По пути домой я решил закупиться, раз уж появились деньги. Сначала заглянул в магазинчик Галатеи, но там мне никто не открыл и пришлось вернуться шагов на семьсот назад к ближайшему перекрестку, где у доски объявлений, как всегда, стояла кучка сурверов. Они жадно изучали свежий выпуск одной из наших газет – большая часть периодических изданий, любительских и относительно профессиональных, выходила только в электронном виде и была доступна для загрузки на устройства в кафешках, библиотеках и прочих публичных местах. Но не все могли позволить себе иметь сурвпад и для таких как они печатались бумажные газеты, по старомодному методу прикрепляемые к информационным доскам. Подходи, читай, обдумывай и тут же на месте обсуждай и спорь – чем не клуб по интересам? Эти же доски использовались для коммерческих объявлений – что в принципе нарушало правила, но вышестоящие смотрели на эту мелочь сквозь пальцы.
Пока я изучал аккуратно налепленные столбиками крохотные послания потенциальным клиентам, трое сурверов яростно обсуждали компетентность старшего инженера Яковлева Андрэ, сделавшего ежемесячный доклад о состоянии оборудования нашего уровня. Пока они громогласно сомневались в его профессиональных умениях, еще один, небритый и одышливый, хрипло и часто повторял, что схожее звучание фамилий Яковлев и Якобс совсем не случайно и великий род потихоньку захватывает шестой этаж Хуракана, ставя везде своих людей. Очередная теория местечкового заговора…
Погрузившись в изучение объявлений, я не сразу заметил, что они вдруг резко замолчали. Покосившись, обнаружил, что стоящие у доски хоть и делают вид, будто продолжают чтение, но на самом деле искоса смотрят на меня.
Узнали…
Я удержался от короткого приветственного кивка. Молча дочитал второй столбик, нашел нужное упоминание и просто пошел прочь по направлению к Манежу, следуя негласному кодексу сурверов – шагай у стены, не размахивай руками и все такое. Но делал я это скорее по въевшейся привычке вечно забитого и боящегося поднять голову Амоса-Ануса. Выпрямиться бы… но зачем? Чтобы впечатлить сверлящих мне взглядами спину небритых стариков с неодобрительными лицами? Я для них явно не герой, что захлопнул решетку и запер замок. Я для них проблемная личность. А еще я тот, про кого написали небольшую статью в их любимой газетенке – я успел краем глаза зацепиться за заголовок «Амадей Амос – поступок настоящего сурвера». Шрифт суровый и плотный – все как любят сурверы. Других новостей в нашем болоте не нашлось? Хотя глупо злиться на тех, кто радостно растит мою временную дешевую известность – именно благодаря ей Босуэлл и решил воспользоваться моей историей.
Обнаруженный благодаря объявлениям магазинчик оказался достаточно неплохим и находился на территории Манежа, недалеко от главного входа в рыбные пруды Якобс. Отдельно порадовала безразличность читающего какую-то книгу мужичка продавца, спрятавшегося за высоким и, что особенно удивительно, деревянным застекленным прилавком. Наверняка это семейная реликвия. Возможно, прилавок сколочен чуть ли не первым поколением и с тех пор многократно реставрировался с помощью сделанного из шеллака лаком – его производство давным-давно налажено в нескольких местах Хуракана и там же бережно и независимо сберегаются популяции лаковых червецов.
– Впечатляет, да? – с пониманием спросил мужичок, оторвавшись от старой книги.
– Да – кивнул я и, прекратив глазеть, шагнул к прилавку – Впечатляет…
Магазинчик я покинул через минут двадцать, потратив тридцать три динеро и на все деньги купив лишь один вид запасов – соленую рыбную соломку. Мне дали одну штучку попробовать, заверив, что все максимально свежее. Вкус впечатлил меня максимально. Помимо этого, мне буднично вручили длинный прямоугольник из зеленоватого водорослевого картона с четырьмя параллельными рядами из семи пустых квадратиков в каждом. В углу красовался гордый черный штамп «ЯКОБС», а в три пустых квадратика с помощью металлической печати продавец влепил по жирной зеленой галочке и под каждой расписался. После этих странных манипуляций он пояснил их суть: если приобрету за неделю семь порцию рыбной соломки, каждая из которых стоит одиннадцать динеро, то на седьмой день получаю свежую или копченую тиляпию средних размеров. Закрою так все четыре недели – получу здоровенную тиляпию и мелкий подарок от рода Якобс из имеющегося каталога полезных вещиц. Само собой, можно закрыть все квадратики досрочно. Работаешь в рыбных садках временно? Тебе скидка десять процентов на все время работы – главное покажи трудовую книжку. Работаешь постоянно? Тебе скидка пятнадцать процентов после предъявления того же документа.
Понятно тебе, сурвер?
Мне было все понятно, и я пошел домой, разминувшись с пятком смутно знакомых работяг, поприветствовавших меня довольно радостно – похоже, они из работающих на рыбных прудах. Дав стандартный ответ, я провожал их взглядом, пока они не скрылись за воротами – топают на долгую выматывающую смену. И мне бы не помешало быть в их числе. Но не сегодня.
«Завтра» – решил я, ускоряя шаг. Вплотную займусь поиском работы завтра. Безделье радует, как и возможность много читать и не видеть ничьих рож, но я сурвер, а настоящие сурверы не могут долго без работы.
Ты сурвер – и ты стараешься!
Оказавшись дома, я разложил покупки, некоторое время глядел на наспех выстиранные и отжатые шмотки для бега, прислушиваясь к тихому разумному голоску в голове, советующему на сегодня закончить с физкультурой. Я прислушивался к этому боязливому умному голоску всю свою жизнь – кроме последнего месяца. И возвращаться к послушанию не собирался. Натянув старые сухие штаны с рваными коленями, отыскал носки и майку, впихнул ноги в кеды и вышел за дверь, разом оказавшись на беговой дорожке.
В тот день я пробежал трусцой четыре километра, после чего перешел на шаг и в медленном размеренном темпе двигался еще два часа, не обращая внимания на встречных и догоняемых, но шустро проскакивая темные зевы боковых улочек. Все это время я упорно и даже упрямо думал над всем, что прочел и услышал за последние дни, делая акцент на практических сведениях и заодно прикидывая, где бы я мог испытать их в реальности. Помимо этого, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать такую проблему как мой максимально низкий уровень доступа.
У нас в Хуракане информация официально доступна всем и каждому. Бери любую книгу – и читай! Обогащайся знаниями, сурвер! Знающий и умелый житель убежища – дополнительный шанс выживания всему убежищу!
В целом так оно и было, но при этом источники данных все же имели свои категории и доступ к ним определялся в некоторой степени твоей профессией, но в основном твоим образованием. В Хуракане имелось два образовательных учреждения выпускающих с высшим образованием. Имелось несколько узкоспециализированных учебных заведений со схемой автоматического трудоустройства по полученной специальности. И соответственно бумажный учебник или архив конспектов по гидропонике мне никто не выдаст – профессией и образованием я не вышел.
Но мне плевать на все эти учебники и прочие профессиональные записи. Пусть в них копаются те, кто планирует посвятить этому жизнь, а мне ни к чему тонкости выращивания огурцов и помидоров. И устройства электромоторов я тоже знать не хочу. Даже не собираюсь ничего читать про полостную хирургию, хотя с удовольствием ознакомился бы с азами полевой медицины.
Что меня действительно интересовало, так это записи, сделанные первым поколением Хуракана – но лишь познавательного интереса ради – и особенно сильно мне был нужен массив данных, накопленный сотрудниками Разведки. Они все бывали за пределами убежища, имели реальный опыт, попадали под радиацию, сражались с тварями, а потом те, кто выжил, писали доклады и мемуары. И по еще одной долбанной поправке, введенной каким-то ублюдком двести одиннадцать лет тому назад, все вышедшее из-под пера бойцов Внешки получило особый гриф, ограничивший к ним доступ всем, кроме тех, кому эти данные требовались для выполнения профессиональных обязанностей.
Думаешь, у тебя есть право получить доступ к этим данным?
Что ж – иди и подавай заявку, сурвер. Ее рассмотрят в течении двух календарных месяцев и вынесут решение.
Учитывая мой статус безработного, я был уверен, что мне даже заявку подать не разрешат. И как я не напрягал голову, не нашел никаких законных способов получить доступ к заветным данным. Через какого-нибудь знакомого может и удалось бы заполучить что-нибудь интересное в электронном виде, но таких знакомых у меня не водилось.
Единственная надежда, что у меня оставалась – так это на грядущий статус некоего исследователя в одном из ведомств партии ВНЭКС. Боюсь только, что моя должность там полностью фиктивная, а исходя из циничных слов Инверто Босуэлла, она может заключаться в чистке его личного сортира. Правда жизни она такая – пахнет говном и чужой усмешкой.
Во время прогулки я окончательно прочистил голову, запретив сам себе даже думать о добровольном признании в убийстве той девки с битой и о том, чтобы напроситься на изгнание из Хуракана. Меня может и изгонят – вот только сурверы не настолько дураки, чтобы отправлять тебя восвояси с рюкзаком, набитым ценными вещами. Конфискация всего имущества! Все что ты нажил в убежище – тут и останется. С собой дадут немного еды, бутылку с водой, старый истертый нож и пылающий факел – подожгут, когда выведут наружу. Никакого фонарика ты не получишь – может раньше так и было, но сейчас столь технологическое устройство не покинет пределов Хуракана.
И что я буду делать там с горящей деревяшкой в одной руке и дрожащим огрызком ножа в другой?
Я хочу покинуть убежище. И я сделаю все, чтобы его покинуть. Но на своих условиях… и со своими вещами.
После повторной помывки я потратил пару минут на общение с Андреем Румянцев – потерявшим брата парнишкой с нервным тиком и привычкой щипать себя за ноздрю. Я уже привык к его самоистязанию и, угостив Андрей порцией рыбной соломки – сам я сжевал уже два пакетика – расспросил о недавних событиях. Андрей, жуя угощение, старательно припоминал, но так и не вспомнил ничего существенного. Важные люди в банном комплексе в последние дни не появлялись, никто из Шестицветиков не заглядывал. Про меня никто не спрашивал. Было много вопросов о случае с тварью и еще больше ими же порожденных бредовых теорий. Чуть успокоенный, я попрощался с парнишкой и вышел, с трудом волоча донельзя уставшие ноги – все же с бегом и ходьбой я сегодня перебрал. Но настроение было пиковым – такое впечатление, что поймавшая меня эйфория бегуна так и не отпустила, продолжая злобно топить плавящийся мозг в эндорфинах.
Я честно хотел пойти домой и угомониться уже. Но вместо этого свернул в узкий боковой коридор, миновал десяток безликих дверей и такое же количество преимущественно пустых бетонных скамеек. Раньше тут находилось место для размещения участвующих в олимпиаде спортсменов – пятьдесят с лишним небольших однотипных комнатушек с выходами в узкий коридор, украшенный поныне существующими мозаичными панно, изображающими бегунов, метателей дисков, прыгунов с шестом и так прочих славных атлетов. Сейчас же в коридоре находилось общежитие для бессемейных работяг – большая их часть работала на род Якобс. И тут же, на месте прежнего спортивного бара, расположился ломбард ПостАп. Застекленная лакированная дверь была закрыта, а рядом с ней сидел тот, ради которого я сюда и пришел – охранник Бунд Фиккас, по прозвищу Фикус. Грузный мужик лет за сорок, в положенном по правилам сером комбинезоне с желтой нарукавной повязкой – в Хуракане довольно спокойно и охранник нужен по регламенту. Настоящая работа у таких как он бывает только в увеселительных заведениях, где может побуянить молодежь. Здесь же никогда ничего не случается и Бунд бездельничает с утра и до конца рабочей смены, сидя тут в буквальном смысле годами. Тут он меня и зацепил как-то, идущего мимо и по дурости засветившего блеснувшими на запястья наручными часами. Бунд тут же подозвал меня, усадил рядом, уронил толстую ручищу на плечо, сжал и, оказав нехитрое давление на трусливого Амоса-Ануса, отжал у меня часы под предлогом поносить пару деньков. Я пришел за своим через три дня и на меня снова надавили – уже пожестче и с завуалированной угрозой. Больше я не приходил – до этого момента.
Остановившись у двери ломбарда, я дождался, когда сонный охранник сфокусирует на моем лице щелочки глаз и коротко произнес:
– Мои часы. Отдавай.
В коридоре имелось некоторое количество здешних усталых обитателей, но меня они не услышали – я говорил намеренно тихо и спокойно. Со стороны могло показаться, что мы с ним приятели, а я просто задержался перекинуться парой рутинных слов. Ну да… так же, наверное, казалось со стороны, когда он с добродушной усмешкой на небритой харе отжимал у меня часы, дыша перегаром и пережаренной в масле рыбой.
– Чё? – он несколько раз моргнул, следом в глазах засветилось узнавание, и он… поник, съежившись и сдувшись как проколотый рыбий пузырь – Амос.
– Амос – кивнул я, продолжая стоять в шаге от него и держать руки в карманах штанов. Я был удивительно расслаблен и спокоен, не было ни намека на мандраж или страх, зато имелась почти равнодушная готовность получить по лицу, а еще я знал, что буду бить в ответ и как бы не повернулась ситуация – пойду до конца.
И я только что понял нечто очень важное. Осознал истинную причину того, почему я спрашивал о Шестицветиках, почему резко сменил направление и пошел сюда. Нет, я не искал новых проблем, и я не горел желанием испытать боль от ударов и получить новые травмы. Я пришел сюда по другой причине – я боялся, что мое новое «Я», злое, мерзкое и добивающееся своего, возможно уже исчезло так же внезапно, как и появилось после того удара затылком о стену. А еще я недавно прочитал в одной попавшейся успокаивающей статье, что в человеке задерживаются лишь те эмоции, которые он подпитывает постоянными мыслями и делами. Что-то про двух или даже трех волков у каждого в голове – выживают лишь те, кого ты кормишь. Вот почему я стоял здесь и сверлил неподвижным взглядом очередного своего обидчика – я кормил злого голодного черного волка, не собираясь давать ему возможность уйти из моей ушибленной головы.
Так что? Оплывший охранник пошлет меня куда подальше? Ударит?
– Я ведь ждал – он криво и как-то жалобно улыбнулся, доставая из кармана потрепанной куртки несколько монет – Смотри, Амос. Твои часы я заложил в ломбарде, а потом хозяин их продал – я уже давно это выяснил. И давно хотел тебе их вернуть…
– Давно? – я не удержался от столь же кривой, но не жалкой, а скорее грустной усмешки – После того как случилось несколько связанных со мной громких дел, да? Но не раньше… до этого тебе было плевать.
– Что ты, что ты – пробормотал он, старательно глядя мимо меня – Давно хотел вернуть. Я ведь правильный сурвер. Так вот – хозяин продал твои часы. Я заложил их ему за десятку, он продал за пятнашку. А я вот даю тебе тридцатку. Тридцать динеро, Амос. Ты берешь – и мы расходимся миром. И… извини меня в общем.
Неспешно обдумав предложение, я медленно кивнул и принял протянутые три монеты.
– Вопрос решен, Амос? – спросил охранник.
Спросил просто так – не под запись, без свидетелей.
– Вопрос решен – кивнул я, после чего развернулся и ушел.
ВНЭКС умела быть оперативной – или Босуэлл – когда это требовалось. Куй железо пока горячо – еще одна поговорка из наследия Россогора и партия ВНЭКС явно следовала ей буквально.
Курьер постучался в мою берлогу почти в полночь. Представился, дождался, когда я открою, вручил пакет из толстой зеленоватой бумаги с черными буквами ВНЭКС в верхнем левом углу, после чего раскрыл старую пластиковую папку, дал ознакомиться с заявкой на вступления и подал ручку, чтобы расписаться. При этом он улыбался той дежурной и вроде спокойной, но почему-то заставляющей поторапливаться улыбкой. Но я торопиться не стал. Раньше я бы просто поставил робкую мелкую закорючку подписи, а сейчас сначала прочитал отпечатанную на печатной машинке заявку, некоторые пункты просмотрел дважды, убедился, что нигде нет ничего мутного и только затем написал в нужном месте «сурвер Амадей Амос» и поставил подпись и дату. Отдав чернильную ручку – серый пластик и сталь, производство ВестПик, бюджетная женская модель – я кивнул курьеру и закрыл дверь. День подходил к финалу, на меня накатывали волны заслуженной усталости, ноги гудели и хотелось только спать, но я сумел преодолеть безразличие и открыл шуршащий пакет и выложил его содержимое на стол – рядом с аккуратно разложенным имуществом. Налобный фонарь, отвертка, непромокаемая сумка с длинным ремнем, нож, пакеты с рыбной соломкой и все прочее, что я считал важным держать все время на виду – не считая лежащего на кровати сурвпада.
И что я получил?
Деньги в прозрачном пластиковом кисете. Монеты по десять динеро, всего пятьдесят. Выполненное в красно-серых тонах удостоверение – внутри обнаружилось мое фото, ФИО, дата вступления и жирный лиловый штамп о выплаченных за весь год партийных взносах. Какой я молодец… Захлопнув документ, полюбовался внешним исполнением – удостоверения такие как это и в других цветовых гаммах наштамповали тысячи еще в те времена, когда Хуракан обладал куда большими производственными мощностями и ресурсами. С тех пор многое мы уже произвести не можем, но «кормимся» с обширных складов, где хранятся практически вечные предметы. В том числе так хранятся бланки удостоверений на любые цели. Человек знающий поймет и правильно оценит кое-что еще – цветовое исполнение обложки. Все это делали заранее и руководил всем кто-то действительно умный.
У нас несколько разных партий и каждое десятилетие появляется одна-две новых, в то время как столько же партий разваливается и ликвидируется. Но есть и настоящие седые зубры – например, партия «Константа» с их широко известным и популярным девизом «Спокойствие в постоянстве». Членами этой партии является большинство Смотрящих Хуракана и тех, кто занимается действительно ответственные должности. Курс партии яро поддерживают все старики убежища. Еще бы им не поддерживать, ведь курс Константы очень прост: мы все должны оставаться в убежище до тех пор, пока это возможно и быть достаточно разумными, чтобы не привлечь к нам ненужное внешнее внимание. Учитывая весомость Константы, можно не сомневаться, что этим курсом мы и будем следовать ближайшие десятилетия. В недавнем заявлении, один из партийных седых бонз радостно заявил, что ближайшие лет сто мы можем вообще ни о чем не переживать – ресурсов хватит. Ну да… еще несколько поколений родится под землей и быть может там и помрет. Раньше я об этом вообще не думал – теперь думаю.
Так вот – партийные удостоверения модно и почетно демонстрировать, заодно сразу же выражая свои политические и социальные взгляды. Корочки «насаживают» на нагрудный карман, закрепляют, чтобы удостоверение не потерялось и так ходят, демонстрируя не только название партии, но и ее цвета. Поэтому мы с детства знаем кому какие цвета принадлежат и что это значит. Чем спокойнее и тусклее цвет – тем консервативней партия. Цвета выдает совет Хуракана – после того как ознакомится с уставом регистрируемой партии и их заявлениями. Название партии печатается на корочках уже вручную.
Удостоверения Константы выполнены в мягких зеленых и синих цветах. Удостоверения ВНЭКС красные с серым, что сразу говорит о радикальных устремлениях партии.
Константа предпочитает оставаться в подземной коробке, ВНЭКС в принципе тоже, но последние настроены на исследования хотя бы ближайших пределов, за что сразу заработали красный радикальный окрас. И я теперь я пусть номинально, но один из них. Хорошо это или плохо? Скорее хорошо, если мне будут регулярно платить и давать возможность для той самой сдельной подработки.
Последним предметом был большой пластиковый конверт – в таких семьи хранили важные документы и фотографии. Открыв клапан, я вытащил сначала квадратик с рукописными словами. Записка от Инверто Босуэлла.
«Добро пожаловать в партию Внутренней Экспансии, Амос!
Кстати, как мне тут подсказал бессменный секретарь и архивариус ВНЭКС на шестом уровне, ты сейчас идешь по стопам семьи, что когда-то сделала такой же выбор. Судьба? Предназначение? Кто знает… В любом случае ты сделал правильный выбор, сурвер. Скоро увидимся.
PS: Будь добр, веди себя в рамках приличий, Амос!».
О чем это он?
По чьим стопам я иду?
Перечитав записку, я все равно ничего не понял и решил проверить конверт. Мои пальцы наткнулись на плотный картон, я потянул и вытащил большую четкую черно-белую фотографию. Вгляделся, вздрогнул и зашарил по столу, нащупывая налобный фонарь. Включив, вывел яркость на максимум и направил луч на фото.
Группа разновозрастных людей. Одеты в комбинезоны разных фасонов, все в высоких непромокаемых сапогах, на лбах фонари, на макушках каски, на плечах лямки рюкзаков, а на поясах ножи, лопатки и гаечные ключи солидных размеров. Они стоят по щиколотку в воду, задним фоном служит мокрая бетонная стена какого-то коридора, с потолка свисают ржавые цепи мертвой лебедки. По низу идет белая надпись: Очередная исследовательская экспедиция ВНЭКС», там же проставлена дата, когда было сделано фото – почти двадцать семь лет тому назад. Я неотрывно смотрел на двух крайних людей слева. Парень и девушка. Оба весело улыбаются, она прижимается к нему, он уронил руку ей на плечи. Совсем молодые и счастливые… мои родители.
– Какого хрена? – пробормотал я, проводя ладонью по снова начавшей отрастать жесткой щетке волос на макушке.
Мама…
Я вгляделся ей в лицо, осторожно коснулся навеки запечатленного на фото лица и отдернул руку.
Мама…
Я понятия не имел, что мои родители раньше состояли в членах ВНЭКС или какой-либо еще партии. Хотя вру – отец вроде состоит в какой-то партии. В нашу последнюю встречу я видел в его кармане удостоверение с тусклыми мирными цветами, даже отдаленно не пахнущими никакой радикальностью во взглядах. Кажется, это было удостоверение самой «тухлой» партии Хуракана – Эксистенсия. Партия с удостоверением густого зеленого цвета. Партия, чьи члены выступают за то, чтобы провести взаперти столько веков, сколько сможем, даже если жить придется впроголодь. Партия, чьи члены выступают за закрытие и консервацию всех шлюзов, всех дверей, а также за упразднение Разведки и ответное двойное усиление внутренней Охранки.
Почему отец выбрал членство в Эксистенции мне неудивительно – это одна из немногих партий, кто помогал продуктами и одеждой своим нуждающимся членам. Плохо что ли, если раз в месяц тебе подкинут что-то вроде пособия? Раньше я не задумывался, но теперь понял, что таким образом партия купили его сурверский голос – становящийся важным несколько раз в год, когда у нас проходили народные голосования по тому или иному вопросу. Эксистенция – не странно и не удивительно.
Но родители и ВНЭКС?
Вот это удивительно…
Я проверил конверт еще раз, но он был пуст. Погасив фонарь, я поставил фото на стол у стены. На миг возникло желание вырезать с фото лицо отца, но я удержался от этого тупого детского порыва и снова застыл, глядя на группу на фотографии в тусклом свете потолочного освещения. Когда очнулся от мыслей, понял, что успел сжевать две пачки рыбной соломки, а в теле и голове нет и намека не усталость. На улице хураканская ночь, а у меня сна ни в одном глазу. Что-то подрагивало внутри и требовало действий.
Снова выти на прогулку?
Нет… взглянув на стол с разложенными инструментами и снаряжением, я кивнул сам себе и начал собираться.
Не спится, сурвер? Ну так иди и поработай.
В рыбных садках рода Якобс всегда нуждаются в рабочих руках…
По старой намертво въевшейся привычки – и вряд ли я от нее когда-нибудь избавлюсь – я со сноровкой опытного чмошника мысленно готовил себя к неласковой холодной встрече, к резкому отказу и посылу нахер. В подобных случаях лучше всего сохранять максимально бесстрастный, но не вызывающий вид – чтобы не навлечь на себя агрессию. Просто кивнуть, развернуться и уйти – не бежать, но и не медлить, чтобы не поймать спиной еще парочку недобрых слов. Так не раз случалось со мной в прошлом, и я неплохо так навострился минимизировать ущерб для своей психики, а иногда и тела. Сейчас же, поймав себя на этих приготовлениях, я зарубил все на корню. Хрен им! Они не обязаны давать мне работу, но унижать себя я не позволю!
Но я ошибся. Вернее, оказался не готов. Вот к чему угодно, а к тому меня жизнь не готовила.
На территорию бывшего бассейного комплекса я прошел без проблем, сказав охраннику, что хочу наняться в ночную смену. Он смерил меня опытным взглядом, скользнул глазами по сумке и не горящему пока налобному фонарю, после чего кивнул и спросил знаю ли куда идти. Я знал и на этом разговор завершился. И когда я добрался до зоны, где в прошлый раз стояли столы с горячим питанием и напитками, меня заметил стоящий перед плотной группой смутно знакомый мужчина и тут же закричал:
– Амос! Сурвер! Это ведь ты?
Я кивнул.
– Как же я рад тебя видеть! – заявил он, маша рукой, чтобы я подошел.
Вот к этому я готов не был – к выражению радости при виде меня и столь же радостным словам.
– Не спится в ночь глухую, сурвер? Поработать хочешь? – глотая от спешки слова, спросил он и чуть нервозно задрал рукав грязного желтого комбинезона, глянув на механические часы на запястье.
– Хочу – подтвердил я и пожал его протянутую руку.
– Ну вообще отлично! – воскликнул он и свел ладони в резком хлопке, одновременно оторвав пятки сапог от пола и тут же с силой ударив ими о кафель. Поймав мой взгляд, он снова приподнялся и опустился, после чего пояснил – Венозные клапана встряхиваю. К черту застои крови, верно?
Я снова кивнул. А он снова хлопнул в ладони, чуть подпрыгнул и ткнул указательными пальцами в плотную или даже слишком плотную группу переминающихся сурверов. Я на автомате пересчитал их. Семь человек. Четверо потрепанных мужчин, трое выглядящих куда более живо женщин. И у всех одинаковое выражение лиц – нескрываемый страх.
– Они не хотят спускаться туда! – его указательные пальцы сместились с группы на тускло освещенный коридор.
Я знал это проход. В его конце находится большой люк, через который мы тогда спускались, чтобы устранить последствия грязевого перелива. Опять случилось какое-то ЧП? Правильно поняв мою задумчивость, черноволосый парень в желтом комбезе с трудом удержался от очередного хлопка и пояснил:
– Обычная генеральная уборка. Все должно блестеть, сурверы! Сами понимаете – после случившегося комиссия за комиссией к нам идет. Сегодня было две – одна от Охранки и одна от Внешки. Завтра ждем комиссию во главе с самим Смотрящим Руем! А у нас там внизу что? Отвечаю за вас – там еще есть грязь! И грязюку эту надо собрать, погрузить в бадьи, а затем опорожнить в отстойники, где ей и место. Работы часов на шесть. А вы тут задницы мнете!
– Там такое произошло – глухо обронил небритый сурвер, чуть ли не до хруста сжимая в руках тряпку – Тварь эта…
– Этот сурвер был там! – пальцы парня указали на меня – Он все закрыл! Там теперь безопасно как здесь.
– А он с нами? – тихо спросила крайняя женщина в серой косынке и старом синем комбинезоне – Сурвер Амос с нами пойдет?
– Секунду! – воскликнул парень и шагнул ко мне – Спустишься часов на шесть? Ничего делать не надо – просто побудешь там, чтобы сурверы не нервничали – понизив голос, он добавил – Плачу десять динеро, плюс сытный перекус после смены.
– Десять динеро за шесть часов – ответил я – Если проторчу там больше – доплата. С собой сразу забираю пяток бутербродов с вон того стола. И я ничего не делаю – просто побуду там.
– Договорились! – просиял тот и картинно развернувшись на пятках, подпрыгнул, хлопнул в ладоши и громко оповестил – Вот и решено дело! Герой Амадей тоже идет и присмотрит, чтобы ни с кем ничего не случилось! И давайте уже быстрее, пока он не передумал – он человек занятой, про него газеты пишут, радио бормочет и старушки клекочут на углах. Так что живее, живее, трудяги, живее!..
Секунд пять-шесть группа смотрела на меня и не двигалась. Вздохнув, я первым зашагал в коридор, по привычке разминая плечи перед работой. Но тут вспомнил, что ничего не собирался там делать и разминаться прекратил, бросив все силы на усмирение внутренних сурверских демонов, что сразу же принялись укоризненно шептать в мозгу: «Все будут работать – а ты отдыхать? Разве так поступает истинный сурвер?».
– Да буду отдыхать – едва слышно пробормотал я, останавливаясь у дышащего холодом решетчатого люка, запертого на цепь с замком.
Замок то был запер, но нарушая все правила, в его скважине торчал ключ с оранжевой пластиковой головкой. Похоже, тому парню в желтом комбинезоне почти удалось довести работяг до люка, он даже убедил их спуститься, но стоило ему начать отпирать замок и сурверы резко передумали, потянувшись обратно в зал. Присев на корточки, я щелкнул замком, рывком поднял тяжелую решетку, скривившись, когда заживающие ребра отдались болью, включил фонарь, вгляделся в затянутую льющей с края люка капелью холодную влажную темноту и опустил ногу на первую железную скобу.