«Выявлены нарушения в розыгрыше приданого для бедных невест из оставленных для этой цели благотворителями капиталов, происходившем 15 мая сего года в купеческой управе. Все три главных выигрыша по 600 р., предназначенных для бедных невест всех сословий, получили знакомые заседателя управы Плужникова, руководившего организацией розыгрыша. Одну из них, вдову титулярного советника Н., Плужников записал девицей, чтобы она смогла принять участие в розыгрыше. Согласно принятым правилам, получить деньги невесты могут только по выходе замуж, но для своих знакомых Плужников сделал исключение. Можно предположить, что и с прочими выигрышами (по 300, 200, 160, 150 и 100 р.) дело обстояло не совсем чисто».
Окончательно план сложился через три дня – в четверг. Вере план понравился. Не за неимением лучшего, а потому, что он и впрямь был хорош. Историю она себе придумала такую – романтическая любовь. В подробности можно и не вдаваться, незачем, главное то, что между Верой и ее мнимым возлюбленным был заключен уговор – встречаться у Крынкина в семь часов вечера. Допустим, сегодня возлюбленный не пришел. Допустим, что с ним никак нельзя связаться – ни телефонировать, ни телеграмму послать… Почему? А у него такой род занятий. Допустим, что он коммивояжер или какой-нибудь коммерсант (коммерсант приличнее коммивояжера), которому по роду занятий часто приходится внезапно уезжать по делам. Но уезжает он ненадолго, на день-два, самое большее – на три, поэтому Вера, не дождавшись его сегодня, придет завтра, послезавтра… Почему он не дает ей знать о времени своего возвращения? Послал бы телеграмму: «Дорогая, буду в четверг, твой Роланд»… а он не может послать телеграмму, потому что роман у них тайный. Вера замужем (кольцо можно не снимать), муж у нее ревнив, вскрывает ее письма, обязал горничную докладывать о том, кто телефонирует супруге в его отсутствие et cetera[13]. Вот-вот, ревнивый муж – это вообще очень удобно. Можно отказаться от предложения поехать куда-нибудь или внезапно уйти, сославшись на мужа. Решено – Вера выступит в амплуа замужней женщины.
От слова «амплуа» сладко-сладко защемило сердце. Потерпев фиаско с балетом, Вера не перестала мечтать о сцене. Да и бог с ним, с балетом, театр гораздо предпочтительнее, выразительнее, лучше. И играть в театре можно до глубокой старости, а не до тридцати лет, как в балете. Когда тебе еще нет и восемнадцати, тридцатилетие представляется чем-то несбыточным, а о глубокой старости задумываться вообще не хочется, да и сомнения берут по поводу того, существует ли вообще в твоей жизни подобный возраст. Но Вера была практичной и предусмотрительной, жизнь выучила. И еще она умела приноравливаться к обстоятельствам. Как сложилось, так и будет. Какой смысл грустить о несбыточном? Лучше оглядеться по сторонам в поисках новых возможностей.
Идеалом Веры была блистательная тезка, Вера Комиссаржевская. В феврале, узнав о ее кончине, Вера сильно расстроилась. Плакала, грустила, недели две ходила сама не своя. Спасибо Владимиру, который понял душевное состояние Веры и не лез с ненужными утешениями, а делал единственное, что помогало, – развлекал, едва ли не силком вытаскивал на люди, говорил о том, как страстно он любит Веру и как сильно дорожит этой любовью.
В прошлом году Комиссаржевская огорчила своих поклонников известием о том, что она собирается оставить сцену и посвятить себя преподаванию актерского мастерства. Великая актриса собиралась открыть свою театральную школу, и Вера втайне, про себя, мечтала о том, как она будет учиться у своего кумира. Втайне, потому что никто этих мечтаний не понимал и не поддерживал. Мать с бабушкой считали актерство блажью. В их представлении, женщине следовало быть хорошей женой и заботливой матерью, а не играть на сцене. Пример тетушки Елены Константиновны не мог их переубедить. Отчасти из-за того, что обе они были упрямы (фамильная черта), а отчасти из-за самой тетушки, которая не особенно была довольна своей актерской карьерой. Казалось бы, известная актриса, сразу после окончания училища поступила в труппу Малого театра (шутка ли!), сам Чайковский вдохновился ее Иолантой настолько, что оперу написал… Поклонники, аплодисменты, слава… Чего еще желать? А тетя Лена недовольна, считает, что не смогла проявить свой талант в полную мощь. Мамаеву, Глафиру, Чебоксарову и Лебедкину[14] играла, Катарину[15] играла, а вот Ларису в «Бесприданнице» или Луизу в «Коварстве и любви»[16] сыграть так и не удалось. Не говоря уже о шекспировской Офелии. Офелией тетя Лена просто бредила. Еще в училище выучила роль, отрепетировала самостоятельно и все ждала, что сложится. Ан не сложилось.
– Докторам или адвокатам можно не рваться в самый первый ряд, – с горькой улыбкой говорила Елена Константиновна. – Можно быть просто хорошим доктором или просто хорошим адвокатом и считать, что жизнь удалась. А нам, актерам, просто хорошего мало. Нам или в примы, или никак. Актерская стезя, Верочка, она как ледяная гора. Или на самую вершину взберешься, или вниз скатишься. Ну его, милая, это актерство. Горя в нем на рубль, а счастья на копейку.
Вера не раз заводила с тетей разговор о сцене. И так пробовала, и этак. Не мытьем, так катаньем, не катаньем, так валяньем. Ответ всегда был один – ты, Вера, девушка талантливая, но я тебя на эту стезю благословить не могу. Не рискну, ибо знаю, что счастье твое не в актерстве… Вот так вот, знает, и все. Убедившись, что от тетушки помощи в этом деле не будет, Вера перестала к ней приставать, но от мечты своей не отказалась, лелеяла ее. Замужество отодвинуло все остальное, но разве замужним женщинам путь на сцену заказан? Как-нибудь, при случае, Вера собиралась поговорить с Владимиром о своих «сценических» планах. Не сейчас, а попозже, в удобный момент. Она верила, что Владимир поймет ее и не только не станет препятствовать, но и поддержит.
Как мечталось учиться у самой Комиссаржевской! А она, бедняжка, заразилась в Ташкенте оспой и умерла. Надо же ей было ехать на гастроли в этот проклятый Ташкент, на край света! Разве других городов нет? Не поехала, так была бы жива…
Алексей приехал без предупреждения в четверг, около полудня. Вручил Вере букет роскошных роз, сказал, что шел мимо и решил заглянуть. Просто так. По взгляду его Вера поняла, что про «просто так» сказано для Клаши, и предложила деверю чаю, от которого он, разумеется, отказываться не стал. Наедине она изложила Алексею свой план и замерла в напряжении, ожидая его ответа. А ну как Алексей скажет, что все это чушь, что он разочаровался в Вере, и попросит вернуть конверт и забыть про их разговор.
Алексей не разочаровался, по лицу было видно. Пожевал губами, словно пробуя Верин план на вкус, прищурил левый глаз (была у него такая привычка) и сказал:
– Неплохо, даже очень. Взбалмошная барынька – весьма удобное прикрытие.
На «взбалмошную барыньку» Вера не обиделась. Верно ведь сказано, да и не о ней, а о ее амплуа.
– Только, пожалуйста, продумайте свою легенду до мелочей, – попросил Алексей. – Придумайте себе образ и все, что к нему полагается. Откуда вы родом, кто были ваши родители, кто ваш муж, есть ли у вас подруги, сколько у вас прислуги, где вы отдыхаете летом и так далее. Фамилии мужа и своего адреса можно не называть, даже и не нужно, но все остальное может так или иначе проявиться в разговоре. Он что-то спросит или сам начнет рассказывать…
– Я понимаю, – поспешно сказала Вера. – Фамилий с адресами называть не стану, а обо всем остальном буду тараторить без умолку.
– Причем всякий раз одно и то же! – Алексей поднял вверх указательный палец и на мгновение стал похож на гимназическую инспектрису Шарлотту Леонардовну, та точно так же держала палец у правого виска. – Свою легенду необходимо знать назубок, иначе последует разоблачение. Спаннокки – хитрый лис, он даже при случайном знакомстве станет вас прощупывать, то есть не щупать руками, а пытаться выведать, та ли вы, за кого себя выдаете…
«И руками небось пощупать захочет», – обреченно подумала Вера. Ей было очень интересно попробовать себя в столь неожиданной роли. Ей очень хотелось сделать что-то полезное для Отечества. Было необходимо произвести хорошее, наилучшее впечатление на Алексея, потому что с ним она связывала кое-какие планы. Но в то же время ей было немного брезгливо. Но что поделать, в каждой бочке меда есть своя ложка дегтя. Не без этого.
– В следующий раз я привезу вам снотворное, – продолжил Алексей. – Вы, насколько я понимаю, душитесь «Л’Ориганом»?
– Да, – подтвердила Вера, удивляясь про себя осведомленности Алексея.
Женщинам положено разбираться в духах. Любая женщина сразу же узнает моднейший аромат сезона, духи от Коти, из магазина, совсем недавно открывшегося на Кузнецком Мосту. Но чтобы мужчина, да еще холостяк, так вот с ходу определял марку духов, отличая «Л’Ориган» от «Розы Жакмино»… Невероятно. Удивительно.
– Снотворное будет во флакончике от «Л’Оригана», это очень удобно и не вызовет никаких подозрений. Разумеется, отправляясь на встречу со Спаннокки, вы не должны брать с собой настоящие духи. Он может заглянуть в ваш ридикюль или в сумочку, а два флакона с духами неизбежно вызовут подозрения.
– Так я и позволю ему рыться в моей сумочке! – возмутилась Вера. – Еще чего!
– Разные бывают способы, – улыбнулся Алексей. – Сумочку можно неловко подать, так, что из нее как бы случайно высыплется все содержимое. Содержимое можно прощупать, не заглядывая вовнутрь… Агент должен уметь предусмотреть все. На моей памяти один очень перспективный сотрудник выдал себя на совершеннейшем пустяке. Представился отставным поручиком Первого Сумского гусарского полка и не смог назвать фамилию дирижера полкового оркестра. Шефа только выучил, датского короля Фредерика Восьмого, да командира – полковника Нилова, и более никого. А надо знать по именам не только всех офицеров, но и командирского жеребца! Да-да, я не преувеличиваю. Нисколько! Никогда не известно, на чем споткнешься, поэтому надо стараться предусмотреть все…
Вера подумала, что вся эта затея, должно быть, не столько игра, как ей представлялось поначалу, сколько трудная работа. Справится ли она?
Этот вопрос она задала Алексею в первую очередь. А вообще вопросов к нему накопилось несколько. Чем больше Вера думала над делом, тем больше их становилось. Вначале, в день свадьбы, все казалось простым и понятным – познакомиться, добавить снотворное, заглянуть в портфель…
– Думаю, что справитесь, – обнадежил Алексей и ободряюще улыбнулся. – Вы так хорошо все придумали, остается только детали проработать. Ну а если вдруг не справитесь, то переживать не стоит. Не выйдет в этот раз, так выйдет в следующий. Но лучше, если справитесь. Очень уж хочется прижучить Спаннокки…
– А разве больше никак нельзя его… прижучить? – спросила Вера, она об этом тоже думала. – Арестовать, например, и обыскать…
– Иностранного дипломата?! – изумился Алексей. – Помилуйте, он же – персона неприкосновенная. Как можно его арестовать? Его даже в околоток пригласить нельзя! Скандал выйдет! Франц Иосиф Австрийский нашему государю гневное письмо напишет, и будет нам всем такое, что и представлять не хочется! Другое дело, если мы будем наверняка знать, что в портфеле у его сиятельства лежат какие-нибудь компрометирующие его бумаги. Тогда правда на нашей стороне окажется, а Спаннокки станет персоной нон грата. Тогда уж наш государь гневное письмо Францу Иосифу напишет. А может, сразу и не будем задерживать, понаблюдаем. Все зависит от того, что окажется в портфеле. Нам, кстати, пора уже с вами детали обговорить, время идет…
Больше Вере вопросов задавать не понадобилось, потому что Алексей сам все рассказал. Из флакона надо накапать в любое питье восемь-десять капель, но никак не больше пятнадцати на бокал. Больше нельзя, Спаннокки рискует не проснуться. Меньше восьми тоже нельзя – тогда он скоро не заснет. Если придется добавлять снотворное в бутылку, то тут уж пусть Вера сама прикинет, сколько ей нужно капель. На всякий случай снотворного будет с запасом. В портфель надо заглядывать аккуратно, запоминать, как что лежит, и возвращать на место в том же порядке, чтобы Спаннокки не заподозрил, что в его драгоценных бумагах кто-то рылся. Деньги на расходы Вере будут выданы. Кроме того, если Вере для образа понадобится что-либо из одежды, то она сможет получить это в магазине Старобельского на Кузнецком Мосту. Алексей предупредит, и стоимость выбранного Верой запишут на особый конфекционный[17] счет их ведомства. (Надо же, удивилась Вера, оказывается, и владельцы модных магазинов тоже сотрудничают с делопроизводством Алексея.) В случае какой-то срочной необходимости надо телефонировать по номеру шестнадцать – семнадцать (запомнить легко), попросить к телефону Николая Аристарховича и, когда ответят, что Николай Аристархович вчера уехал в Тверь, передать для него сообщение, то есть сказать, что надо. Все сказанное будет тотчас же передано Алексею или кому-то из его коллег (так он их назвал). «Николай Аристархович» и «Тверь» – это секретные слова, по которым коллеги Алексея узнают своих. Вопрос должен содержать имя, а ответ – название города.
Вера слушала, запоминала и все глубже проникалась своей причастностью к такому большому важному делу. Когда Алексей закончил и взял из вазочки пастилу (прохоровскую[18], никакой другой Владимир не признавал), Вера сообразила то, о чем не подумала раньше.
– А что решит Спаннокки, когда проснется? Он же поймет, что я его усыпила нарочно, и примет меры. Избавится от компрометирующих документов или спрячет портфель…
Алексей неторопливо, с видимым удовольствием откусывал пастилу, так же неторопливо жевал и запивал чаем. При этом он внимательно смотрел на Веру, словно ждал, что она сама ответит на свой вопрос.
– Он подумает, что это сделала прислуга? – предположила Вера и тут же поняла, что сказала глупость, потому что прислуга в гостиницах клиентов не опаивает, это сразу же вскроется. – Нет, не подумает… Или вам уже будет все равно?
Не переставая жевать, Алексей отрицательно покачал головой. Не все равно, мол.
– Как же тогда? – растерялась Вера. – Или от вашего снотворного память отшибает напрочь?
Алексей снова покачал головой – опять не угадала. Вере надоело демонстрировать свою глупость. Она замолчала и стала ждать, что скажет Алексей.
– А не перейти ли нам на «ты»? – неожиданно спросил Алексей. – Владимир уже интересовался, почему я держусь с его супругой столь церемонно? Даже обозвал меня старосветским помещиком.
– Давайте перейдем, – ответила Вера и напомнила, опасаясь, что разговор свернет с волнующей ее темы: – Так что же со Спаннокки? Как сделать так, чтобы он ничего не заподозрил?
– Очень просто. Ты возьмешь из его бумажника всю наличность…
– Что-о-о?! – Вера не поверила своим ушам.
– Заберешь деньги из его бумажника, – как ни в чем не бывало повторил Алексей. – Пусть считает тебя воровкой. Суммы при нем должны быть приличные, так что твоя игра будет выглядеть стоящей свеч.
– Нет! – твердо, резко и с вызовом ответила Вера. – Нет! Никогда!
– Другого выхода нет. – Алексей развел руками. – Но ты всегда вправе отказаться. Доброволие – наш главный принцип. Мы никогда никого не принуждаем и не вынуждаем нам помогать.
– А что мне делать потом с этими деньгами? – неожиданно для себя самой спросила Вера. – Их надо кому-то отдать, так ведь? Не могу же я оставить их себе?
– Ты отдашь их мне, – сказал Алексей, – а я внесу их в наш негласный фонд, откуда мы берем неподотчетные средства. Но никто не упрекнет тебя, если ты оставишь деньги Спаннокки себе. Это будет премия за успешно выполненное поручение.
– Ну уж нет! – не раздумывая, отказалась Вера. – Не нужно мне никаких премий, особенно таких!
Алексей не стал настаивать. Спохватился вдруг, что до сих пор так и не оформил Веру в качестве сотрудницы, и велел написать прошение на имя какого-то делопроизводителя какого-то делопроизводства чего-то там при обер-квартирмейстере. Вера запомнила только фамилию и звание – полковник Монкевиц. Прошение, написанное под диктовку Алексея, было совершенно обычным, со всеми полагающимися в подобных бумагах казенными оборотами. Вере очень понравилось название ее должности, если это можно было назвать должностью, – «секретный агент». Звучит! Жаль только, что никому не похвастаешься. В прошении было упомянуто о том, что Вера обязуется хранить в тайне все, что имеет отношение к ее работе.
Закончив диктовку, Алексей съел еще кусочек пастилы, рассказал анекдот про портного, захотевшего стать зубным врачом, и откланялся, пообещав вскоре появиться снова.