– Понедельник, – читал вслух пухлый мальчик лет девяти, вазюкая пальцем по листку с меню, вывешенному у входа в столовую. – Хлеб белый, хлеб ржаной, сахар к чаю на завтрак и ужин, масло сливочное на завтрак и ужин. Завтрак, закуски: ветчина, яйцо всмятку, творог со сметаной, икра овощная консервированная. Первое блюдо. Крокеты мясные, жареные, поджарка из свинины, тельное из рыбы, рыба по-польски, ватрушки с творогом и 200 г молока. Ма-а-ам, а что такое «тельное»? Оно из теленка или из рыбы?
– Мам, а ватрушки точно дадут? – подергала Таисию за рукав Василиса.
– Вась, погоди, я сейчас, – Таисия замерла перед зеркалом, поправляя прическу.
Еще бы – первый выход в свет: надо было блистать! И она блистала, что уж там. Мать пухлого мальчика тоже пыталась блистать, поправляя свою копну на голове, но, даже учитывая модное атласное платье, яркую косметику, пышный бюст и длинные ноги – рядом с Тасей она не смотрелась.
– Вто-ро-е блюдо. Биточки морковные, каша манная, творог с кефиром, пирожки с картофелем. Третье блюдо. Чай с сахаром. Ма-а-ам, чай – это ведь стакан, а не блюдо! Ма-а-ам? Обед, закуски: шпроты, сыр, галантин рыбный, салат из свеклы.
– Мам, а что такое галантин? – снова потянула за платье Таисию ее старшая дочка.
В столовую почему-то не пускали, а ушлого Эрнеста, который по щелчку открывал все двери, рядом не было. Да и не очень-то и хотелось пользоваться его услугами – обнаружив пару десятков тысяч рублей в том самом портмоне, я уверился в мутности этого парня. Ну да, десять или пятнадцать тысяч, чисто теоретически, мог с собой взять в отпуск какой-нибудь зажиточный моряк дальнего плавания, старатель с речки Вачи или шахтер-передовик, который решил погулеванить на всю катушку. Но мажор совершенно точно не был ни тем, ни другим. Да и кто мог открутить ему голову, на что он неоднократно намекал, если бы у него украли честно заработанное? Жена? Мама?
Пока я размышлял об Эрнесте, отдыхающие, которых было не так-то и много, принялись занимать места в столовой, не забывая оглядывать друг друга с ног до головы. Кажется, я один чего-то не понимал и приперся в вечных штанах с карманами и видавшей виды рубашке. Даже как-то стыдно стало: по крайней мере, ради Таисии мог бы достать из чемодана отцовский костюм-тройку, перешитый по моей фигуре и в соответствии с нынешней модой двумя шикарными еврейскими портными – Моней и Абрашей. Но идти в столовку в костюме?..
Так или иначе – народ присматривался. Тут были «старички», заехавшие несколько дней назад, и «новички», прибывшие позавчера, и мы – самая новая партия. Мы – это я, Таисия с девочками, мнимая роскошная женщина (она, по крайней мере, точно мнила себя роскошной) со своим пухлым мальчиком, пожилая пара академического вида – скорее всего, из какого-то из минских институтов, и Эрнест.
Сейчас Эрнеста с нами не было, мой подозрительный сосед усвистал куда-то с самого утра.
Помещение столовой имело огромные, во всю стену, окна, и южное, не по-осеннему жаркое солнце заливало всё пространство, добавляя теплых тонов и ярких красок. Наверное, летом тут было чертовски душно! И вентиляторы под потолком не спасли бы. Вот уж точно: хотели как лучше, а получилась теплица!
Я усмехнулся, вспоминая Виктора Черномырдина – как он там? Вроде как диссертацию как раз защищать должен? Или его жизнь еще проходит в атмосфере нефти и газа? В любом случае – здесь нам не тут, нужно было шевелиться, и я пристроился в очередь на раздачу, вооружившись двумя подносами. Хотелось же узнать, что за звери это такие – тельное и галантин…
В общем – в санатории было классно. Кормили – от пуза, номера – с удобствами, природа – восторг.
Процедуры – на любой вкус, самое то для моих просаженных нервов: жемчужные ванны, контрастный душ, физиотерапия, механотерапия… На ЛФК мне Тася записываться запретила, держа в уме миниатюрную и стройненькую девушку-инструктора, и имела на это полное право. Я ведь не собирался отпускать ее к тому огромному армянину с белоснежной улыбкой, который тут исполнял роль массажиста! Вот еще, я и сам умею все эти массажи… А не умею – научусь! Главное – это практика. И пусть не жалуется потом на железные пальцы идиота…
Имелся тут и вполне приличный спортзал с гантелями и штангами, волейбольная площадка с сеткой, всякие разные турники-брусья на свежем воздухе. Можно было взять напрокат шашки-шахматы и рубиться в них в тени деревьев на лавочках или – записаться в библиотеку. Вечером непременным элементом досуга были танцы, на которые нет-нет, да и проникали местные парни с известными целями.
А еще – в санатории работали целых две воспитательницы! Они занималась с дошколятами в первой половине дня, давая возможность взрослым посещать процедуры: что-то там лепили, рисовали, играли в незнакомые мне игры… Эти замечательные девушки-апсарки натуральным образом влюбили в себя детишек, и те готовы были ходить за ними как привязанные, будто в сказке про легендарного крысолова. А звали девушек по-шекспировски: Джульетта и Офелия.
И, конечно, море! Большая часть отдыхающих и все абсолютно местные купаться не собирались, мол – холодно. Но для моей биатлонистки вода с температурой +18 была вполне приемлемой, так что и она, и девочки от души плескались в волнах, заставляя окружающих стучать зубами и синеть от одних только мыслей об ощущениях после такого плавания.
Я тоже пару раз проплыл туда-сюда между пирсами, для галочки, но предпочитал валяться на каменистом пляже, загорать и наблюдать за грациозными движениями Таисии, которая смотрелась в зеленом раздельном купальнике весьма привлекательно.
Устал я от отдыха на третьи сутки. Душа требовала чего-то эдакого, и эдакое не заставило себя ждать.
Я решил сбежать – хотя бы недалеко и ненадолго. Таисия пару раз напомнила мне о запрете Привалова покидать территорию санатория, а потом махнула рукой:
– Тебя разве удержишь?
Может, кто-то за мной и присматривал, и потом будет мне ай-яй-яй, но торчать в золотой клетке больше сил не имелось. Экскурсиями нам грозили послезавтра, настаивая на необходимости акклиматизации, но я бы за эти два дня, пожалуй, кого-нибудь прикончил.
Эрнест с первого дня водил к себе женщин, вылавливая их очень просто: он садился где-нибудь на лавочке и играл на гитаре романсы, потряхивая своими волосами и постукивая ногами в кроссовках. По итогу – до полуночи в комнату можно было и не заявляться, чтобы не нарваться на потные тела, стоны, охи и вздохи, и, возможно – возмущенные визги и трёхэтажные проклятья. Я и подумать не мог, что практика курортных романов в Союзе развита прям настолько!
С другой стороны – во все времена, в любой стране живут люди очень разные. Для кого-то санаторий – это действительно место для того, чтобы просто взять – и отдохнуть, отъесться, выспаться, поваляться вдоволь наконец. Для других – разбавить серые будни яркими красками, нахвататься впечатлений, потешить свое самолюбие вниманием противоположного пола. «Любовь и голуби» никто не отменял, да?
Моя консервативная и моногамная душонка переносила подобные явления тяжко. Не только морализма из-за, но и по вполне обыденным причинам: девчонки на новом месте спали плохо, особенно – Аська. Она постоянно просыпалась и требовала маму, а посему – Таисия забирала ее к себе, успокаивала, обнимала…
А я, соответственно, дремал у них в номере на диванчике. Что ж – семейная жизнь это не только вкусный борщ, теплые объятья, хиханьки и хаханьки, но еще и необходимость спать в скорченном виде! Надо привыкать. Но внутреннее раздражение накапливалось и требовало выхода. Срываться на близких – дело последнее, потому я и сбежал.
– Пойду пройдусь, – сказал девчатам, которые собрались на пляж. – К вечеру буду!
Спустился вниз по лестнице, игнорируя вопросительные взгляды консьержки, миновал тенистый скверик, примерился хорошенько – и взобрался на ажурный кованый забор. Спрыгнул, стукнув подошвами ботинок о плитку тротуара, отряхнулся, поправил сумку с фотоаппаратом и всякой мелочовкой и двинул в город. Сравнить Анакопию будущую и нынешнюю – это казалось мне отличной идеей!
Анакопийская набережная – это песня!
Особенно в ее нынешнем, не тронутом войной состоянии. Белоснежная, аккуратная, в обрамлении ажурных зданий в псевдоколониальном стиле, полная зелени, солнца, морского воздуха! В небе парили чайки, на лавочках сидели худощавые и бдительные южные старики, на парапете – смуглые молодые люди в отутюженных до бритвенной остроты брюках и белых рубашках. Вдоль берега прогуливались редкие отдыхающие и местные леди и джентльмены солидного возраста…
Я на секунду прикрыл глаза и вспомнил этот же самый вид образца года эдак одна тысяча девятьсот девяносто девятого… Разбитые плафоны, обшарпанные ограждения, памятники деятелям культуры всех национальностей, изрешеченные пулеметными очередями. Сор, развалины, пустые глазницы выбитых окон гостиниц и проросшие сквозь крыши кафе терновники – вот что будет здесь уже через одиннадцать-двенадцать лет. Нет, я не бывал тут в девяносто третьем… Проблема была в том, что всё это смогли начать приводить в порядок гораздо, гораздо позже!
И при этом – находились апологеты и фанатичные сторонники теории «почти бескровного, безболезненного распада СССР»! Они с пеной у рта доказывали: «лучше ужасный конец, чем ужас без конца…» Я открыл глаза и огляделся: под эвкалиптами через дорогу от выполненного в восточном стиле здания Горсовета Анакопии, у небольшого ларька, где варили кофе, мужчины играли в нарды и шахматы, пили из чашек ароматный напиток и смеялись. Слышался многонациональный говор, стучали игральные кости о доску, хлопали шахматные фигуры… Ужас без конца, серьезно? Вот это вот – ужас?
Как там, в песне: «жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф…» Вдруг меня как током ударило: пока я был в Афгане, умер Высоцкий! Черт подери, 25 июля, 1980 года, умер Владимир Семенович. Ну что за попаданец из меня такой, уродский? Какого хрена я… А что я мог сделать? Я попал сюда весной 1979 года, можно ли было спасти Высоцкого за это время? Поехать в Москву, познакомиться с нужными людьми, попытаться – сделать что? Спасти Высоцкого и потерять Машерова? И – Дворец Спорта, строящийся санаторий, дороги, яркие, раскрашенные дома и новые производства в Дубровице, Федерацию дворового бокса, «новую полевую журналистику» и чертовы «белозоровы штаны»?..
Пока я знатно тупил посреди тротуара, из дверей Горсовета по мраморной лестнице сбежал какой-то тип в костюме, пересек проезжую часть, приблизился к одному из столиков и зашептал на ухо грузному седому мужчине что-то, оживленно жестикулируя.
– Постолаки?! – удивился седой. – Сколько?!!
Я его даже со своего места услышал и перестал рефлексировать, потому что там, в тени крыльца Горсовета, маячила спортивная фигура Эрнеста! Какого хрена Эрнест делал в Анакопийском Горсовете, и что это за такой влиятельный игрок в нарды, к которому из этого самого Горсовета бегают типы в пиджаках вопросы решать?
Мигом нырнув в заросли рододендронов, я сквозь ветки кустарника продолжил наблюдение. Чуйка просто вопила: вот оно, вот! Седой встал с места и, отдуваясь, двинулся через дорогу. Эрнест дождался, пока тот зайдет за угол здания, и полез во внутренний карман кожаной куртки. Портмоне, ну конечно! Мажор спрятал в ладони несколько купюр и двинулся к своему визави.
Я переместился к ларьку с кофе – ситуация прояснялась. Однако требовалась дополнительная информация, а потому…
– Крепкий, без сахара, пожалуйста, – попросил я, протягивая рубль.
– Будет тебе крепкий, генацвале! – откликнулся мужчина из горячего, как пекло, нутра ларька.
Там, на песке, стояли маленькие турочки, в которых бурлил дьявольски черный кофе. Когда он сварился, и мне в ладонь высыпалась сдача, а на прилавке появилась белая чашечка в блюдечке, тот самый седой товарищ как раз возвращался к месту за нардами. Видимо, дела с Эрнестом товарища порадовали, и лицо его излучало благодушие.
– А это кто? – довольно бесцеременно поинтересовался я, беря в руку чашечку. – Какой-то солидный человек, раз к нему из Горсовета бегают?
– О! – сказал советский грузинский бариста. – Это товарищ батоно Папуашвили, из парткома. Второй секретарь! Торговлю курирует! Очень солидный человек, очень!
Торговля, Эрнест, Папуашвии, Постолаки, Анакопия – всё это вертелось у меня в голове, и, казалось, вот-вот могло прийти озарение и чистый свет катарсиса должен был политься в мой разум, но в этот момент в мой желудок полилось кофе, а потом – едва не полилась кровь из глаз.
Я, кажется, прочувствовал на себе ощущения Астерикса и Обеликса, которые хлестали волшебный напиток друидов! Все волосы у меня на теле встали дыбом, сердце принялось танцевать лезгинку внутри грудной клетки, а глаза вылезли из орбит:
– Диди мадлобт! – сказал я, аккуратно поставив чашку на прилавок.
Руки мои дрожали. Сколько молотых кофейных зерен он всыпал в турку, чертов алхимик? Пуд?
– Всегда пожалуйста, – радостно ответил этот магистр зельеварения.
Пытаясь не подпрыгивать на ходу, я устремился за угол Горсовета – как раз туда, где скрылся Эрнест. Нужно было стараться не отсвечивать, а потому, осторожничая, я едва не упустил момент, когда уже знакомая черная «Волга» с моим соседом по комнате, восседающим на переднем сидении, вырулила со стоянки.
Краем глаза заметив анакопийское такси – традиционное, с красной крышей, рванул к шоферу, который только-только раскурил сигарету.
– Вон за той машиной – поедем?
– Ты что – шпион? – спросил он с непередаваемой апсарской интонацией.
«Ты чтО – Ш-Ш-ШПИОН?!» – примерно так это прозвучало.
– Журналист! – взмахнул я редакционным удостоверением. – «Комсомольская правда»!
– О! Это другой разговор! Садись, поехали!
И мы поехали. Водитель был худощавый, с четкими чертами живого лица, крепкими загорелыми предплечьями. Лет таксисту было слегка за сорок, и звали его Тимур. Первым делом он жутко оскорбился, когда я попробовал пристегнуться ремнем безопасности:
– Э! Ты что, думаешь, я водить не умею, что ли? Зачем меня обижаешь? Я в такси десять лет работаю, две аварии только имею, и те – не по моей вине! Я по горам еду, сто держу до самого Сочи, видишь – живой, здоровый!
Меня это не обнадежило, если честно… А вот его умение держать дистанцию и при этом не терять из виду черную «Волгу» – впечатляло.
– Ты знаешь, за кем едешь? – спросил Тимур.
– Пассажира знаю, водителя – нет.
– И что, как пассажир?
– Мутный, – пожал плечами я.
Вот уж с кем не стал бы откровенничать, так это с таксистом! Жизнь научила… Хотя есть среди них отличные мужики, но минский товарищ по имени Николай мне еще долго вспоминаться будет.
– Пассажир, значит, мутный… Знаешь, дорогой, водитель там тоже мутный. Я бы не стал за ним ехать, если бы ты червонец не пообещал!
Я обещал ему червонец? Вот новости! Но делать было нечего: пришлось рыться в карманах в поисках десятки.
– Червонец – вот он! – сказал я. – А чья машина-то?
– Машина Госагропромовская! Хочешь – скажу куда мы едем? – прищурился Тимур, поглядывая на купюру. – На Яштухский склад! Вот это я мамой клянусь, точно так будет! Гляди – поворачивает на Яштух! Точно! Давай червонец.
– Вот он – червонец, отдам, какие проблемы… А на складе том – что имеется?
– Как что? Ты куда приехал – в Сыктывкар или в Апсару? Это Госагропром! Он всё имеет! Хочешь – мандарин, хочешь – апельсин, хурма, королёк, гранат… Фундук имеет тоже, фейхоа имеет, инжир… Каждый сезон – свой фрукт! Ты что – нерусский? Это надо объяснять?
– Я полешук, – усмехнулся я.
– Какой полешук? – удивился апсарец. – Что такое полешук?
– Ну, вот знаешь – есть грузины, а есть – сваны…
– Как не знать! У меня сосед – сван!
– Так вот есть белорусы, а есть – полешуки. Понимаешь?
– Понимаю! – таксист вдруг наморщил лоб и поднял палец вверх, едва не проткнув им крышу автомобиля. – Субэтнос! А что? Я на историческом, в АГУ учился!
АГУ – это Апсарский Государственный Университет. А потом кто-то еще спрашивает, почему я не хотел жить с историками…
– Хочешь, еще червонец пообещай мне – я тебя тут за поворотом подожду, а? – предложил Тимур. – Ты же туда пойдешь, да?
Мы уже минут пять как выехали из города и тряслись по извилистой дороге с плохим асфальтом, которая уводила нас куда-то в сторону Яштухского мыса, который был гораздо менее обжитым, чем Гераклейский – где располагались санатории.
– Пойду, – сказал я. – Если дождешься – будет тебе червонец. Слушай, это что – единственная дорога сюда?
– Как – единственная? Ещё железная есть! Фрукты в вагоны грузят, по всему Союзу везут!
– Вот оно что! – я, кажется, начинал кое-что понимать.
Да и фамилия эта – «Постолаки» – постоянно крутилась в голове, не давая покоя. Такси свернуло на едва заметную грунтовую дорогу, над которой смыкались ветви пышных лиственных деревьев, и Тимур сказал:
– Ну, хочешь – иди дальше, я тебя час подожду. Там, правда, лихие люди работают, ты им лучше не попадайся. А попадешься, скажи – за гранатовым соком пришел. Может, поверят? Иногда отдыхающие его тут покупают.
– Спасибо! – сказал я и полез из машины. – То есть – итабуп!
– Давай, полешук. Осторожность имей там!
Вот это прозвучало очень двусмысленно: я за последние полтора года имел осторожность с завидной регулярностью!