– Как же хорошо снова оказаться дома! Не понимаю, зачем мы только уехали? – воскликнула счастливая Роза на следующее утро, обследуя старый особняк и находя нетронутыми любимые уголки и закоулки.
– Чтобы иметь удовольствие вернуться, – ответила не менее счастливая Фиби, которая шла по холлу бок о бок с маленькой хозяйкой.
– Все как было – даже розовые лепестки на месте! – продолжила младшая подруга, заглядывая в одну из высоких индийских ваз.
– Помнишь, как вы с Джейми и Носишкой играли в «Сорок разбойников»: ты спряталась в синюю вазу и застряла, и мы не могли тебя вытащить, пока не пришли мальчики? – смеясь, спросила Фиби.
– О да! Ангелы-спасители! Кстати, я, кажется, слышу шорох их крыльев! – добавила Роза: с улицы раздался пронзительный свист, а затем цокот копыт.
– Наш цирк! – радостно воскликнула Фиби, и обе девушки представили красный фургон и клан Кэмпбеллов во всей красе.
Увы, в повозке был лишь один мальчик, зато шумел он, как полдюжины. Не успела Роза добежать до двери, как Джейми влетел в дом: сияющий, будто утреннее солнце, с хлыстом через плечо, в белой жокейской кепке. Джейми на ходу дожевывал яблоко, один из его карманов оттопыривал большой мяч, а другой был набит печеньем.
– Доброе утро! Я заглянул убедиться, что вы приехали, и проверить, все ли хорошо! – заявил он, приветственно махнув хлыстом и лихо сдернув кепку с головы.
– Доброе утро, дорогой! Да, мы приехали, и все с каждой минутой лучше! Какой ты красивый, Джейми! Состоишь в пожарной бригаде или жокейском клубе? – поинтересовалась Роза, приподнимая когда-то пухлое личико за ставший почти квадратным подбородок.
– Нет, мэм! Ты разве не знаешь? Я капитан бейсбольной команды «Звезда»! Смотри! – Джейми со значительным видом, словно речь шла о деле государственной важности, распахнул куртку: на гордо выпяченной груди красовался красный фланелевый щит в форме сердца, украшенный белой хлопчатобумажной звездой величиной с блюдце.
– Великолепно! За время путешествия я и забыла, что есть бейсбол! Значит, ты капитан? – воскликнула Роза, искренне восхищенная успехами маленького кузена.
– Именно! О, это не шутки, мы играем, как взрослые: и зубы выбивали, и синяки получали, а один раз я даже палец вывихнул! Приходи в парк, будет матч с часу до двух, сама все увидишь! – похвастался Джейми и, сгорая от нетерпения продемонстрировать свои таланты, добавил: – Пойдем на лужайку, я научу тебя бить по мячу!
– Нет, спасибо, капитан! Трава мокрая, а ты из-за нас в школу опоздаешь.
– Подумаешь, трава! Ты раньше не боялась слегка промочить ноги и здорово играла в крикет, хоть от девчонок обычно мало толку. Теперь тебе нельзя? – Мальчик с жалостью взглянул на бедное создание, лишенное суровых радостей настоящего мужского спорта.
– Ну, бегать я пока не разучилась, и спорим: буду у ворот первая! – Роза бросилась вниз по ступеням; ошеломленный Джейми не сразу последовал за ней.
Мальчик быстро сел в повозку, однако у Розы было преимущество, и хотя старый шетлендский пони старался изо всех сил, она достигла цели первой и стояла, смеясь и тяжело дыша, раскрасневшаяся от прохладного октябрьского воздуха, радуя глаз подъезжающей группе джентльменов.
– Молодец, Роза! – сказал Арчи, вылезая из коляски, чтобы пожать сестре руку; Уилл и Джорди приветственно махали, а дядя Мак смеялся над Джейми, недооценившим женский пол.
– Ой, хорошо, что это вы, а то я в таком виде!.. Я так рада вернуться домой, что словно вернулась в детство! – воскликнула Аталанта[3], поправляя прическу.
– С распущенными волосами ты похожа на прежнюю девочку! Я только сейчас понял, как мне ее не хватало!.. Как поживают дядя и Фиби? – спросил Арчи, поглядывая поверх головы Розы на веранду, где виднелся женский силуэт в обрамлении красных вьюнков.
– Хорошо, спасибо! Может быть, зайдешь и сам проведаешь?
– Нельзя, дорогая, никак нельзя! – вмешался дядя Мак, выуживая из кармана часы. – Дела, знаешь ли… Арчи – моя правая рука, я без него ни минуты не могу! Все, старина, пора ехать, а то эти двое опоздают на поезд!
Арчи отбыл, оглядываясь на светловолосую фигуру у ворот и темноволосую в беседке, а Джейми припустил следом, заедая поражение вторым яблоком.
Роза медлила, ей хотелось нанести визиты всем тетушкам по очереди, но нужно было вернуться домой за шляпкой. Веселый возглас: «Эй, на палубе!» заставил ее поднять голову, Мак приближался быстрым шагом и размахивал шляпой.
– От Кэмпбеллов сегодня отбоя нет! Ты похож на старательного школьника! Учишь уроки по дороге? – сказала Роза, подбегая.
Под мышкой у Мака торчала книга, он, вероятно, не оставил привычки читать на ходу.
– Вот моя школа, лучше ее нет! – ответил Мак, указывая букетом пушистых астр на чудесный осенний пейзаж и яркие цвета под мягкими солнечными лучами.
– Кстати, вчера я ничего не узнала о твоих планах. Остальные говорили без умолку, а ты лишь изредка вставлял слово. Кем ты хочешь стать, Мак? – спросила Роза, пока они бок о бок шли по дорожке к дому.
– Прежде всего, человеком и желательно порядочным. А дальше – на все воля божья.
Что-то в его тоне и словах заставило Розу быстро поднять глаза, и она увидела на лице Мака новое выражение. Она не смогла бы его описать, но ей почудилось, будто тучи разошлись, и между ними показалась вершина горы, сияющая и недоступная на фоне синего неба.
– Ты, наверное, станешь выдающимся человеком. Ты и сейчас… такой величественный, когда на лицо падает свет, а над головой смыкаются желтые листья! – воскликнула Роза с восхищением, которого раньше не испытывала, ибо всегда находила Мака наименее красивым из кузенов.
– Выдающимся вряд ли, однако у меня есть мечты и стремления, и некоторые из них довольно амбициозные! Знаешь, если хочешь чего-то достичь в жизни – нужно метить высоко и не сдаваться! – сказал он, глядя на астры с таинственной улыбкой, словно цветы знали некую тайну.
– Ты еще более странный, чем прежде! Честолюбивые планы – это похвально, и надеюсь, ты их реализуешь. Но не пора ли начать? Разве ты не собираешься обучаться медицине у дяди, как мы планировали?
– Собираюсь, по крайней мере, пока… Ты совершенно права, человеку необходим якорь, чтобы не улететь в мир фантазий. Мы с дядей вчера поговорили, и я незамедлительно приступлю к учебе – довольно витать в облаках!
Мак, встряхнувшись, отбросил астры и вполголоса продекламировал:
«Я тратил время не напрасно,
Цветы я собирал в лесу.
В руке моей не просто астры,
Я свет и мудрость вам несу»[4].
Роза услышала и, улыбнувшись, подумала: «Вот и Мак становится романтиком, а тетушка Джейн наверняка его за это ругает. Как же быстро мы выросли!»
– Ты, похоже, не слишком рад, – сказала она вслух.
Мак с сожалением засунул томик Шелли в карман, и величественное выражение исчезло с его лица, будто и не было снежной вершины между тучами.
– Отчего же, врач – прекрасная профессия, а лучшего учителя, чем дядя, не найти. Я последнее время разленился, давно пора заняться чем-нибудь полезным! – С этими словами Мак скрылся в кабинете, а Роза отправилась в комнату тетушки Изобилии, где нашла Фиби.
Добрая старушка после долгих сомнений сделала трудный выбор, остановившись на одном из шести любимых рецептов пудинга, и ничто не мешало ей предаться чувствам – едва Роза вошла, тетушка, протянув руки, ласково позвала:
– Присядь ко мне на колени, девочка моя, а то я никак не поверю, что ты вернулась! Нет-нет, ты ничуть не тяжелая, и ревматизм обычно разыгрывается к ноябрю, поэтому сиди спокойно, дорогая, и обними меня покрепче!
Роза послушалась, и несколько мгновений старушка молча обнимала внучатую племянницу, словно хотела возместить два года разлуки. Однако, увидев, как Фиби незаметно отходит к двери, она разомкнула объятия и вновь протянула руку.
– Не уходи, дорогая, на коленях я вас обеих не удержу, но в моем сердце достаточно места! Как чудесно, что мои девочки вернулись домой целые и невредимые, я сама не своя от радости! – сказала тетушка Изобилия, крепко обняв Фиби, и та больше не чувствовала себя лишней, а черные глаза заблестели счастливыми слезами.
Розовощекая старушка с новыми силами вернулась к хлопотам.
– Ну вот, обняла вас, и хорошо стало! Роза, приведи в порядок мой чепчик, пожалуйста, – вчера раздевалась впопыхах и вытянула тесемки. Фиби, деточка, протри пыль, как ты умеешь, а то никто, кроме тебя, не может так аккуратно расставить все мелочи!
– Здесь тоже? – спросила Фиби, заглядывая во внутреннюю комнату, где многократно делала уборку в былые годы.
– Нет, дорогая, я сама… Загляните, если хотите, там все по-прежнему. Пойду займусь пудингом! – дрогнувшим голосом сказала тетушка и поспешно засеменила прочь – даже слово «пудинг» прозвучало грустно.
Девочки застыли у входа, словно на пороге святилища, и сквозь пелену слез смотрели на знакомую комнату, где во всем ощущалось присутствие кроткой хозяйки. Старая герань на подоконнике, освещенная солнцем; мягкое кресло на привычном месте, белый плед на подлокотнике, потертые тапочки на полу. Книги и корзинка с рукоделием, вязанье и очки – все было, как раньше, а главное – осталось прежним царившее в комнате умиротворение, и девочки невольно обратили взгляд на кровать, будто ожидая увидеть привычную улыбку тетушки Идиллии. Милое личико старушки на этот раз не сияло среди подушек, и по юным щекам заструились слезы – но не о той, что ушла, а о той, что осталась. Сестринская любовь оказалась сильнее смерти, а ничем не примечательные при жизни вещи обрели особый смысл и красоту.
Потрепанная скамеечка для ног еще стояла рядом с кроватью, а на белом диване с высоким ворсом осталась вмятина на том месте, где тетушка Изобилия каждый вечер преклоняла седую голову, читая молитвы, которым учила ее мама семьдесят лет назад.
Гостьи, не сказав ни слова, аккуратно прикрыли дверь. Фиби расставляла безделушки с особенной тщательностью, а Роза подшивала скромный белый чепец, на котором больше не колыхались розовые и желтые банты, и обе чувствовали, что удостоились большой чести и стали лучше, соприкоснувшись с беззаветной любовью и набожностью, которые наполнили светом жизнь доброй старушки.
– Дорогуша, какое счастье, что ты вернулась! Знаю, сейчас непростительно рано, но я не могла ждать ни минутки! О, позволь помочь тебе разобрать вещи, я должна на них посмотреть! Я видела сундуки, когда вы проезжали, там, должно быть, столько всего интересного! – на одном дыхании выпалила Анабелла Блисс час спустя, обнимая Розу и оглядывая комнату в поисках нарядов и безделушек.
– Как ты похорошела!.. Садись, я покажу тебе фотографии – они замечательные! Дядя выбрал лучшие! – Роза положила на стол стопку и стала оглядываться в поисках остальных снимков.
– О, спасибо! Но на фотографии нужно время, а я тороплюсь… Лучше покажи парижские платья, безумно любопытно, что сейчас носят! – Анабелла с надеждой и вожделением взглянула на большие коробки.
– У меня нет парижских платьев, – ответила Роза, с сожалением убирая снимки.
– Роза Кэмпбелл! Ты хочешь сказать, что не купила в Париже ни одного платья? – возмущенно воскликнула Анабелла.
– Для себя нет. Тетя Клара заказала несколько и с удовольствием покажет, когда прибудет ее багаж.
– Упустить такой шанс! Быть в Париже и с деньгами! Твой дядя непростительно жесток!.. – сочувственно вздохнула Анабелла.
Роза не сразу поняла, о чем идет речь, а затем, приняв слегка высокомерный вид, снисходительно показала подруге коробку с кружевом и ответила:
– Дядя не запрещал, и денег было достаточно, но я решила не тратить на всякие глупости.
– Никто не запрещал, а ты не купила! Невероятно! – Потрясенная до глубины души Анабелла упала в кресло.
– Поначалу я хотела… просто ради забавы. Я даже пошла в магазин и видела несколько великолепных платьев. Однако они слишком дорогие и нарядные, совершенно не в моем стиле, и я оставила эту затею, зато сохранила то, что ценю больше всех платьев на свете.
– И что же это? – воскликнула Анабелла, надеясь, что ответ будет «бриллианты».
– Дядино уважение, – ответила Роза, заглядывая в чемодан, где как символ победы над женским тщеславием лежала прелестная картина, купленная вместо платьев и не только сохранившая, но и преумножившая дядино уважение.
– Как мило! – безучастно сказала Анабелла и принялась изучать кружева тетушки Изобилии, а Роза с сияющими глазами нырнула в другой сундук.
– Дядя считает, что нельзя тратить деньги впустую, но он очень щедр и любит делать полезные, красивые или необычные подарки. Смотри, сколько милых сувениров он купил! Ты можешь выбрать первая, что тебе понравится!
– Он просто душка! – воскликнула Анабелла, упиваясь разложенными перед ней хрустальными, древесными, коралловыми и мозаичными безделушками, а Роза окончательно привела ее в восторг, добавив несколько изысканных мелочей из Парижа.
– Теперь скажи, когда ты устраиваешь бал в честь выхода в свет? У меня еще ничего не готово, и я хочу знать заранее, ведь это наверняка станет событием сезона! – спросила Анабелла несколько минут спустя, колеблясь между сережками из розового коралла и подвеской из голубой лавы.
– Я уже выходила в свет в Европе, однако тетушка Изобилия наверняка захочет отпраздновать наше возвращение. Мой первый прием будет таким же, как все последующие: скромная дружеская встреча, куда я приглашу всех, кого захочу, независимо от их «круга». Ни за что не буду зазнавшейся аристократкой, так и знай – мои праздники открыты для всех друзей: старых и новых, бедных и богатых.
– Боже мой! Мама права – ты чудачка! – воскликнула Анабелла, в отчаянии всплеснув руками и одновременно оценивая, какой из трех браслетов лучше смотрится на ее пухлом запястье.
– В своем доме я буду делать то, что считаю нужным, а если кто-то считает меня странной, что ж. Не хочу тебя пугать, но я унаследовала дядину любовь к экспериментам и намерена кое-что попробовать. Пусть опыт окажется неудачным, пусть надо мной смеются! Мне все равно, так что можешь прервать дружбу сейчас! – заявила Роза с решительным видом, не предвещающим ничего хорошего.
– А что ты наденешь на свой необычный прием? – спросила Анабелла, мудро пропуская мимо ушей опасные замечания и возвращаясь к хорошо знакомой ей теме.
– Вон то белое платье. Оно симпатичное и смотрится свежо, да и у Фиби есть такое же. Я не хочу одеваться нарядней, чем она, а простые белые платья лучше всего подходят девушкам.
– Фиби? Ты хочешь сказать, что намерена сделать из нее леди? – ахнула Анабелла, выронив сокровища и откинувшись на спинку, от чего кресло жалобно скрипнуло, ибо мисс Блисс была довольно тучной особой.
– Она уже леди, и всякий, кто не уважает ее, не уважает меня! – горячо воскликнула Роза.
– Да, разумеется, я просто удивилась… но ты права, вдруг из нее что-то выйдет, тогда ты не пожалеешь, что была к ней добра… – забормотала Анабелла, мгновенно меняя мнение.
Не успела Роза ответить, как из холла весело окликнули:
– Где моя маленькая госпожа?
– Фиби, дорогая, я здесь!
В комнату вошла девушка, из которой Роза собиралась «сделать леди», и Анабелла, невольно улыбнувшись, удивленно распахнула небесно-голубые глаза, а Фиби полушутливо присела в реверансе, как делала раньше, тихо спросив:
– Как поживаете, мисс Блисс?
– Рада вашему возвращению, мисс Мур! – ответила Анабелла, пожимая руку Фиби, тем самым раз и навсегда определив для себя вопрос ее положения в обществе. Не отличаясь острым умом, Анабелла обладала добрым сердцем и искренне любила Розу. Раз условие было поставлено четко – «любишь меня – люби и Фиби», Анабелла приняла Фиби как равную, и даже прошлое в работном доме представилось ей в романтическом свете.
Все же она смотрела во все глаза, как подруги работают бок о бок, болтают, разбирая коробки, и с каждой минутой убеждалась, что за годы тесной дружбы девочки стали очень дороги друг другу. Роза бралась за самую трудную работу, а более крепкая Фиби хитрила, чтобы первой развязать тугой узел, свернуть жесткий картон или поднять тяжесть, и в конце концов взмолилась, с трогательной заботой усаживая Розу в кресло:
– Дорогая, присядь отдохни, тебе весь день принимать гостей, а ты устанешь с самого утра!
– Тогда ты перетрудишься, я этого не допущу! Позови на помощь Джейн, иначе я немедленно встану! – возразила Роза, безуспешно пытаясь придать голосу властность.
– Джейн заменила меня на кухне, а тут я уж как-нибудь справлюсь! – твердо сказала Фиби, подставляя маленький пуф под ноги молодой хозяйки.
«Это все, конечно, мило, но что скажут люди, когда она появится в свете?.. Ах, Роза, ужасная чудачка!» – отметила про себя Анабелла, отправляясь разносить неприятное известие, что большого бала не ожидается, и горько сожалея о том, что Роза не привезла ни одного парижского наряда.
«Ну вот, со всеми повидалась, кроме Чарли; он, похоже, очень занят. Хотела бы я знать, чем…» – подумала Роза, учтиво проводив гостью до входной двери.
Желание исполнилось всего через несколько минут: бродя по гостиной в поисках подходящего места для фотографий, она заметила пару коричневых ботинок, свисающих с одного края дивана, а на противоположном подлокотнике покоилась рыжевато-каштановая голова. Судя по всему, Чарли действительно был очень занят. В данный момент – ничегонеделанием.
– Заслышав Блисстящую Анабеллу, я благоразумно залег в укрытие и немного вздремнул, ожидая возможности поприветствовать прославленную путешественницу – леди Эстер Стэнхоуп![5] – объяснил он, вскакивая и отвешивая элегантный поклон.
– Неужели она до сих пор к тебе неравнодушна? – спросила Роза, вспомнив, что они частенько подшучивали в детстве по поводу некой неразделенной симпатии.
– О нет! Фан меня обошел. Если не ошибаюсь, прекрасная Анабелла станет миссис Токио еще до наступления зимы!
– Что? Малыш Фан Си? Подумать только, он вырос и женится – и на ком! Анабелла ни слова не сказала, однако теперь понятно, почему ей особенно понравились сувениры из Китая, и заинтересовал Гуанчжоу![6]
– О, малыш Фан теперь большая шишка и без ума от нашей пухленькой подруги, которая по первому зову готова сменить приборы на палочки. Как поживаете, кузина? Хотя я и сам вижу: сияете ярче утренней зари! Я пришел бы раньше, но подумал, что вам нужно хорошо отдохнуть с дороги.
– Еще девяти не было, когда я бегала наперегонки с Джейми! А вы чем занимались, молодой человек?
– «Я спал и грезил о тебе, моя любовь!» – пропел Чарли.
Однако Роза прервала его, строго заявив:
– Лучше бы встал и принялся за дела, как остальные! Лично я почувствовала себя бездельницей утром, глядя, как мальчики трудятся в поте лица!
Чарли, впрочем, нимало не смутился.
– Понимаешь, дорогая, я пока не определился с занятием и служу украшением семьи. Среди нас должен быть хоть один настоящий джентльмен, и эта роль мне прекрасно подходит! – ответил Чарли, принимая крайне солидный вид, который портили лишь хитро поблескивающие глаза.
– В нашей семье все джентльмены! – заносчиво возразила Роза – при ней никто не смел нелестно отзываться о Кэмпбеллах.
– Конечно-конечно! Я имел в виду джентльмена, который не работает. Видишь ли, надрываться, как Арчи, не в моих правилах. Какой смысл? Денег полно, живи и радуйся! Ведь жизнерадостные люди просто необходимы нашему скорбному миру!
Трудно было возразить, глядя на симпатичного молодого человека – воплощение счастья и здоровья, сидящего с обворожительной улыбкой, небрежно закинув руку на спинку дивана. Роза прекрасно понимала, что начинать жизнь, вдохновляясь идеями Эпикура[7], неправильно, однако с Чарли невозможно было спорить, он мастерски избегал серьезных тем и всегда пребывал в чудесном настроении, неся радость в скорбный мир – кто же осмелится этому мешать?
– Ты так поворачиваешь разговор, что я не нахожу аргументов, хоть и знаю, что права, – растерянно заметила Роза. – Мак, например, любит свободу не меньше тебя, однако понимает, что неразумно попусту тратить время. Он мудрый молодой человек и намерен обучаться делу, хотя предпочел бы мирно жить в обществе любимых книг и посвящать все время увлечениям.
– Ну и прекрасно, он все равно не показывается на людях, какая разница: изучать медицину или шататься по лесам, набив карманы трудами устаревших философов и старомодных поэтов? – ответил Чарли, пренебрежительно пожимая плечами, – он явно был невысокого мнения о Маке.
– Устаревшие философы, как Сократ и Аристотель, и старомодные поэты, как Шекспир и Мильтон, – более подходящая компания, чем некоторые из современных молодых людей, с которыми ты водишь дружбу, – укоризненно промолвила Роза, вспомнив неосторожное замечание Джейми насчет дикого овса и того, что выросло.
В детстве она временами была строга с мальчишками, любила наставлять их и с удовольствием продолжила бы отчитывать Чарли, однако тот искусно сменил тему беседы, притворно встревожившись:
– Да ты вылитая тетушка Джейн, она так же ворчит при любом удобном случае! Не бери с нее пример, умоляю! Она добрая женщина, но слишком сварлива!..
Нет большего страха для девушки, чем прослыть сварливой, и хитрый Чарли это прекрасно понимал. Роза попалась на уловку, поскольку, несмотря на глубокое уважение, не желала походить на тетушку Джейн.
– Ты забросил живопись? – спросила она, взяв в руки златокудрого ангела кисти Фра Анджелико[8].
– Какое милое лицо, а глаза похожи на твои, правда? – заметил Чарли, который, как настоящий янки, любил отвечать вопросом на вопрос.
– Мне нужен ответ, а не комплимент! – как можно строже ответила Роза, быстро откладывая картину.
– Забросил ли я живопись? О нет! Малюю маслом, балуюсь акварелью, изредка черкаю карандашом и наведываюсь в мастерские, когда находит вдохновение.
– А музыка?
– С музыкой еще лучше. Я не часто упражняюсь, зато много пою в гостях. Прошлым летом обзавелся гитарой и гастролировал напропалую. Развлекал девушек и веселил друзей.
– Ты чему-нибудь учишься?
– У меня на столе лежат учебники по праву – добротные внушительные книженции, я в них заглядываю иногда, когда развлечения приедаются или родственники докучают. В этом году узнал, что такое алиби, ну и хватит, пожалуй.
Глаза Чарли хитро блестели, наводя на мысль, что этот юридический термин он освоил на практике.
– А что же ты делаешь?
– Радуюсь жизни, прекрасная моралистка! Сейчас вошел в моду домашний театр, и я снискал такую славу, что всерьез подумываю о подмостках.
– Неужели? – встревожилась Роза.
– Почему бы нет? Если я должен избрать профессию, почему не быть актером?
– Для актерства нужен талант, которым, боюсь, ты не обладаешь… С настоящим талантом можно сыграть любую роль, а без него – лучше держаться от сцены подальше.
– Я, между прочим, ведущий исполнитель в нашем театре! У Мака, например, нет ни проблеска таланта, а ты восхищаешься его попытками стать доктором! – воскликнул задетый за живое Чарли.
– Во всяком случае, это достойная профессия, и лучше быть посредственным врачом, чем посредственным актером. Но ты ведь шутишь, правда?
– Шучу, угадала! Я всегда завожу разговор о театре, когда мне читают нотации, – прекрасно работает! Дядюшка Мак бледнеет, тетушки в священном ужасе воздевают руки, и поднимается всеобщая паника. Тогда я великодушно обещаю не позорить семью, и милые родственники в порыве благодарности делают все, что я захочу. Таким образом, мир восстанавливается, а я живу себе дальше.
– А раньше грозил сбежать и наняться в матросы, когда мама не выполняла твои прихоти… В этом ты совершенно не изменился – не то что в других вещах! Чарли, у тебя когда-то были замыслы и большие планы на будущее, а сейчас ты решил хватать по верхам, ни во что не углубляясь.
– Я был наивен! С возрастом помудрел и не вижу смысла привязываться к одному делу и пахать год за годом. Люди одной идеи чертовски ограничены и скучны – невыносимые зануды! Нужно охватывать широкий спектр знаний – это приятней в обучении, полезней для жизни и всегда приводит к успеху! Лично я так считаю и буду следовать своим убеждениям!
С этим заявлением Чарли перестал хмуриться и, заложив руки за голову, стал тихо напевать отрывок из студенческой песни, который как нельзя лучше отражал его взгляды на жизнь:
– Многие святые были верны одному делу и, хоть и не считались успешными при жизни, любимы и канонизированы после смерти, – возразила Роза, листая пачку фотографий в поисках изображения святого Франциска.
– Мне больше по душе другой святой! Истощенные, мертвенно-бледные старцы нагоняют тоску. А он выглядит, как джентльмен, не портит другим настроение, обличая в грехах, и не стонет по поводу собственных ошибок! – Чарли выложил красивого святого Мартина[10] рядом с монахом в коричневой рясе.
Посмотрев на оба изображения, Роза поняла, почему кузену ближе мужественный образ с мечом вместо распятья. Святой Мартин восседал на коне в роскошном сиреневом камзоле, в окружении гончих и оруженосцев, а святой Франциск молился за покойных и умирающих в лепрозории. Контраст был разительным, и взгляд девушки невольно задержался на рыцаре, однако она задумчиво произнесла:
– Да, твой святой, конечно, выглядит более привлекательно, однако что-то я не слышала о его благодеяниях – разве что поделился плащом с нищим, а святой Франциск полностью посвятил себя благим делам, презрев многочисленные соблазны, и годами служил Богу, не прося награды. Он стар, беден и нищ, однако его я не отдам – можешь забирать своего веселого святого Мартина, если хочешь.
– Нет, спасибо, святые не по моей части, а вот златокудрого ангела в голубом платье я бы взял, с твоего позволения. Этой Мадонне я буду молиться, как преданный католик! – ответил Чарли, рассматривая изображение девушки с глубоким взглядом и букетом лилий.
– Охотно дарю! Забирай любую из моих фотографий. Передай маме привет от меня.
Чарли с Розой еще около часа рассматривали снимки и приятно беседовали. А когда молодые люди ушли на обед, внимательный наблюдатель, вероятно, обратил бы внимание на одну незначительную деталь: старый добрый Франциск завалился за диван, а святой Мартин красовался на каминной полке.