Кровь отчайным толчком
пробилась сквозь спазмы аорты,
справа рушится дом,
слева рушится верный оплот.
Воздух впился шипом,
сквозь бездушные поры протертый,
и гримасой удушья
искривляется в судорогах рот.
Растеклось гнева семя,
подмывая былые устои,
и кладем на храненье
мы бесценную веру в сундук,
то, чего нет ценнее,
как и дОлжно, полушки не стоит.
Равнодушное время
замыкает сферический круг.
Так давай, что ль, старьевщик,
уноси-ка былые наряды,
старой моды смещенье,
вон, слетелось на пир воронье,
и на площади древней,
чью брусчатку крошили парады,
раздается в смятенье
в адрес бывших кумиров: «Вранье!»
Если вера угаснет,
если в мыслях сплошная химера,
то и стынущий труп
не украсит терновый венок,
в этих хладных останках
есть служения, веры примеры,
хотя черные рамки
подбивают кровавый итог.
О святой гнев народа —
это самый стремительный спринтер.
Чья сильнее порода,
тот использует этот накал;
интер-на-ционал
воспарит,
иль страшнее – без «интер».
Разрывает природу,
напитавшийся кровью запал.
Чем гасить этот всплеск
новоявленных жуть-модельеров?
Каждый выберет веру,
пред которой в долгу только он,
а страною пусть правит —
и в истории много примеров —
не подкупленный верой,
не запуганный верой ЗАКОН.