно.
Садимся за стол. Девчонка опускается на самый край, Пашка рядом с ней, а я напротив. В чашках парует горячий кофе, и это то, что надо, потому что голова просто раскалывается, и мне нужно быстро разрулить это дерьмо.
– Ешь бери!
Получается не очень, девочка вздрагивает, быстро хватается за вилку. Начинаем есть. С горем пополам, хотя мне кусок в горло не лезет, и один только Пашка, любитель сладкого, с удовольствием топчет торт.
Завтракаем в тишине, за все это время девочка не роняет ни слова. Смотрит на руки свои и катает одну горошину по тарелке уже минуты три.
Отпиваю кофе, настроение как на кладбище, веселуха, блядь. Заебись у меня день рождения вышел, просто, мать его, заебись.
Переглядываемся с Грачом, он неодобрительно качает головой.
– Манюня, не грузись! Бери вот лучше салатик, кофе я сам варил. И торт этот вообще отпад! Вишневый. На, попробуй, вкусно – капец!
Кладет ей кусок торта в тарелку, а девочка только моргает. В глазах слезы. И она молчит, еду не трогает, тогда как я не знаю, что сказать. Одни маты на уме – и те матерят друг друга.
Тишина давит на мозг, ее пальцы мелко подрагивают, и я понимаю, что она не Пашки смущается, а меня. Нюта не ест только потому, что я рядом нахожусь.
***
Чувствую себя мышкой, попавшей в клетку к львам. Когда Викинг меня коснулся, мне стало плохо. Нет, не потому, что мужчина делал больно, а оттого, что я не смогла вытерпеть его прикосновение. У меня закружилась голова, сердце так быстро застучало, а кожу рук словно огнем обожгло, аж до мяса.
До этого я никогда не боялась мужчин. У меня есть папа, которого я не видела с первого класса, и младший брат Илья. Даже парень недолго был в школе, с которым мы однажды ходили в кино, но вот такой реакции на мужчин у меня не было никогда.
Мы сидим за столом. Втроем, а я дышу через раз. Пахнет горячим кофе, кажется, я даже голодна, но есть не могу. Я чувствую взгляд Викинга на себе и вспоминаю, как он касался меня, как кусал за шею и зажимал руки. Жжет до сих пор, правое запястье огнем горит, аж пульсирует.
У меня очень тонкая кожа. Стоит чуть придавить – и уже синяк, а он очень давил, сжимал мои запястья огромными руками, фиксируя их над головой, и это было так… больно.
Наверное, Он очень жестокий человек. Добрый на такое не способен. Вон как злится даже сейчас, у него аж желваки на скулах ходят, когда смотрит на меня. Страшное бородатое чудовище, дикарь с опаленными солнцем волосами.
Не могу смотреть в его зеленые драконьи глаза. У меня сердце болеть начинает, аж трясет всю, и даже плакать не могу.
Викинг всех женщин ненавидит, и, похоже, меня особенно, потому сукой и назвал, потому так со мной… как с вещью.
Паша рядом сидит, и хоть он тоже бандит, от него какое-то легкое тепло исходит, защита, а от Викинга один только холод. Арктический.
Есть я не могу, он сидит напротив, и вообще, зачем они меня кормят? Может, что подсыпали, потому я ни крошки в рот не беру, я им не доверяю.
Мне кажется, сейчас я поем, а потом этот зеленоглазый дикарь схватит вилку и воткнет мне ее в горло, чтобы я чего лишнего не сболтнула милиции, а дальше они вместе с этим Пашенькой где-то под березкой меня и закопают.
Да, я видела подобный ужас в новостях, и сейчас у меня складывается именно такое впечатление от этих бандитов.
У него большие руки с выпирающей сеткой вен. Такую в кулак сожмет, голову можно снести ею с плеч. И плечи широкие, и весь он большой, здоровый. Мельком поглядываю на лицо Викинга, а после мы встречаемся взглядами, и у меня выпадает вилка из руки. Как назло, с грохотом ударяется о тарелку, и я вздрагиваю, когда он резко поднимается.
– Собирайся, поехали.
– Куда?
– В больницу, – басит, а я вся сжимаюсь. Нет, только не это. Я до ужаса боюсь врачей, и меня колотит от одной только мысли, что мне с Ним придется сидеть в одной машине, а потом пояснять, что случилось, и чтоб на меня все смотрели и трогали там. О боже, нет…
Поднимаюсь и отхожу на два шага назад, прекрасно понимая, что это мне не поможет. Ничем. Их двое, я одна, и силы неравные, хоть я держу до сих пор вилку в руках. Не знаю для чего. Просто.
– Зачем в больницу?
– А сама не понимаешь?
Его голос – низкий, обволакивающий и хриплый от сигарет – меня пугает, заставляет внутренне дрожать.
– Я никуда с вами не поеду.
Обхватываю себя руками, хорохорюсь, встречаюсь взглядом с этим варваром. Пару секунд он не двигается, а после со всей дури толкает стул ногой.
– Сука!
Стул летит в стену, я дергаюсь, а Викинг рычит и, схватив куртку, выходит из дома, громко хлопнув дверью.
Сглатываю, едва дыша, вот теперь становится по-настоящему страшно. Какой же он злой, на меня точно злится, и, похоже, место под березкой у меня все же будет.
– Не трясись, у Суворова джип высокий, на нем выедете.
Паша поднимается, подходит ближе. Тоже дядя под два метра ростом. Откуда они такие… здоровенные просто и… Суворов. Это его фамилия. Ему идет.
– Вон твои башмаки нашел. Обувайся, куртка на вешалке.
– Я не хочу с ним никуда ехать, пожалуйста, вызовите мне такси!
– Никакое такси сюда не доберется. С Вадимом придется ехать все равно. Давай одевайся и выходи.
– Он… а если он снова?
– Что?
– Снова насиловать будет? – уточняю тихо, Паша чертыхается и, бросив нечто вроде “вы меня доведете”, выходит из дома.