1. Случайная встреча
– Ты глазеешь на эту картину уже битых десять минут.
Лиам внезапно вырос рядом со мной и, наклонив голову набок, тоже уставился на «Подсолнухи» Винсента Ван Гога. В этот ноябрьский вторник мы отправились с классом на экскурсию в Национальную галерею.
– Можно подумать, тут спрятано какое-то ещё изображение, – продолжал он. – Ну, знаешь, из тех, которые увидишь, только если долго всматриваться.
– Просто это моя любимая картина, – улыбнулась я.
– Оно и видно!
– Мама тоже её любила. Приводила меня посмотреть на неё всякий раз, как мы проходили мимо.
– И сколько же раз вы посещали это место лишь для того, чтобы узреть его красу? – Последние три слова Лиам произнёс подчёркнуто театрально, широким жестом обводя зал, словно декламировал какое-то вконец затрёпанное стихотворение.
Я засмеялась:
– Да порядочно. – И после паузы добавила: – Впрочем, сегодня картина выглядит чуть-чуть другой.
– Ты о чём?
Я показала на вазу, на которой синим было выведено имя Винсент:
– Смотри, этот кусочек такого же цвета, как всегда, но цветы… – Я показала на жёлтые лепестки: – Они бледнее и яснее, если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Без оранжевато-коричневого оттенка? – предположил Лиам.
– Именно!
Я улыбнулась ему. Никто не понимает меня так, как Лиам.
Он пожал плечами:
– Может, их почистили.
– Очень может быть… хотя я-то думала, может, это скорее из-за того, где «Подсолнухи» сейчас висят. Ну то есть их перенесли с обычного места сюда, чтобы включить в состав выставки Ван Гога, так что, может, тут просто немного отличается освещение.
С другой стороны от меня появилась моя подруга Брианна. Вместо любимого синего оттенка волосы у неё снова стали тёмно-русыми – доктор Харгрейв, наш директор, строго-настрого запретил ей краситься в «неестественные цвета». Однако сейчас волосы оставались у неё только на самой макушке, а вся остальная голова была выбрита. У Брианны тонкие черты лица, и контраст получился почти шокирующим. Как ни странно, ей очень шло.
– Домой ещё не пора? – спросила она, разглядывая ногти – чёрные, с бледно-зелёными черепами.
– Не думаю, – ответил Лиам. – Мы пока посмотрели только один зал.
Мой рюкзак валялся на полу рядом. Брианна присела на корточки и принялась рыться в переднем кармане.
– Эй, ты что это? – спросила я.
– Ищу ультрафиолетовый фонарик. Ты его захватила?
– Должен быть где-то там. А зачем тебе?
– У меня ногти должны светиться.
Я выудила из внутреннего отделения рюкзака маленький фонарик, размером примерно с ручку.
– Вот, держи.
– Спасибо.
Брианна посветила себе на ногти, и мы все полюбовались тем, как замерцали черепа.
– Э-э-э… Минутку внимания, пожалуйста…
Мы обернулись к миссис Шелли, нашей учительнице искусствоведения, пытающейся привлечь к себе внимание класса. Миссис Шелли всегда носит серое с коричневым самых унылых оттенков, даже волосы у неё какого-то неопределённого буровато-сероватого цвета. И вся она словно бы размытая – акварель, а не живой человек. Я поймала себя на праздных мыслях: а что бы подумал о ней Эркюль Пуаро Агаты Кристи, доведись ему с ней встретиться? Я представила, как мой любимый детектив умудрённо покачивает головой и произносит с бельгийским акцентом: «Non[1], не бывает на свете безмятежных морей». Может, он прав – может, даже в миссис Шелли таятся скрытые глубины.
– Э-э-э… класс… – повторила она шелестящим полушёпотом, – пожалуйста, пройдём дальше.
Я обвела взглядом одноклассников. Они, похоже, уже довольно давно закончили рассматривать картины, потому что сейчас все толпились вокруг скамеек и окон, болтая и жуя жевательную резинку. Кто заплетал друг другу волосы, кто сидел прямо на полу, делясь всяким интересным на телефонах и хохоча во всё горло. Никто даже и не думал слушать миссис Шелли.
Брианна снова отвлеклась и, направив луч фонарика на стенку, принялась водить им с картины на картину, по очереди, пока не завернула за угол и не дошла до «Подсолнухов». До сих пор сам луч оставался невидимым, но тут вдруг выхватил что-то, чему там быть совершенно не полагалось. Я придвинулась ближе:
– Смотри!
Прямо под подписью Ван Гога виднелся ещё какой-то значок.
Лиам нахмурился:
– Похоже на букву «В».
– Это и есть «В», – согласилась я. – Но что она здесь делает?
Я сфотографировала этот кусочек при включённом ультрафиолетовом луче. Буковка была выведена витиевато.
– Может, это значок галереи… для борьбы с воровством? – предположил Лиам.
– Ты что, правда считаешь, они стали бы что-то писать на бесценном полотне?
Брианна пожала плечами:
– А что, чернила-то невидимые.
Внезапно рядом кто-то очень громко и резко хлопнул в ладоши. Мы все сразу притихли и повернули головы на звук. В центре зала стоял высокий стройный мужчина в дорогом тёмно-синем костюме. Тёмные волосы с проседью, карие глаза. Это был лорд Рэтбоун, отец Сары, моей главной школьной врагини. Сама она стояла рядом – с самодовольной улыбочкой, лишь усугубляющей её привычное высокомерное выражение.
Обычно я люблю ходить в Национальную галерею – и уже несколько месяцев предвкушала выставку Ван Гога. Однако сейчас, когда выяснилось, что папа Сары – один из покровителей музея, а экскурсия организована исключительно благодаря ему, вся моя радость немедленно куда-то делась: точно воду из тряпки выжали.
Лорд Рэтбоун улыбнулся нам и неожиданно подмигнул. Мне представилось, как он ловит с этой мрачной ухмылкой какую-то мелкую добычу. Совсем как хищная насекомоядная росянка.
– Будьте любезны, проявите уважение к вашей учительнице и выслушайте её мудрые слова. В конце концов, все мы собрались тут, чтобы учиться.
В голосе его сквозили маслянистые нотки – так говорит человек, привыкший, что всё и всегда идёт как он хочет.
Брианна наклонилась к моему уху.
– Фу, он ещё больший воображала, чем его дочурка, – прошептала она.
Я кивнула:
– Теперь мы хотя бы знаем, в кого она такая.
– У меня от него мурашки по коже.
– У меня тоже.
Учительница откашлялась и что-то пролепетала.
– Что-что, миссис Шелли? – переспросил кто-то из мальчишек.
– Ни слова не слышу, – подхватил второй. – А вы?
Лиам придвинулся ко мне.
– Она сказала, пора переходить в следующий зал.
– Откуда ты знаешь?
– Учусь читать по губам. Подумал, может пригодиться.
Лорд Рэтбоун ещё раз хлопнул в ладоши и прокричал:
– Тишина!
Лицо его приобрело впечатляющий тёмно-багровый оттенок, к которому мне захотелось присмотреться повнимательнее. Думаю, по шестнадцатеричному коду, используемому для определения цветов в компьютерах, это был оттенок номер 9А0000 – но так, с ходу, не приближаясь к Рэтбоуну ближе, чем позволяет вежливость, сказать было трудно.
– Я не потерплю такой наглости! – воскликнул он. – А ну внимательно слушайте учительницу!
Все умолкли, и он кивнул миссис Шелли.
Та покраснела.
– Э-э-э… ну да, благодарю вас, лорд Рэтбоун. А теперь все, пожалуйста, слушайте внимательно. Мы перейдём в следующий зал, и я бы хотела, чтобы вы нашли там картину, которую мы изучали в классе, «Спальня в Арле» – это, разумеется, одно из любимых полотен самого Ван Гога. Помните, что мы обсуждали – уплощённая перспектива и отсутствие теней. Попытайтесь сравнить этот стиль с японскими гравюрами, которые мы видели и которыми художник вдохновлялся. Решите, удалось ли ему, по-вашему, воспроизвести их стилистику. И не забывайте делать записи для обсуждения в классе на следующем занятии.
Мы все покорно поплелись к следующей части выставки. Брианна, Лиам и я шли вместе. Брианна спросила:
– Что там она сказала? Что-то про японские гробницы?
Лиам засмеялся:
– Ты что, не помнишь гравюры, которые мы рассматривали, чтобы понять, как Ван Гог пытался добиться в своих работах сходного эффекта?
Она покачала головой:
– Я на рисовании совсем не слушаю. Ну то есть мне нравится разглядывать картинки и всё такое, но миссис Шелли такая нудная, что я всегда отключаюсь.
– Ты знаешь, что она на самом деле леди? – спросила я.
– Ну, за мужчину я её не принимала.
– Агата имела в виду «её светлость», – пояснил Лиам.
– Серьёзно?! Она же и вполовину не такая высокомерная, как Рэтбоуны.
Лиам засмеялся:
– На свете не найдётся человека, хотя бы вполовину такого же высокомерного, как Рэтбоуны.
– Тсс, – предостерегла я их.
Сара и её папочка шагали мимо нас, точно часовые в карауле.
Подобраться поближе к «Спальне в Арле» нам не удалось, и мы, остановившись в задних рядах, продолжили болтать. Но через шесть-семь минут мне наскучило любоваться чужими затылками.
– Пойду ещё раз взгляну на «Подсолнухи», – сказала я друзьям. – Никак не пойму, что там делает эта буква «В». Прикроете меня?
– И как, по-твоему, мы это сделаем? – поинтересовалась Брианна.
– Скажете, я пошла в туалет, – предложила я и, удостоверившись, что Рэтбоуны снова беседуют с учительницей, скользнула обратно в опустевший зал. Ну, не совсем опустевший: перед «Подсолнухами» стоял какой-то совсем молодой парень, почти мальчик. При моём приближении он обернулся.
– Люблю эту картину, – сказал он так запросто, точно мы были старыми друзьями.
– М-м-м, я тоже.
– Всегда иду к «Подсолнухам», как оказываюсь в галерее.
– Э… и я. – Надо, пожалуй, придумать ещё какой-нибудь вариант ответа. – Одна из моих любимых картин, – прибавила я, внимательно разглядывая незнакомца
Осознав вдруг, что он смотрит на меня и улыбается, я почувствовала, как краснею.
– Так ты тоже фанат Ван Гога? – спросила я, меняя тему.
– Фанат искусства в целом. Много лет его изучаю. Ты знаешь, что были две серии подсолнухов, написанных Винсентом для его друга, тоже художника, Поля Гогена? Он собирался повесить их на стенах комнаты Гогена в Жёлтом доме в Арле.
Собственно говоря, я это знала, но не успела ответить, как мой новый знакомый перешёл к следующей картине – «Пшеничное поле с кипарисами».
– Погляди только на это импасто! – воскликнул он.
Я знала, что это означает несколько слоёв краски, наложенных друг на друга, чтобы создать текстуру, так что могла хотя бы кивнуть. Говорят, Ван Гог был одним из первых художников, работавших в этой технике.
– Так и чувствуешь движение деревьев и облаков, правда?
– Ага! – согласилась я, радуясь, что нашла хоть кого-то, кто разделяет мою любовь к Ван Гогу. Никогда ещё не встречала человека, знающего, что такое импасто. – Мне всегда приходится прятать руки за спину, чтобы не потрогать картину. Такое искушение.
Он огляделся по сторонам и протянул руку:
– А может, стоит?
– Нет! – вскрикнула я.
Он засмеялся:
– Я бы и не стал. После стольких лет краска могла стать слишком хрупкой – не хочу прославиться как варвар, погубивший шедевр Ван Гога. Кстати, я Артур.
– Как друг Эркюля Пуаро, – выпалила я, не удержавшись.
Он улыбнулся и поклонился:
– Капитан Артур Гастингс к вашим услугам.
– Ты читал?! – взволнованно спросила я.
– Читал ли? Да я всю жизнь построил на основе системы верований Эркюля Пуаро. Люблю прикидываться, что родители назвали меня в честь его друга, но на самом деле – в честь какого-то нудного прадедушки.
– В моём случае всё намного круче, – улыбнулась я. – Меня назвали в честь одной известной писательницы. Я Агата. – Мы немного поулыбались друг другу, а потом я наконец спросила: – Ты тут работаешь?
– Хотелось бы! Но нет. Нет, я просто прохожу практику в типографии тут рядом. Прихожу сюда во время перерыва на ланч – или когда на работе затишье и делать нечего. Мне пока не разрешают управлять механизмами, поэтому, когда они там сильно заняты, мне важно не путаться у них под ногами. – Он покачал головой, глядя на «Пшеничное поле с кипарисами». – Ну полюбуйся, какое мастерство. Потрясающе!
– И правда.
Мы немного постояли бок о бок молча. Удивительно вдохновляющее было ощущение – оказаться так близко к шедевру.
– Ну ладно, мне, наверное, пора к остальным, – наконец сказала я.
Он кивнул:
– Да и меня, небось, уже хватились в типографии. Вообще-то, мне не положено отлучаться.
Мы попрощались, и я медленно побрела обратно в соседний зал. Хотя познакомиться с Артуром было очень приятно, я жалела, что мне не удалось снова посмотреть на ту букву «В». Я вспомнила первое испытание, которое проходила, вступая в агенты – тогда из зацепок у меня тоже была всего одна буква.
В этой части выставки никого не было, и я несколько секунд постояла у ещё одной своей любимой картины – у «Звёздной ночи», с её жёлтой луной и вихрящимся небом. А потом честно поразглядывала «Спальню в Арле», восхищаясь яркими красками и смелой простотой кровати, стула и двери. Помнится, я читала, что стены и дверь изначально были фиолетовыми, а не нынешнего оттенка синего: за годы краска сильно выцвела. Картина висела рядом с «Жёлтым домом» – изображением дома в Арле, в котором и находилась сама спальня. И наконец я украдкой пробралась в следующий зал, куда миссис Шелли увела учеников.
– Явилась всё-таки! – прошипела Брианна. – Ты прокопалась сто лет. Миссис Шелли про тебя спрашивала, и нам пришлось сказать, что у тебя расстройство желудка.
– Расстройство желудка?! – в ужасе переспросила я, но потом заметила в глазах подруги озорной огонёк. Она просто дразнилась.
Брианна засмеялась.
– Вообще-то, никто даже не заметил, – сообщил Лиам, поправляя очки на переносице.
– Очередной день из жизни человека-невидимки, – бойко произнесла я.
– Ты что, и правда хотела бы, чтобы вся эта компания обращала на тебя внимание? – спросила Брианна.
Разумеется, я этого не хотела. В Сент-Риджисе очень сильно выраженное соперничество. Большинство учеников живут в необычайно привилегированных условиях – во всяком случае, с финансовой точки зрения. Их семьи владеют огромными поместьями – или даже целыми островами. Я же учусь в этой школе благодаря стипендии, а живу в коттедже в парке, потому что мой папа там главный садовник. По-моему, это тоже весьма привилегированное положение, просто не по их стандартам. Но я бы ни за что в жизни не поменялась с ними местами.
Обратно в школу мы ехали на мини-автобусах. Мы с Лиамом и Брианной уселись вместе, и я рассказала им про встречу с Артуром.
– Высокий напыщенный блондин? – переспросил Лиам. – А ты уверена, что он не из Сент-Риджиса?
Я закатила глаза:
– Лиам, он славный. И вовсе не напыщенный – просто много знает, вот и всё.
– Тебе виднее, – пробурчал он.
Брианна затянула какую-то глупую песенку, намекая, что Лиам ревнует, потому что влюблён в меня и хочет «целоваться под ветвями». Мы не стали обращать на неё внимания. Мы уже давно поняли: это единственный способ её остановить – без ответной реакции ей быстро становится скучно.
Мы вернулись обратно в Сент-Риджис, чтобы отметиться, – и уже пора было расходиться по домам.
– И почему в школе всегда настаивают, чтобы мы вернулись обратно после поездки? – пожаловалась Брианна и, помахав нам рукой, зашагала к красной спортивной машине её брата. Он тотчас же завёл мотор, словно не мог ждать больше ни секунды. Он нетерпеливый безответственный тип и сплошь да рядом её подводит. Но поскольку родители Брианны почти всё время в отлучке, у неё больше никого нет.
Я дошла с Лиамом до его автобусной остановки. Сегодня я была в чудесном красном пальто – папином подарке на день рождения – и красном же беретике, но уши всё равно мёрзли от холодного ветра. Я натянула беретик как можно глубже и засунула руки в карманы. Уже стемнело, в лужах отражались рыжеватые огоньки уличных фонарей.
– От Привратников ничего не слышно? – поинтересовался Лиам на ходу.
– Только домашку всё время задают – а настоящего дела и в помине нет.
Гильдия Привратников – это тайная организация по борьбе с преступностью. А я там агент. Самая младшая – агент Шифр Икс (ну ладно, имя я придумала, но, может, меня так и прозовут).
– Не знаю, почему профессор обещала, что я очень скоро получу первое назначение, – пробурчала я. – Ни слова ни от неё, ни от Софии.
Профессор Д’Оливейра занимает в Гильдии очень высокое положение. А Софию Солоков, которая до моего прихода была самым младшим агентом, она приставила ко мне наставницей. Последние четыре раза, когда я приходила в штаб-квартиру, меня просто ждала толстенная папка с домашней работой: шифры, которые надо разгадать, да новые правила (как будто мало свода правил на три тысячи пятьдесят одну страницу!).
Мы дошли до остановки, и Лиам зашёл под навес, потирая руки, чтобы согреть их. Я различала в свете фонаря облачка пара от его дыхания.
– Наверняка очень скоро что-нибудь услышишь, – сказал он. – В конце концов, они явно впечатлились тем, как ты проявила себя в деле об убийстве в музее и отравленной воде.
– Да уж наверное, – пожала плечами я. – Но иногда я всерьёз думаю, не забыли ли они про меня.
– Про тебя?! Про Агату Фрикс, гения борьбы с преступностью?! – с притворным ужасом переспросил он. – Никогда!
Я засмеялась. Лиам всегда умеет меня подбодрить.
– Да и вообще, – продолжал он, – с каких это пор ты ждёшь, чтобы тебя привлекли к расследованию?
– Может, ты и прав. Может, мне самой обратиться в штаб-квартиру и попросить дело? А вдруг профессор ждет, чтобы я проявила инициативу?
Лиам кивнул:
– По-моему, отличный план. А если потерпишь полное и окончательное фиаско, можешь заняться делом вон той тётки. – Он показал на женщину средних лет на другой стороне дороги. Она рылась в пластиковом пакете. – Уж очень подозрительно выглядит. – Женщина вытащила из пакета банан, очистила и откусила большой кусок. – Прямо-таки зловеще – как раз подходящее дело для Агентства фриков. – Он приподнял бровь.
Я снова засмеялась. С тех пор как я стала настоящим агентом, мы практически забросили наше детективное агентство. Агентство фриков казалось теперь просто игрой – из давних времен, когда мы были совсем не такими, как теперь. Похоже, мы очень сильно повзрослели за очень короткий срок.
На дороге показался автобус. Лиам вскинул руку, сигналя водителю остановиться. Автобус подъехал, и Лиам зашёл внутрь. Я помахала причудливо искажённому стеклом окошка силуэту и побрела дальше одна. Перед походом в штаб-квартиру надо оставить дома рюкзак и переодеться во что-нибудь попрактичнее.
До Гайд-парка, где я живу, было совсем недалеко, и я ускорила шаг. В зданиях посольств, встречавшихся мне на пути, горел яркий свет. Когда я добралась до парка, народу кругом было совсем немного. Владельцы собак, гуляющие вдоль озера Серпентайн, подняли воротники и натянули поглубже шерстяные шапки, стараясь подставлять холодному ветру с воды как можно меньше незащищённой кожи. Даже собаки поёживались.
Когда я открыла дверь в коттедж смотрителя и переступила порог, навстречу мне выскочил наш кот. Он так энергично потёрся мне о ноги, что чуть не уронил.
Я засмеялась, стараясь сохранить равновесие.
– Оливер, малыш, привет! Скучал по мне?
– Мяу!
– А ведь на самом деле ты скучаешь не по мне, а по ужину, да? – Я посмотрела на часы. Всего половина пятого. – Рановато немного, а? – Я открыла дверь на лестницу и побежала наверх в свою спальню. Оливер не одобрил мои действия. Вслед мне неслось обиженное мяуканье. – Прости! – крикнула я ему. – Если начнёшь перекусывать между едой, совсем растолстеешь.
Мне потребовалось пять минут, чтобы переодеться из школьной формы в чёрные джинсы, чёрный свитер и любимые «мартенсы». После короткого колебания я натянула тёмно-синюю непромокающую куртку с капюшоном. Не мой стиль, но обстоятельства требуют – в туннелях, по которым мне придётся идти, будет грязно и мокро. Ещё пять минут – и я положила в рюкзак к форме для занятий единоборствами мощный налобный фонарик, перчатки, блокнот и ручку. Ключ Гильдии я всегда ношу на цепочке на шее, так что сборы были закончены. Ключ – самое драгоценное, что у меня есть. Он принадлежал моей маме в её бытность агентом Гильдии и открывает входы в подземные туннели по всему Лондону.
Внизу я написала папе записку – на случай, если он придёт домой рано:
«Ушла бегать.
Вернусь к шести».
Пока я прилепляла магнитиком записку к холодильнику, Оливер так и вился у меня под ногами, мяукая и выпрашивая еду. Я всё-таки сжалилась (в конце концов, он мамин кот и у меня к нему слабость) и насыпала ему в миску немного корма.
– Держи вонючую рыбку. – Я плюхнула миску на пол, вышла и трусцой (чтобы записка папе не оказалась враньём) побежала к запертой решётке возле Серпентайна.
Пора в подземелья.