Глава 10. В которой выясняется, что гигантские говорящие пауки, тролли в набедренных повязках и язвительные кентавры всё же могут напугать, пусть даже о них упомянули шутки ради

К концу дня – после длительного, изнурительного перехода – нас было уже двенадцать вместо семи.

Уже смеркалось, когда мы наткнулись на пятерых наших товарищей, собравшихся около горы камней, что неудивительно, если вспомнить о предпочтениях моего друга.

– ДОКЕМБРИЙСКОЙ ЛАВЫ ПРИМЕР! – грохотал Камешек, склонившись над камнями. – ДОКЕМБРИЙСКИЙ ОРТОГНЕЙС! ГРАНИТ СОРОК ПРОЦЕНТОВ КВАРЦА!

– Ну, что там опять? – недовольно сказал караульный за его спиной. – Нам правда так важно останавливаться перед каждой кучкой камней?

– От него отстать лучше, – сказал Лейк. – Склонности лишними приобретённые твои не бывают разве?

Головастик кивнул стражу, соглашаясь, что лучше оставить Камешка в покое.

– Ребята! – завопил я, подбегая к ним.

Сложно сказать, кто обрадовался этой встрече больше – мы или наши вновь обретённые друзья. Бывший с ними стражник быстро метнулся к нам, чтобы стукнуться кулаками и побрататься с нашими четырьмя. Ари чуть не повалила своего брата Лейка на землю. Головастик, молчаливый, как и всегда, улыбнулся и с облегчением кивнул мне и Ари. Тики Грызьнелюб произнесла целый поток отменных гномьих ругательств, а потом обняла меня и назвала «вонючей отрыжкой».

– ГРЕГДРУЛЬ! – пророкотал Камешек, забыв о камнях. – КАМЕШЕК БОЯТЬСЯ ОРГАНИЧЕСКИЙ СОСУД СЛИЛСЯ С ОТХОДАМИ В ГАСТРОНОМИЧЕСКОМ ТРАКТЕ КРАКЕНА!

Он бросился ко мне, как щенок, которого надолго оставили одного дома.

Я попытался увернуться, но крупный скальный тролль подхватил меня и сжал в своём фирменном смертельном объятии.

– Камешек, я… не могу… дышать, – просипел я, почти теряя сознание.

Напоследок он ещё раз стиснул меня так, что затрещали кости[9], и, наконец, отпустил.

– Рад… видеть… тебя… тоже, – сказал я, хватая ртом воздух.

– Хорошо есть, что компания ваша ночи раньше наступления здесь появилась, – сказал Лейк, похлопывая меня по спине, пока я переводил дыхание.

– ОСТАЛСЯ ОДИН КАМЕНЬ СТРАНСТВОВАНИЯ, – произнёс Камешек. – КАМЕШЕК ВЕСТИ.

– Мы уже близко? – спросила Глэм.

Пока мы все собирались вокруг него, Камешек погрузился в раздумья с таким видом, как будто он знал, сколько нам ещё идти, но не понимал, близко это или нет. Наконец он обнажил каменистые зубы, демонстрируя улыбку по-троллевски.

– СОВРЕМЕННЫЕ МЕРЫ РАССТОЯНИЯ ЛЖИВЫЕ, НЕ НАЙТИ ПОХОЖИХ НА ОДИН КАМЕНЬ, – пояснил он. – ТОЧНЫЙ ОТВЕТ ПРОБЛЕМАТИЧНО ВЫРАЗИТЬ ВЕРБАЛЬНО.

Хотя всякий раз трудно было понять, что именно тролль имел в виду, главный смысл его сообщения был ясен: там, куда мы направляемся, такие понятия, как «в километре отсюда» или «мы приближаемся», не работают. В Затерянном лесу современные метрические системы будут бесполезны.

И как это понимать?

С другой стороны, это даже упрощает задачу. Но мы же гномы, а гномы и «проще» понятия несовместимые.

Мы разбили лагерь прямо на этой лужайке, рядом с булыжниками, которыми так восхищался Камешек. Мы уже долго шли по ухабистой долине между двух гор, и лес становился всё более дремучим. А это значило, что никто не знает, сколько нам ещё придётся пройти, чтобы наткнуться на место, пригодное для ночлега.

Костра было два.

Пятеро караульных развели свой собственный на краю лужайки, уселись там и принялись орать друг на друга. С появлением пятого солдата в их команде споры стали ещё более ожесточёнными. Они вели себя обособленно, а если и бросали нам пару слов, то это совсем не касалось нашей миссии. Даже на корабле, во время нашего морского путешествия, военные не общались ни с кем, кроме своих соратников, даже наоборот – старались избегать нас. Но если честно, мы были даже рады: очень не хотелось вникать в их внутренние мелочные разборки.

Мы в шутку начали называть их костёр «взрослым», а наш «детским».

Камешек сидел в сторонке ото всех, рядом с кучкой булыжников. Казалось, мыслями он был где-то очень далеко. Толстыми, узловатыми пальцами он водил по камням, возможно, зачарованный тем фактом, что находится ближе, чем когда-либо, к легендарному первородному камню. На самом деле его называли «корурак» – самый древний минерал во Вселенной. Такой древний, что этот камень, который, по слухам, и составлял основу амулета, был единственным в своём роде. По крайней мере, в изученной Вселенной.

– Так что там случилось с этой заброшенной деревней? – спросила Тики. Всполохи огня бросали на её лицо таинственные тени. – Чумикан – или как её там?

Мы вшестером: Глэм, Ари, Лейк, Тики, Головастик и я – сидели прямо на земле вокруг «детского» костра, изо всех сил стараясь согреться его теплом.

– Понятия не имею, – ответила Ари. – Я весь день про неё думаю.

– Наверное, жители просто сбежали, когда мир рухнул, – сказал я, не упоминая, что это мне рассказал старый эльф, с которым я там познакомился.

– Мир не рухнул, – поправила меня Глэм. – Некоторые вообще уверены, что всё только начинается.

– Ну да, но большинство людей, когда вернулась магия, решили, что настал конец света, – сказала Ари. – Только представь, разом не стало: Интернета, телефонов, инстаграма, нетфликса и всех машин и механизмов. Да вообще, всех вещей, которые составляли их жизнь.

Мы мрачно кивнули в знак согласия.

Без сомнения, людям трудно будет приспособиться к новым условиям. И я был из их числа ещё семь месяцев назад, пока не узнал, что я на самом деле гном.

– Ребята, а как, по-вашему, выглядит Затерянный лес? – спросила Ари.

– Если всё будет, как в том тупом фэнтезийном фильме, который я видел недавно, то нас ждёт целая компания штампов, – попытался отшутиться я, вместо того чтобы передать им слова старика из Чумикана, утверждавшего, что всё, что мы там найдём, – это смерть. – Ну, знаете, гигантские говорящие пауки, тролли в набедренных повязках, язвительные кентавры, говорящие деревья и всё такое прочее.

Но никто не рассмеялся.

Тики отважно хохотнула, но шутка, скорее, заставила всех нервничать ещё больше. Потому что, даже если это всё просто клише, окажись оно правдой, нам не поздоровится. И мы все это знали.

– Предков мир ваших вы узнать шанс имеете, – нарушил молчание Лейк. – Подобное очевидцы наблюдать могли времена жизни отделённой на Земли примерно во.

– Да, здорово будет посмотреть на часть мира, не тронутого современной цивилизацией, – согласилась Ари.

– Лично мне без разницы, что мы там найдём, – заявила Глэм. – Главное, чтобы мне было что покрушить.

Хотя Глэм и вправду любила крушить всё на своём пути, сейчас она пошутила специально, и мы все с благодарностью залились смехом.

– Эй вы, тихо там! – крикнул один из караульных от «взрослого» костра.

– Вот именно, – добавил другой. – Собираетесь всем в округе сообщить, что мы тут? Всем монстрам или эльфам, которые рыскают поблизости?

Дружно отчитав нас за шум, они снова принялись спорить о своём так оглушительно, что эхо отскакивало от тёмных деревьев. Я даже расслышал, как одна стражница пыталась построить свою аргументацию на том, что её большой палец – вылитый палец Борина Лесоруба, а это, между прочим, единственное, что сохранилось от его статуи.

У «детского» костра мы все закатили глаза и захихикали.

– А ваши караульные назвали вам свои имена? – спросила Тики. – Тот, с которым нас прибило к берегу, даже не представился, тухлый огрызок!

– Нет, – ответила Глэм. – По-моему, это странно.

– Они никогда не открывают своих имён, – впервые за несколько часов подал голос Головастик. – Потому что их у караульных не бывает.

– В смысле не бывает? – потребовала объяснений Тики. – Да у всех есть хоть какое-нибудь занюханное имя!

– Только не у членов Караула, – сказал Головастик, когда мы все придвинулись к нему. Даже Глэм, похоже, впервые услышала про такую традицию. – У них были имена. Когда-то. Но они отдали их как часть клятвы, которую они приносили, когда вступали в Гномий Караул.

– Чем им имена-то помешали, пипидастр их задери? – спросила Тики.

– А по-моему, это клёво, – сказала Глэм. – Кучка безымянных воинов!

– Так, а в чём смысл? – всё ещё не понимал я. – Что такого, если у них будут имена?

– Смысл в том, что имя предполагает индивидуальность, – пояснил Головастик, за последние две минуты сказав больше слов, чем за почти целый месяц на корабле. – Они уверены, что на войне или в битве для имён места нет. Имена – для личностей, а в армиях личностей нет, есть лишь сплочённые отряды, которые действуют как единый механизм. Имя придаёт гному индивидуальность, позволяет иметь собственные мысли и мнение, а этот груз отвлекает их от самого важного. Гномы из Караула стали считаться самыми лучшими воинами, потому что они приносили клятву, посвящая всю свою жизнь большому делу. Они отреклись от собственной индивидуальности, чтобы войти в число тех, чья цель – защищать существование расы гномов и ничего больше.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросила Глэм.

– Отец рассказал мне, – ответил Головастик, упоминая нашего старого наставника и тренера по боевым искусствам Суфира Бака Знатнобородого. – Он сам когда-то был одним из них.

– Был когда-то? – уточнила Ари. – Ты только что сказал, что это выбор на всю жизнь.

– Так и есть, – признал Головастик. – Но его исключили, когда он встретил мою маму. Жениться и завести детей для караульного уже само по себе плохо. Одно это может привести к позорному исключению. Но тот факт, что она была ещё и эльфийка… Повезло, что Данмору удалось как-то замять это дело. Иначе его бы исключили из сообщества гномов.

Наступила долгая тишина. Единственными звуками было потрескивание огня и непрекращающийся спор у «костра взрослых». Так вот почему Бак не жил в Подземелье, когда мы впервые его встретили. И вот почему он всегда злился на гномью политическую систему, да и на многое другое.

Наконец я откашлялся и вернулся к прежнему разговору[10].

– Ребята, а за последние несколько дней вам попадались эльфы? – спросил я Головастика, Тики и Лейка.

Лейк покачал головой.

– Ничего мы не видели, кроме долбаной дикой природы, – сказала Тики. – Даже животных нет. Очешуенно странно.

Я кивнул. Она права – странно всё это.

С тех самых пор как магия начала возвращаться, животные по всему миру по какой-то – до сих непонятной нам – причине нападали на гномов. В городах, в зоопарках – повсюду. А теперь в чаще дикого леса, который должен кишеть дикими тварями, мы до сих пор даже несчастной белки не встретили или там птички. Ни разу.

Старик в Чумикане уверял, будто это потому, что животные чуют опасность вблизи Затерянного леса, в который теперь можно попасть из нашего мира. Они ушли в надежде избежать надвигающейся угрозы. Но я снова не стал посвящать товарищей в подробности своего пребывания в Чумикане, потому что решил, что не стоит пугать их ещё больше.

Мы так и сидели в молчании, и тишину нарушали лишь треск костра и гул голосов караульных.

Рассказ Головастика о прошлом его отца заставил меня задуматься о своих собственных родителях. Ведь я почти ничего не знал о своей маме. Она умерла, и я её совсем не помню, а отец почти никогда не рассказывал о ней. Я никогда не докучал ему расспросами, но с тех пор как я узнал о своём истинном происхождении – то, что я гном и всё такое, – я не перестаю размышлять, какой она была и почему отец почти не рассказывал о ней.

Иган когда-то сказал мне, что она была из рода Секирваров – династии заговорщиков оружия. Но это почти всё, что я знал.

Именно поэтому я иногда думал: а может, моё призвание – это заговаривать оружие, а не быть легендарным героем? Вдруг именно потому у меня всё так плохо получалось: просто я должен был стать простым ремесленником, как моя мама. И кстати, почему, если гномы твердят о равноправии, дети должны наследовать фамилию отца, а не матери? А также предопределённые навыки и судьбы предков по отцовской линии? А что, если я вообще просто Грег: закоренелый неудачник, у которого лучше всего получаются эпические провалы? А может, я вообще должен был стать дантистом или кем-нибудь таким?

Чем больше я размышлял обо всём этом во время долгих ночей на борту «Пауэрхэма», тем больше осознавал, как мало смысла в традиционных представлениях гномов о семейных узах.

То есть каждому гному уготована конкретная профессия или занятие только из-за семейной традиции? Получается, нашу жизнь определяют фамилия и навыки наших предков? Да как такое может быть? Быть может, иногда стоит повернуться спиной к тому, что, по мнению других, уготовано нам судьбой?

Моя фамилия не должна влиять ни на то, кем я являюсь или должен стать, ни на мои поступки.

Единственное, в чём я был уверен, – мне не было предначертано стать кем-то великим. Я уже почти отказался от мысли о предопределённости судьбы. Я сам принял решение избежать этого пути, там, в Сан-Франциско, когда велел Ари бросить Кровопийцу за борт.

Но от этого наша миссия становится ещё бессмысленнее.

Когда Кровопийца выбрал меня своим новым господином, я решил, что моё предназначение – спасти нашу расу, оправдать всеобщие ожидания и стать отважным и знатным воином. Я должен был возглавить наши силы в борьбе с эльфами и прочими врагами. Но теперь, когда я больше в это не верил, могло случиться всё что угодно.

Потому что, похоже, я успешно могу только всё завалить.

Кстати, так, скорее всего, и случится, учитывая мою способность к провалам.

А это означает, что, даже если мы отыщем место, где предположительно скрыт амулет Сахары, с большой долей вероятности в мире ничего не изменится. Только погибнем зазря.

Загрузка...