На крыше стояла коза Маркиза и жевала пожухлые побеги вьюнка, которым была укутана труба дачного дома. Я быстро сложил два и два: Пантелевна побоялась оставлять дьявольское отродье в Дубровице, в одиночестве, и приволокла подлую скотину сюда, в пристоличье.
– Э-э-э-э!!! – сказала коза и потрясла бородой.
– А ну слезай оттуда! – погрозил ей кулаком я.
– Э-э-э-э! – балансируя на самом коньке, Маркиза явно была намерена доесть вьюнок до конца.
Я очень надеялся, что растение окажется ядовитым, и парнокопытное скопытится в самое ближайшее время. Я ещё пельмени ей не простил!
– Мама! – девочки выбежали на крыльцо и кинулись обниматься.
– Так, Ася, Вася, почему без курточек? Бегом в дом! – Тася развернула их вокруг своих осей, при этом успев слегка шлепнуть каждую из девчоночек чуть пониже спины.
– О! Гера! – увидела меня Васька, ловко уворачиваясь от материнской попытки придать ей ускорение. – Гера, ну пожа-алуйста, сними козу с крыши, она там хо-о-о-одит и нам стра-а-ашно!
– Щас мы её! – кивнул я, скинул рюкзак с плеча и спустился с крыльца.
– Германушка, не лезь туда, после больницы! Убьёсся! – запричитала Пантелевна.
– Не полезу! Будем работать дистанционно.
Я побродил по саду, нашел несколько яблок покрепче, прицелился, размахнулся, стараясь не потревожить травмированные рёбра, скомандовал самому себе:
– А-а-агонь! – и запустил зеленой крепкой антоновкой прямо в козий зад.
– Э!!! – Маркиза аж подпрыгнула, отчего жесть, которой была покрыта крыша, завибрировала и загремела.
Сатана в обличии домашней скотины пялилась на меня прямоугольными зрачками и трясла бородой. Я размахнулся, прицелился потщательнее и запустил ещё одно яблочко. На сей раз удача мне сопутствовала: плодовый метательный снаряд угодил козе прямо в лоб!
– Мбэк! – коза Маркиза таки села на задницу от неожиданности, а потом, сообразив, кто является виновником ее несчастий, издала истошный вопль и кинулась в атаку – прямо с крыши!
Металл под ее копытами скрежетал, Маркиза рвалась в бой. Я чувствовал себя настоящим тореадором, переминаясь с ноги на ногу под свирепым взглядом рогатой твари, набирающей скорость. От меня до крыши было метров десять, допрыгнуть скотинка шансов не имела, но черт знает, этих зверюг! Оттолкнувшись задними ногами от козырька крыльца, коза пролетела солидное расстояние и приземлилась на все четыре копыта шагах в трех от меня.
– Э-э-э-э!!! – того, что я кинусь в контратаку, она явно не ожидала.
Рывком мне удалось приблизиться и ухватить ее за рога обеими руками. Удар ногой подсек передние конечности Маркизы, и я опрокинул животное на землю, придавив коленом.
– Тася, неси веревку! Будет, зараза, сидеть на привязи! – выкрикнул я, а потом едва сдержал матерщину: с жутким скрипом один из металлических листов крыши сорвался и поехал вниз. – Осторожно!
Вот ведь – коза! Всё-таки лезть наверх придется… Благо – не над жилыми комнатами прореха, а над крыльцом…
– Гея Беёзой победил Майкизу! – хлопала в ладоши Аська, высовываясь в окне. – Уя-я-я!
Её умение каждый день придумывать и изображать новый младенческий акцент меня всегда восхищало. А еще – я был искренне благодарен этой маленькой хорошенькой девчульке за то, что хоть кто-то обрадовался и оценил мой подвиг по достоинству!
Я как раз сидел на крыше и по-варварски присобачивал сорванный лист жести на место, размышляя о том, что хорошо бы крышу покрасить: в красный или зеленый цвет. А потрескивающие ребра как бы намекали: лучше для этого нанять специально обученных людей.
– Высоко сижу, далеко гляжу-у-у–! – раздался жизнерадостный мужской голос. – Эй, Соловей-Разбойник, встречай гостей! Или ты не Соловей-Разбойник? Ты – Робин Гуд?
Это был Исаков: в идеально подогнанном бежевом костюме, роскошном кашемировом пальто, весь загорелый, белозубый и прекрасный, как эскимо на палочке.
– Гай Гисборн! – сказал я. – Я – Гай Гисборн, рыцарь без страха и упрека, а не какой-то там лесной разбойник, сколько раз можно повторять? Я людям причиняю счастье, наношу радость и навлекаю добро на их головы. А вы, Владимир Александрович, дела пытаете или от дела лытаете?
– Ахахаха! – запрокинув голову, раскатисто рассмеялся он. – Тоже мне – Гай Гисборн! А говоришь как Бабка Ёжка. Спускайся с небес на землю, Белозор!
В этот момент на крыльце появилась Тася – я услышал, как она ойкнула, поздоровалась и предложила:
– Ветра нет, я вам в беседке накрою на стол, хотите? А то дети в большой комнате уснули…
Мы с Исаковым переглянулись, и Владимир Александрович сказал:
– Да я только за! Покурю, по крайней мере…
– Так вы ж вроде не курите? – я даже ногой мимо ступеньки приставной лестницы промахнулся.
– Закуришь тут… – помрачнел Исаков.
Я спустился, отряхнул от грязи рабочие штаны, переодел ватник на более-менее приличную куртку, которая висела на гвоздике у крыльца, сунулся в дом за самоваром и, пыхтя, притащил его в беседку. Самовар был большой, пузатый и блестящий, и плевать, что электрический: всё равно – атмосферно!
– У-у-у-у, холера ясна! – дернулся Исаков, когда привязанная к дальней яблони коза выглянула из-за дерева и уставилась на него своими бельмищами.
Погрозив пальцем Маркизе, он уселся аки барин в деревянное кресло в углу беседки, закинул ногу на ногу и достал из внутреннего кармана пиджака, черт бы меня побрал, сигару! Такого я еще в этом времени не видал! Ну да, с Кубой дружили, так что чисто теоретически сигары в СССР могли водиться, но – пока что любителей такого буржуйства мне не встречалось. А Владимир свет Александрович откусил своими великолепными зубами кончик табачного цилиндра, выплюнул его куда-то за плечо, в мой, кстати, сад, достал спички и закурил.
Табачный дым повис в воздухе густым маревом.
– Третий секретарь ЦК КПБ, каково? – вдруг сказал Исаков.
– Кто? – удивился я.
– Я! – тоже, кажется, удивленно ответил Исаков. – Волков – Великий Инквизитор, Рикк – зампредсовмина республики, я вот – по партийной линии… Ты пока ремонты делал, про Солигорских шахтеров писал и в больничке лежал – многое пропустил. Машеров своих людей в Москву забрал, а по Белорусской ССР провинциальный призыв объявил. Много наших наверх подвинули. Оно и ясно – мы у него все вот где!
Бывший нефтяник а ныне – партиец продемонстрировал кулак.
– Для меня-то всё раньше началось, еще летом. Пока ты в Афгане басмачей по горам гонял, перевели сначала в Гомельский обком… А потом – вот, назначение, как гром среди ясного неба. И полугода не поработал, как добровольно-принудительно в Минск перетащили. В рамках новой политики Модернизации, которую объявили наш простой советский Учитель и не менее простой советский Инженер… Мне и в обкоме простора бы хватило годика на три-четыре, рановато мне на Республику!
– А? – удивился я. – Учитель? Инженер?
– Так батько Петр и Григорий Первый договорились, видимо, и на Пленуме ЦК КПСС…
– На Пленуме? – с батькой Петром и Григорием Первым всё в целом было понятно, над фамилией Романова не потешался разве что ленивый.
– Ну да, Пленум провели не 21 октября, как планировали, а десятого… И наш Петр Миронович предложил Григория Васильевича на пост Генерального. Так и сказал, с высокой трибуны: «Я, простой советский сельский учитель…» А тот, когда под бурные аплодисменты соглашался, тоже заявил, что он принимает на себя это почетное звание как «простой советский инженер-кораблестроитель». Теперь у нас есть Учитель Советского народа и Инженер Страны Советов. По крайней мере – в кулуарах, за глаза и шепотом…
– Оперативно они! Я ж и двух недель не провалялся, а тут – такое! – от обилия новых сведений у меня, кажется, начала ехать крыша.
Или это последствия сотрясения? В больнице о политике никто со мной не говорил. По крайней мере, персонал – точно, а соседи и так были слишком заняты едой, свояченицами, песнями и храпом.
– Похоронили всё, что осталось от несчастных старцев, за три дня, в сжатые сроки – и пошло-поехало. Сейчас бегают, как наскипидаренные, в основном верхи, граждане несколько позже почувствуют эту самую Модернизацию, думаю – к лету. Хотя Волков уже приступил…
– А почему вы его Великим Инквизитором обзываете? И с какого-такого счастья вы со мной откровенничаете, Владимир Александрович? – я налил себе крепчайшего чая из самовара и смотрел на Исакова сквозь горячий пар, который клубился в воздухе и уносился, перемешиваясь с сигарным дымом, под крышу беседки.
В этот момент появилась Тася: принесла гренок, обжаренных в яйце с молоком и посыпанных сахаром, каких-то вареньев и джемов, сушек, плитку шоколада, чашки… Я вскинулся ей помочь, но был остановлен понимающим взглядом девушки и едва заметным жестом руки. Повезло мне с ней, определенно!
Мы с Исаковым выставили с подноса на стол угощение, и Владимир Александрович проговорил:
– А вы, Таисия Александровна, к нам присоединитесь – почаевничать? – голос его источал мед.
– Ну уж нет! Вы тут про всякие мужские ужасные ужасы разговариваете, мне от них спится плохо! – она усмехнулась, поправила платок вокруг шеи каким-то типично женским движением и ушла в дом той самой летящей походкой, помахивая пустым подносом…
Кажется, Исаков был сильно впечатлен, потому что завис на некоторое время, провожая Тасину фигуру глазами, и я даже начал было нервничать – мне еще влюбленного Третьего секретаря ЦК КПБ не хватало тут… Это закапывать потом, следы скрывать, легенду продумывать… Но Владимир Александрович вдруг зашипел: пепел от сигары упал ему на брюки, на самое причинное место. Отряхнувшись и приведя сигару в порядок, он спохватился:
– О чем это я? Ага! Волков – Великий Инквизитор. В «Правде» на последней страничке одиннадцатого октября мелкими буквами была заметка о создании новой структуры – Службы Активных Мероприятий. А мероприятия эти будут активно проводиться с целью искоренения коррупции, спекуляции и злоупотреблений… Вроде как передадут всё это от КГБ прямо в когтистые лапы Василия нашего Николаевича.
– Чистки? – вздрогнул я.
– Чистки, – вздохнул Исаков. – Поэтому, я так понимаю, многие матёрые-заслуженные попросились на пенсию, благо – по выслуге лет вполне хватает. А наши получили еще одну возможность пробиться наверх.
«Наши» – это он во второй раз выделил интонацией, видимо, имел в виду всех этих белорусских младотурок или, по моей терминологии – «красных директоров». А может – и не только белорусские активисты в самом расцвете сил там были, среди этих управленцев новой формации. Не знаю, лучше нынешние сорокалетние справятся с управлением страной под руководством нынешних шестидесятилетних, чем в реальной истории шестидесятилетние справлялись под руководством восьмидесятилетних, или хуже… Никто не знает! Разве что…
На краю сознания проскочило что-то вроде видения – некая распечатанная на принтере страничка с пометками, будто ее готовили для публикации в газету, и с заголовком «100 лет Союзу Советских Республик». Я попытался ухватить этот образ и закрепить в зрительной памяти, но меня сбил Исаков:
– Зря они надеются, что пенсия их спасет. Козлы отпущения нужны всегда – так что достанут, отряхнут и поставят на лобное место. Деньги брал? Брал! Злоупотореблял? Злоупотреблял! Пожалуйте к стеночке.
– А что, у нас за такое расстреливают? – о таком я вроде как и не слышал никогда.
Досада от упущенного воспоминания сменилась интересом к беседе. Царь хороший, бояре плохие – это же классика! «И набрал грозный государь Иоанн Васильевич добрых молодцев из народа, побивати нечестивых бояр, да повелел им носить одежду черную, аки у иноков, а у седла каждый из них имел песью голову, ибо будет грызть врагов государевых, и метлу – дабы выметать нечисть из Руси-матушки…» – как-то так, или близко к тексту.
Теперь у нас, правда, два государя – но и такое бывало. Вспомнить, например, незабвенных братиков Ольгерда и Кейстута Гедиминовичей, правивших в этих местах в 14 веке. Вот уж кто эффективные менеджеры! На ум пришел еще один тандем, но о нем вспоминать не хотелось, да и не успел я:
– Статьи 173 и 174 Уголовного Кодекса – взяточничество. От 5 до 15 лет заключения или смертная казнь при наличии особых обстоятельств, – вздохнул Исаков. – А особые обстоятельства – это такое дело… Они, если надо, всплывут. Как же без обстоятельств-то? Но это еще цветочки. Вот летом, на Съезде – вот там начнется самое-самое…
Я смотрел на него и не мог понять – почему он ко мне пришел-то? Выговориться? Очень непохоже. Подослали? Вот это вернее. Так и спросил:
– А вшивый журналист Минского корпункта «Комсомольской правды» тут каким боком?
– Ой, не прибедняйся, – вальяжно махнул рукой Исаков. – Ты у нас – фигура союзного масштаба, пусть широко известная и в довольно узких кругах. Сазонкин сказал – теперь у тебя с Петром Мироновичем связь через меня. Можешь Валентину Васильевичу перезвонить, он подтвердит. Мало ли, что-то вспомнишь интересное или накопаешь в рамках политики партии и нового курса на Модернизацию… Если что – кое-что из папочки я читал. Я знал, конечно, что ты, Белозор, непростой тип, но что практически новые Мессинг с Рерихом, или там Блаватская!.. Это для меня уже слишком!
Блаватская? Ну, с ней меня еще не сравнивали, тьфу, тьфу, чтоб ей икалось. Вот уж кого и за деньги не надь, и даром не надь… Еще и Рериха приплел. Белозор, который ищет Беловодье? Каламбуры за триста!
Владимир Александрович вдруг отставил руку с сигарой в сторону, наклонился ко мне и заговорщицким шепотом спросил:
– А эту свою Таисию ты тоже… Ну… Это самое…
– Что? – не понял я. – В каком смысле – это самое?
– Ну, загипнотизировал? Такая краля… А ты – такой раздолбай! – он был доволен собой и своей шуткой и снова расхохотался, запрокидывая голову: – А-ха-ха!
Мне стало казаться, что за этим оптимизмом и веселостью на самом деле скрывается серьезный нервный срыв и эмоциональное выгорание. По крайней мере, мешки под глазами у него были будь здоров, и едким табачным дымом он затягивался, используя все мышцы лица. Курить сигары взатяг? Сумасшедший!
Но в целом – новость про то, что связь с первыми лицами у меня всё-таки есть, и отвечать за нее будет Исаков, по большому счету была позитивной. По крайней мере, сидеть без дела я не собирался: если уж пошли перемены, и сбежать от них не получится – есть шанс их возглавить. По крайней мере, в деле становления новой советской журналистики. Почему бы и нет? Короля делает свита, политика делают журналисты. По крайней мере, в следующие сорок лет именно так дело обстоять и будет. Сам я в политику не особо рвусь, но у них там и без меня вагон желающих. Научить, подсказать – это можно попробовать.
Конечно, за Исаковым заехала «Чайка». В «Чайке» за рулем сидел некто с лицом непримечательным, но мне весьма знакомым. Его фамилия была Ершов, и мы как-то имели с ним неприятный разговор, но я обиды не держал – работа у него была и есть такая, неприятные разговоры разговаривать… И вещи неприятные делать. По крайней мере, можно было быть уверенным – Исаков в надежных руках.
Я заявился в корпункт сразу после того, как получил нагоняй от главврача: он лично пришел посмотреть на наглого Белозора, который сбежал за три дня до выписки, а теперь требует справку и больничный. Но увидев меня – растаял. Оказывается, я написал пару месяцев назад статью про сына этого умнейшего и по-врачебному безжалостного седого дядьки! Бравый десантник сейчас находился в Афгане, служил в Витебской дивизии ВДВ, и фото парня в «Комсомолке» и пара строк про его армейское житье-бытье для отца были бальзамом на душу. В общем – получил я больничный и выписку.
Так что Старовойтов смотрел на меня хоть и с подозрением, но без доли враждебности:
– Объясни мне вот что, Белозор, – начал он. – Ты ведь в партии не состоишь до сих пор?
– Не состою, – мотнул головой я и тут же поморщился: не с моей травмой башкой размахивать!
– Тогда какого хрена из республиканского ЦК интересуются твоим санаторно-курортным лечением? Это и так – нонсенс, центральное издание – и беспартийный журналист!
– Ценный сотрудник? – пожал плечами я. – Но в санаторий я бы съездил, почему нет. Задолбался, знаете ли!
– То есть после Афгана ты не задолбался, а сейчас, когда родная редакция просит помощи – задолбался? – всплеснул руками Старовойтов.
Вот же черт, я впервые обратил внимание на сходство директора корпункта с Исаковым: оба загорелые, белозубые, чернобровые, только Михаил Иванович Старовойтов всё-таки постарше и седины значительно больше… А так – ну чисто братья!
– А что редакция? – уточнил я. – Я кому-то в Москве понадобился?
– Именно! Требуют мастер-класс по журналистским расследованиям. Ты у нас просто идеально для этого подходишь, плюс главред сменился – хочет с тобой познакомиться…
– А старый не хотел?
– А тебе не плевать? Ты хоть знаешь, кого главредом «Комсомолки» поставили? – Старовойтов пребывал в странном возбуждении.
– И кого же?
– Аркадия Ваксберга! – увидев моё ошарашенное выражение лица, директор корпункта довольно осклабился. – Вот и езжай в свой санаторий с этой мыслью. А в Москву как раз в ноябре попадешь, после отдыха. Можешь даже в Минск не заезжать – договоримся, там обещали под тебя подстроиться. В пределах разумного, конечно…
Выходил я из корпункта в совершенно очумелом состоянии. Аркадий Ваксберг – главный редактор «Комсомольской правды»? Я даже не знаю, что круче – это или тандем Романова и Машерова у руля СССР… Вот тебе и круги на воде!