– Пуаро, – обратился я к нему, едва мы вновь оказались на дороге. – Есть кое-что, о чем вы должны знать.
– Что же это, mon ami?
Я рассказал ему версию происшествия с автомобилем, которой поделилась со мной миссис Райс.
– Tiens! C’est intéressant, ça[30]. Есть такой тип людей – тщеславные, истеричные; они привлекают к себе внимание рассказами о том, как им удалось избежать верной смерти, и о всяких происшествиях с ними, которых никогда не бывало! Да, этот тип хорошо известен. Такие и увечья себе наносят не моргнув глазом, лишь бы им поверили.
– Но вы же не считаете…
– Что мадемуазель Ник принадлежит к этому типу? Нет, конечно. Вы ведь обратили внимание, Гастингс, сколько усилий пришлось нам приложить, чтобы убедить ее в грозящей ей опасности? Но и потом она продолжала насмешничать… Да, она истинное дитя своего времени, эта малышка. И тем не менее то, что сказала миссис Райс, очень интересно. Почему она это сказала? Даже если это правда, зачем вообще об этом говорить? Совершенно без надобности – даже gauche[31].
– Да, – сказал я. – Вы правы. По-моему, она и к разговору-то это приплела совсем некстати – без всяких видимых причин.
– Это любопытно. Да, весьма любопытно… А я люблю, когда проявляются такие маленькие любопытные несообразности. В них есть смысл. Они как указательные знаки.
– Куда же они указывают?
– Тут, мой милый Гастингс, вы нащупали наше самое слабое место. Куда? Вот именно, куда? Увы, мы узнаем это не раньше, чем сами туда придем.
– Скажите мне, Пуаро, – продолжал я. – Почему вы настояли на том, чтобы она пригласила к себе эту кузину?
Пуаро остановился и возмущенно погрозил мне пальцем.
– Задумайтесь, – воскликнул он. – Задумайтесь хотя бы на одну минутку, Гастингс. Как нас обогнали! Как у нас связаны руки! Найти преступника после того, как преступление совершено, – c’est tout simple![32] По крайней мере, для человека с моими способностями. Совершенное преступление – это как личная подпись убийцы. Но у нас нет преступления – более того, нам оно не нужно. Расследовать преступление, которое еще не совершено, – вот задача уникальной сложности.
Какова же наша главная цель? Обеспечить безопасность мадемуазель. А это нелегко. Нет, это очень трудно, Гастингс. Мы ведь не можем не спускать с нее глаз и днем и ночью, не можем даже прислать полицейского в больших ботинках, чтобы тот сделал это за нас. И провести ночь в спальне молодой девушки для нас тоже невозможно. Так что это дело – просто клубок неразрешимых трудностей.
Но кое-что мы все-таки можем. Мы можем усложнить убийце задачу. Мы можем предупредить мадемуазель, чтобы она была начеку все время, а еще мы можем пригласить незаинтересованного свидетеля. Надо быть по-настоящему умным человеком, чтобы обойти оба эти препятствия.
Он сделал паузу, а потом изменившимся голосом добавил:
– Но я боюсь, Гастингс…
– Чего же?
– Я боюсь… что он действительно умен. И у меня тяжело на сердце. Да, очень тяжело.
– Пуаро, – сказал я, – от ваших слов мне становится не по себе.
– Мне тоже… Послушайте, мой друг, эта местная газетенка, «Сент-Лу геральд». Знаете ли вы, на каком месте она была раскрыта? На маленькой заметке, в которой говорилось: «Среди гостей отеля – месье Эркюль Пуаро и капитан Гастингс». Предположим – только предположим, – что кто-то прочел эту заметку. Значит, ему известно мое имя – оно всем известно…
– Кроме мисс Бакли, – усмехнулся я.
– Она маленькая пустоголовая девчонка, какой с нее спрос. Серьезный человек – преступник – наверняка знает мое имя. Он наверняка испугается. И удивится. Станет задавать себе вопросы. Трижды он покушался на жизнь мадемуазель – и вдруг в окрестностях появляется Эркюль Пуаро. «Что это, совпадение?» – спросит он себя. И испугается, решив, что вряд ли. И как он поступит тогда?
– Заметет следы и ляжет на дно, – предположил я.
– Да; или, если у него есть хоть капля мужества, он может решиться нанести удар немедленно, не теряя времени. Я еще не успею навести справки, а мадемуазель – пуф! – и уже мертва. Именно так поступил бы человек решительный.
– Но кто, по-вашему, мог прочесть эту заметку в газете, кроме самой мисс Бакли?
– Заметку читала не она. Когда я назвал свое имя, оно не произвело на нее ни малейшего впечатления. Она его просто не узнала. У нее даже в лице ничего не дрогнуло. Кроме того, она нам говорила, что заглядывает в эту газету только ради таблицы приливов… Так вот, на той странице ее не было.
– Думаете, кто-то в доме…
– Да, либо в доме, либо вхож в него. А это совсем не трудно – двери открыты настежь, заходи любой. Вне всякого сомнения, друзья мисс Бакли просто приходят и уходят, когда им вздумается.
– У вас есть какие-нибудь догадки? Подозрения?
Пуаро всплеснул руками:
– Никаких. Каков бы ни был мотив преступника, он, как я и предполагал, не очевиден. Именно в этом состоит его алиби, именно это позволило ему действовать с такой решимостью сегодня утром. С одной стороны, ни у кого, похоже, нет оснований желать смерти маленькой Ник. Ее собственность? Дом наследует кузен, и еще вопрос, нужна ли ему эта заложенная-перезаложенная развалюха? Ведь это даже не его фамильное гнездо. Он-то не Бакли, вы же помните? Конечно, этого Чарльза Вайза все равно следует повидать, но идея о том, что он может оказаться убийцей, представляется мне фантастической. Затем мадам, лучшая подруга, с отрешенным взглядом и видом заблудшей мадонны…
– Вы тоже это заметили? – спросил я, вздрогнув.
– Какое отношение имеет она к этому делу? Она сообщает вам, что ее подруга – лгунья. C’est gentil, ça![33] Зачем она это говорит? Возможно, она боится чего-то, что Ник может рассказать о ней? Может быть, это что-то связано с машиной? Или это лишь предлог, а ее страх вызван чем-то совсем другим? И ковырялся ли кто-нибудь в машине, а если да, то кто? И что она знает об этом? Потом шикарный блондин, месье Лазарус. Как он связан со всей этой историей? Он, его роскошный автомобиль и его деньги. Имеет ли он какое-то отношение к покушениям? Капитан Челленджер…
– На его счет даже не сомневайтесь, – поспешно ввернул я. – Pukka sahib[34].
– Вне всякого сомнения, он учился в правильной, с вашей точки зрения, школе. К счастью, я, как иностранец, далек от подобных предрассудков и могу вести расследование, не оглядываясь на них. Но, должен признать, мне и впрямь трудно связать капитана Челленджера с готовящимся преступлением. Скорее даже, у него нет с ним никакой связи.
– Конечно, нет, – одобрительно поддержал его я.
Пуаро внимательно взглянул на меня.
– Вы странно влияете на меня, Гастингс. У вас просто потрясающее отсутствие чутья – стоит вам указать направление, и меня так и тянет в другую сторону. Вы из тех восхитительных людей – честных, доверчивых, благородных, – которые неизбежно попадаются на удочку мошенникам. Это вы вкладываете деньги в сомнительные нефтяные месторождения и мифические золотые прииски. Это вы обеспечиваете пройдохам и аферистам всех мастей верный кусок хлеба… Да, я, пожалуй, займусь этим капитаном Челленджером – вы пробудили во мне червя сомнения.
– Мой дорогой Пуаро, – воскликнул я сердито. – Вы ведете себя безрассудно. Я столько странствовал по свету…
– И ничему не научились, – с грустью ответил мой друг. – Удивительно, но факт.
– Полагаете, мне удалось бы преуспеть на моем ранчо в Аргентине, будь я тем доверчивым простофилей, каким вы меня считаете?
– Не сердитесь, умоляю вас, mon ami. Вы действительно добились впечатляющих успехов – вы и ваша супруга.
– Белла, – ответил я, – всегда руководствуется моим суждением.
– Она столь же мудра, сколь и очаровательна, – сказал Пуаро. – Давайте не будем ссориться, друг мой. Взгляните, вон там, впереди, вывеска, на ней слова: «Гараж Мотта». Полагаю, это о нем говорила мадемуазель Бакли. Несколько вопросов, заданных его владельцу, помогут нам вскоре прояснить одно маленькое дельце.
Мы вошли, и Пуаро представился, сказав, что пришел по рекомендации мисс Бакли. Расспросив владельца о том, можно ли нанять в его гараже автомобиль для дневных прогулок, он плавно перешел на тему поломки машины самой мисс Бакли, случившейся совсем недавно.
Владелец гаража стал вдруг необычайно словоохотлив. Как выяснилось, он в жизни не видел столь странной поломки. Технические термины так и сыпались из него. Я, увы, мало понимаю в механизмах; Пуаро, по-моему, и того меньше. Однако главное мы все же уяснили: в машине действительно кто-то поковырялся. Повреждение было совсем несложным и нанесено быстро.
– Итак, – подвел итог Пуаро, когда мы вышли из гаража. – Малышка Ник оказалась права, а богатый месье Лазарус ошибался. Гастингс, друг мой, все это очень интересно.
– И что же нам теперь делать?
– Мы пойдем на почту и дадим телеграмму, если успеем.
– Телеграмму? – с надеждой переспросил я.
– Да, – ответил Пуаро задумчиво. – Телеграмму.
Почта была еще открыта. Мой друг написал и отправил телеграмму. В ее содержание он меня не посвятил. Я чувствовал, как ему хочется, чтобы я его расспросил, но я сдержался.
– Какая досада, что завтра воскресенье, – заметил он, когда мы повернули назад, к отелю. – Придется отложить визит к месье Вайзу до утра понедельника.
– Вы могли бы найти его и дома.
– Разумеется. Но мне это ни к чему. Я хочу получить у него профессиональную консультацию и составить мнение о нем как о юристе.
– Понимаю, – глубокомысленно ответил я. – Полагаю, так действительно лучше.
– Например, большое значение имел бы его ответ на один маленький вопрос. Если сегодня в двенадцать часов тридцать минут месье Чарльз Вайз был у себя в конторе, значит, это не он стрелял из пистолета в саду отеля «Маджестик».
– Не следует ли нам проверить алиби и тех троих, кто был тогда в отеле?
– Это значительно труднее. Любой из них мог под тем или иным предлогом покинуть остальных, выйти через террасу в сад – большие окна в гостиной, курительной, кабинете и салоне постоянно распахнуты настежь, – спрятаться там, где должна была пройти девушка, выстрелить и вернуться назад тем же путем – и все это за несколько минут. К тому же, mon ami, мы с вами до сих пор не можем быть уверены в том, что знакомы со всеми действующими лицами этой маленькой драмы. Есть еще почтенная Эллен и ее муж, которого мы даже не встречали. Оба живут в доме, и оба, вполне возможно, втайне обижены на мадемуазель. В сторожке обитают неизвестные нам австралийцы. А могут быть и другие, неведомые нам друзья и знакомые мадемуазель, о которых она не упомянула лишь потому, что ни в чем их не подозревает. Не могу избавиться от ощущения, Гастингс, что мы еще далеко не все знаем, что у этой истории есть второй план, который мы пока даже не видели. А еще я подозреваю, что мадемуазель не все нам рассказала.
– Думаете, она что-то скрывает?
– Вот именно.
– Может быть, она кого-то выгораживает?
Пуаро энергично затряс головой:
– Нет, нет. В этом смысле она как раз была совершенно откровенна. Я убежден, что о покушениях на ее жизнь она действительно рассказала нам все, что знает. Но есть еще что-то, не имеющее, как ей кажется, никакого отношения ко всей этой истории. И мне очень хотелось бы знать, что это. Ибо я – скажу без ложной скромности – куда умнее этой une petite comme ça[35]. Я, Эркюль Пуаро, могу усмотреть связь там, где она ее не видит. Эта недостающая деталь может дать мне ключ, который я ищу. Ибо со всей прямотой и искренностью заявляю вам, Гастингс, что сейчас я подобен кораблю в ночном море. И пока впереди не мелькнет свет маяка, я не буду знать, где берег. Должно быть что-то еще, одна маленькая подробность, которой я пока не постигаю. Какая же? Je me demande ça sans cesse. Qu’est-ce que c’est?[36]
– Вы все выясните, – сказал я, утешая его.
– Возможно, – мрачно отозвался он, – боюсь только, не было бы слишком поздно.