Якуб Мцена шел своей легкой, пружинистой, чуть прыгающей походкой, глядя на пламенеющий восход. В войсках его узнавали именно по походке. У него было даже прозвище Легкий Ворон. Из-за правого плеча высилась длинная рукоять цвайхандера, двуручного трофейного меча, который, по легенде, достался ему в одном из боев со шведами. С тех пор прошло около двух лет. Цвайхандер словно прирос к спине, став естественным ее продолжением. Тяжелой брони Якуб не носил, предпочитая лишь кожаный доспех. С появлением огнестрельного оружия смысл в металлическом доспехе отпал сам собой. Пули пробивали его насквозь. И если человек получал пулевое ранение, то еще такие доспехи приносили дополнительные трудности. Чтобы подобраться к нужному месту на теле, необходимо было сначала освободиться от увесистого железа, при этом часто еще больше разбередив саму рану. Плохо спасал тяжелый доспех и от колющих ударов. Нередко, сковывая движения сражающегося, приносил тому больше вреда, нежели пользы. К тому же металл дорого стоил и естественно манил своим блеском алчных мародеров.
Трудно было определить на глаз его возраст, но стоит сказать, что он за два последних года успел побывать во многих переделках, отличиться во многих сражениях и завоевать серьезную репутацию среди таких же, как он, наемников.
Косой шрам от шведского палаша шел через все лицо от левой брови до правого угла верхней губы. Сломанный цепом нос. Пунцовый желвак практически полностью закрывал левый глаз, а правый стал, напротив, неестественно большим из-за надорванных лицевых мышц. Еще один шрам на горле напоминал ствол дерева с растопыренными ветвями – рана, полученная от зазубренного ятагана и навсегда изменившая голос. Многочисленные большие и малые рубцы по всему телу. Словом, родная мать не узнала бы его – так изменилась его внешность буквально за два года. Но Бог любил Мцену. Ни одного серьезного увечья, которое могло бы сколько-нибудь повлиять на его карьеру наемника. Ни сломанных костей, ни перерубленных сухожилий, ни контузий. Зато яркая, белозубая улыбка, вызывающая у многих зависть. А зубы в ту пору стоили очень дорого. Было немало тех, кто подрабатывал на зубах убитых на поле сражений. И не только убитых. Нередко молодые бойцы боялись потерять свои зубы во сне. А были случаи, когда мародеры и маркитанты, шедшие за войском, специально убивали человека, не дожидаясь, пока он погибнет в бою, чтобы получить то, что возвращало красоту и молодость, – зубы.
Поросший буйным смешанным лесом холм, ярко-желтый от осенней, подернутой утренним холодком листвы, почти сливался с поднимающимся солнцем. Продлевая его в несколько раз.
Мцена перепрыгнул через ручей. И стал мечом прорубать себе дорогу сквозь кусты. Можно было пройти дорогой. Но так быстрее и даже спокойнее, поскольку польские разъезды не зададут лишних вопросов.
С вершины холма открылся потрясающий вид.
По правую руку тянулся чешуйчатый, сверкающий Днепр, на берегу которого грозно вздымались крепостные стены. Жутковато темнели бойницы башен, ровным крепким рядом шли зубцы кремля. Между зубцами то и дело матово вспыхивали наконечники копий, дула ружей, клинки сабель.
На противоположной стороне Днепра раскинулся польский лагерь его величества короля Сигизмунда Августа. Краски. Краски. Разноцветные перья на максимилиановских шлемах, разноцветные плащи, подбитые дорогими мехами, волнующиеся гривы коней, блеск панцирных доспехов. Хоругви. И много-много чего еще.
Якуб осторожно спустился на другую сторону холма, стараясь производить меньше шума. Но как он ни старался, его заметили.
– Стоять! – раздался резкий окрик из-за низкого ельника.
– Стою, – подчинился Мцена, разведя руки широко в стороны, показывая пустые ладони.
– Кто? Куда следуешь?
– Иду наниматься на службу в непобедимую армию его величества короля Сигизмунда Третьего.
– Меч положи на землю!
– Возьми, коли сумеешь! – Мцена чуть повернул голову и скосил за спину себе взгляд.
В ельнике зашептались. А потом опять тот же голос сказал:
– Ладно. Пусть висит на спине. Но руки вытянутые держи перед собой.
– Не очень-то гостеприимно встречаете!
– А шут тебя разберет, кто ты есть такой. Сейчас отведем к начальнику. Пусть сам разбирается.
– Куда идти-то?
– А вперед так и иди.
Через несколько минут тропинка, по которой шел Мцена, вынырнула на небольшую поляну. К нему подошел человек в собольей шапке с зеленым верхом.
– Меня зовут Друджи Сосновский. Я командую разведкой на этом отрезке. Вы кто такой?
– Якуб Мцена.
– По каким вопросам пожаловали?
– Наниматься.
– Кем?
– Могу служить в пехоте. Но по главной профессии я – палач.
После этих слов люди, стоявшие вокруг Сосновского, чуть попятились.
– Палач? – переспросил Сосновский.
– Да.
– Только экзекутор или умеете что-то еще? – Сосновский обратил внимание на левую руку палача – половина мизинца отсутствовала.
– Говорю же, могу служить в пехоте.
– А расследовать дела умеете?
– Связанные с убийством – да.
– Вы нам подходите. Сейчас вас проводят. Накормят. Определят в подразделение. А через час мы вновь встретимся.
Мцена молча кивнул и пошел за одним из разведчиков.
Друджи Сосновский смотрел в спину удаляющемуся незнакомцу, неожиданно почувствовав кошмарную, сосущую пустоту под сердцем, словно сама смерть заглянула в его нутро и выхолодила там все своим дыханием.
После обеда Сосновский вышел из шатра.
Палач уже стоял перед входом.
– Итак. Я не буду погружать вас в здешние мифы и сразу без предысторий перейду к делу. – Сосновский снова почувствовал тяжесть ледяной пустоты между ребрами.
– Ты и так уже много слов сказал. – Мцена жевал потухшую осеннюю травинку.
– Попросил бы обращаться к старшему по званию на «вы», сударь.
В ответ Мцена лишь ухмыльнулся.
– Пройдемте в шатер, – продолжил после небольшой паузы Сосновский, – так будет удобнее.
И уже в шатре, стараясь не встретиться взглядом с собеседником, шляхтич быстро обронил:
– Значит, Якуб Мцена? – Сосновский снова невольно бросил взгляд на изуродованный мизинец.
В ответ Мцена чуть кивнул, улыбнувшись обезображенной стороной лица.
– У вас странный акцент. Не поляк? – спросил Сосновский, решив больше не делать замечаний по поводу обращения на «вы».
– Вижу, сердце не на месте? – спокойно и медленно спросил Мцена.
– Да. Чертовщина какая-то. Волк. Или не волк. Кто-то убивает лошадей. Сегодня ночью снова двоих. Да еще самых лучших. Из-за этого каждый наш шаг происходит с опозданием на часы, и неприятель успевает принять противоходные меры.
– Лошади начальничьи?
– В том-то все и дело. Пока подбирают другую лошадь, время ускользнуло. А в Красном, перед самым выдвижением войск, в ночь накануне погибло сразу полтора десятка. И все кони высших командиров. Выступление пришлось задержать. Неприятель за это время успел пожечь посады и поставить срубы перед воротами. Наша артиллерия оказалась беспомощной. Я сигнализирую об этом руководству, но от меня отмахиваются, как от сумасшедшего. Наверно, я плохой разведчик. – Друджи закрыл ладонью глаза.
– Может, одичавшие от войны псы? – предположил Мцена.
– Нет же. Псы раздирают жертву и сжирают все до последней требухи. А в этом случае происходит убийство. Ведь если бы был зверь, то он бы шалел от вида крови и испытывал чувство голода. Понимаете?
– Зверь убивает чаще, чем ему позволяют насладиться добычей, как лакомством.
– Если бы. Мы находим лошадей с разорванным горлом. И никто их не ест. Можно предположить, что зверь убил, но его спугнули, не дав насытиться. Можно. Но зачем ему убивать полтора десятка в Красном? Да и если бы это случилось один раз. А то ведь счет идет уже на добрую сотню лучших лошадей.
– Я бы хотел осмотреть раны.
– Я бы тоже хотел, чтобы лошадей не съедали голодные солдаты и пьяные мародеры.
– Нет ничего, на что можно было бы взглянуть?
– Пока нет. Но это ненадолго. Я думаю, в ближайшую ночь должно вновь произойти нападение.
– По каким приметам можно определить, будет или нет нападение? – Мцена поморщился все той же изуродованной частью лица.
Когда он думал, то всегда так делал. Детская привычка, которая стала страшным клеймом.
– Канцлер Сапега ведет сейчас к городу подземную галерею, намереваясь взорвать Копытецкие ворота. – Сосновский громко сглотнул и передернулся при виде того, как исказилось лицо собеседника. – Но всем войском руководит гетман Жолкевский. Они не ладят между собой. Несколько дней назад произошел неудачный штурм. Три сотни драгун попали в засаду и были перебиты, как куры во время забавы. В плен попал любимый адъютант гетмана поручик Новодворский. Жолкевский рвется взять реванш и готовит очередной приступ.
– Опять лобовой? – спросил Мцена, стараясь справиться с гримасой на своем лица.
– Да. Но детали предстоящей операции держатся в строжайшем секрете. Они все-таки прислушиваются иногда. Уж больно много совпадений и провальных операций.
– Можешь подробнее об этом рассказать?
– Я же сказал, что это строгий секрет.
– Тогда сам ищи своего волка. Как мне прикажешь справляться с этой бесовщиной, если я даже не знаю, где и что должно произойти.
– И то верно… – Сосновский, как напуганный заяц, какое-то время вращал глазами, но потом все-таки решился: – Планируется выманить неприятеля из крепости, завязать бой и на плечах убегающих ворваться в город.
– Хм. А неприятель глупее ощипанной курицы? – Якуб усмехнулся.
– План, как и, впрочем, все другие планы пана Жолкевского вызывает много вопросов. Но на войне и не такое бывает. – Друджи и хотел бы высказаться резче. Но кругом – уши. И еще раз уши. И собеседника видит впервые.
– Дерьмовый, в общем, стратег ваш гетман. – Мцена подмигнул собеседнику. Тому даже показалось, что палач просиял невидимой улыбкой.
– Да как-то… но будем осторожнее в высказываниях. – Сосновский поднес палец к губам.
– А где планируется операция?
– Вы же понимаете, пан… э…
– Пан палач! Можно и так. Если ты отказываешься говорить, то лови сам своего волка. А я пойду к другому начальнику. Например, к Жолкевскому. В его сотнях наверняка много работы. Одних дезертиров не перевешать.
– Черт бы с вами! – Сосновский понизил голос до шепота. – Там же, где разворачивалась предыдущая атака. Возле Авраамиевской башни. Все точно так же, только теперь не мы внутрь, а они на нас.
– Странно. Можно было бы поискать другое место.
– Жолкевский – реваншист. Он мечтает победить там, где проиграл. Да и сил нет в достатке, чтобы растягивать линию фронта. Нам даже пока не удается отрезать неприятеля полностью от снабжения.
– А что известно о вылазной смоленской рати?
– Известно, что она есть. И сдается мне, достаточно сильная.
– Сильная! – протянул Якуб и уставился немигающими глазами на край трепещущего на ветру края шатра.