Нарисованная девушка[26]


Старинный японский автор Хакубайэн Росуи[27] пишет:

«В китайских и японских книгах есть много историй, как древних, так и современных, о рисунках, которые своей красотой зачаровывали зрителя. Такие легенды ходят о цветах, птицах и людях, нарисованных знаменитыми художниками. Изображение-де порой отделялось от картины и совершало различные действия, оживая, таким образом, по собственной воле. Мы не станем повторять истории, которые всем известны с древности. Но даже в наше время по всей стране многие рассказывают о картинах, написанных Хисикавой[28] Китибээ, – так называемых портретах Хисикавы».

Жил в Киото, на улице Муромати, один молодой ученый по имени Токкэй. Однажды вечером, возвращаясь из гостей, он увидел старую ширму (цуитатэ), выставленную на продажу торговцем подержанными вещами. Ширма представляла собой всего лишь обтянутый бумагой каркас, однако на нем в полный рост была изображена очень красивая девушка. Цену запросили самую скромную; Токкэй купил ширму и отнес ее домой.

Когда он, оказавшись в одиночестве, взглянул на ширму вновь, рисунок показался ему еще красивей прежнего. Очевидно, его писали с натуры – это был портрет девушки лет пятнадцати-шестнадцати, и каждая деталь, будь то прическа, глаза, ресницы или губы, дышала правдой и изяществом. Манадзири[29] напоминал «лепесток лотоса, просящий об услуге», губы были «как улыбка алого цветка», юное лицо обладало невыразимой прелестью. Если девушка, которую изобразил художник, была так же красива, как ее портрет, ни один мужчина не смог бы перед ней устоять. А в том, что она красива, Токкэй не сомневался: рисунок казался живым и способным ответить, если с ним заговорят.

Глядя на портрет, молодой человек понял, что очарован.

– Неужели на свете в самом деле существует столь прекрасное создание? – пробормотал он. – Как охотно я отдал бы жизнь – тысячу лет жизни! – чтобы хоть на мгновение заключить эту девушку в объятия!

Короче говоря, он влюбился в рисунок, так влюбился, что ему казалось немыслимым полюбить другую девушку, кроме изображенной на ширме. Токкэй не задумывался о том, что портрет написан давно и что ее могли похоронить задолго до его рождения!

Безнадежная страсть росла в душе Токкэя день ото дня. Он перестал есть, спать, находить радость в ученых занятиях. Молодой человек часами сидел перед картиной и разговаривал с ней, забыв обо всем на свете. Наконец он заболел и уже чувствовал приближение смерти. Однако среди друзей Токкэя был один почтенный ученый, который хорошо разбирался в старых картинах и молодых страстях. Этот мудрый человек, прослышав про недуг Токкэя, навестил его, увидел ширму и сразу понял, что случилось. Токкэй во всем признался другу и воскликнул:

– Я умру, если не найду эту девушку!

Старик сказал:

– Этот портрет написал Хисикава Китибээ. Девушки, изображенной на нем, давно нет на свете. Однако, по слухам, Хисикава Китибээ изобразил не только тело, но и душу, которая с тех пор обитает в портрете. Ты, возможно, сумеешь ее привлечь…

Токкэй приподнялся на постели и внимательно взглянул на говорящего.

– Ты должен дать ей имя, – продолжал старик, – и сидеть перед картиной каждый день, непрерывно думая об этой девушке и ласково призывая ее, пока она не откликнется…

– Откликнется! – вскричал влюбленный в изумлении.

– Да, – ответил старый ученый. – Она тебе ответит. И тогда ты ей дашь…

– Я жизни не пожалею! – перебил Токкэй.

– Слушай внимательно. Ты протянешь ей чашку с вином. Это вино ты по капле смешаешь из купленного в ста разных лавках. Она сойдет с ширмы, чтобы принять угощение, и, вероятно, сама скажет тебе, что делать дальше.



С этими словами старик ушел. Отчаяние Токкэя как рукой сняло. Он немедленно уселся перед картиной и стал ласково звать девушку по имени (японский автор, впрочем, забыл нам его сообщить). Он долго не получал ответа. Но Токкэй не терял веры и терпения, и однажды вечером рисунок наконец отозвался:

– Хай! (Да!)

Токкэй поскорее налил в маленькую чашку смешанного вина и почтительно поднес девушке. Та сошла с ширмы, ступила на циновку и приняла угощение. С очаровательной улыбкой она спросила:

– Неужели вы так горячо меня любите?

Рассказчик пишет: «Она была гораздо красивей, чем на портрете, – прекрасна до кончиков ногтей, совершенна сердцем и нравом, милее всех на свете». Какой ответ дал ей Токкэй, неизвестно; положимся на воображение.

– Не наскучу ли я вам? – спросила она.

– Никогда в жизни! – ответил Токкэй.

– А потом?

Известно, что японки не удовлетворяются обещанием любви лишь в одной жизни.

– Давайте обручимся друг с другом на семь жизней! – взмолился Токкэй.