Глава 1

Любашка возвращалась домой. Девушка сидела на самом последнем сиденье старенького автобуса, подпрыгивая на каждой кочке, и это ее очень веселило. Вообще, ее все веселило и радовало, потому что она возвращалась домой. Теперь уже насовсем!

Любаша три года училась в медицинском училище и теперь, став фельдшером, возвращалась по распределению в свое родное село Богородское. Это удалось Любе потому, что училась она прилежно, уделяя все свое время обучению, и красный диплом помог ей – комиссия при распределении выпускников учла ее желание.

Возле Любашкиных ног стояла большая сумка, нагруженная городскими гостинцами, их собирала и сама Любаша, чтобы порадовать маму и бабушку с дедом, и бабушкина сестра Таисия Прохоровна, у которой Любаша жила все время своей учебы. И теперь девушка предвкушала, как обрадуется мама сережкам с синим камушком, дед довольно закряхтит, когда Люба вручит ему теплые меховые рукавицы, а бабушка чуть зардеется от радости, увидев новый платок, и скажет: «Ну что ты, внученька, зачем же на нас тратилась!»

Любаша улыбнулась, так тепло стало на душе, как же хорошо – вернуться домой. Ничто не омрачало ее беззаботной души, впереди было только приятное! Когда из-за поворота показались крыши родного села, Любашкино сердечко счастливо екнуло – она наконец-то была дома…

На повороте в Богородское, у старого раскидистого дуба, который был старше Любашки, и старше ее мамы и, наверное, даже бабушки, стояла женская фигурка в голубом ситцевом платье и белой косынке – это мама встречала дочку. Любаша едва сдерживала навернувшиеся на глаза слезы радости.

А дома все было так же, как и в тот день, когда уезжала Люба на учебу. Каждый раз разрываясь сердцем после проведенных каникул, когда нужно было возвращаться в город, теперь же Люба всей душой радовалась – никуда больше не нужно уезжать!

– Ну, Любашка, рассказывай, что там в городе! – Дед Иван Савельевич поставил на стол уютно пыхтящий самовар. – Поди ж, нового много понастроили? Давеча по телевизору показывали, кинотеатр новый открыли.

– Открыли, дедушка, – кивала Люба, с трудом отрываясь от бабушкиной ватрушки с творогом. – Только я не была внутри, только мимо проходила! Очень красиво!

– Надо было оставаться в городе, доченька, – мягко сказала Любина мать, Евдокия Ивановна. – Все же там для молодых жизнь больше подходящая! А у нас тут что: клуб да библиотека – все мероприятия. Ты умница, диплом на отлично, что ж себя в селе-то…

– Мам, я не хочу в город. – Любаша будто даже виновато посмотрела на маму. – Мне у нас нравится, в Богородском.

– Что ты, Дуся, – покачала головой бабушка. – Девчонку гонишь, едва та домой приехала! Захочет, так и какие ее годы – уедет хоть в город, а хоть бы даже и в саму Москву!

– Да я не гоню, – Евдокия обняла дочь. – Сама по ней соскучилась, но ведь у нее жизнь впереди…

– Ладно вам, бабоньки, что запричитали! – усмехнулся дед. – Дайте девчонке отдохнуть! Дома и стены помогают! А ей уж скоро на работу, к Борисову нашему в подчинение! Научит ее, опыт будет, а там уж и сама решит, чего ей хочется! Давай-ка, матушка, неси наш подарок внученьке на окончание!

Любаша с восторгом разглядывала маленькую золотую подковку на тоненькой цепочке, у нее никогда не было таких украшений. Она переводила счастливый взгляд с мамы на бабушку с дедом, и в тот момент ее счастье было таким… бесконечным и ярким… Этот момент Люба будет вспоминать потом всю свою жизнь, и в самые трудные моменты он будет придавать ей силы.

Мать Любаши, Евдокия Ивановна, всю свою жизнь прожила в родном селе, работала в местном управлении колхоза счетоводом. Замуж она вышла за своего односельчанина, Егора Красавина, который служил в пожарной части. И жить бы да жить молодым, но горе постучалось в дом… Когда Любашке исполнился всего год, Егор погиб на пожаре. После такой потери так и не смогла Евдокия найти в своем сердце места ни для кого больше, кроме своего Егора, хоть и сватали молодую вдову хорошие, не бедовые мужики. Вернулась тогда Евдокия из комнаты в колхозном общежитии, выделенной молодой семье, в дом своих родителей и всю свою любовь отдавала дочке.

Любаша росла веселой и озорной девчонкой, но училась старательно, учителя хвалили ее, и Евдокия дочерью гордилась. А вот теперь, когда Люба вы- училась «на доктора» и вернулась в родной дом, она была и рада, и не рада… Хотелось для дочки большего, чем местная больница, но и отпустить от себя… «Все же хорошо, что Люба решила остаться в Богородском!» – решила Евдокия. А там, как уж Бог даст!

А Любаша ни о чем не думала сейчас, она просто была счастлива! Оттого, что снова утром побежит на речку и роса будет приятно холодить босые ноги, и оттого, что будет помогать маме выгонять в стадо Рыжуху и ее теленка Бурку. А вечером они с дедом усядутся на старую скамью у крылечка, полосатый кот Васька подставит под Любину ладошку обкусанные в драках с соседскими котами уши, и станут смотреть на рассыпавшиеся по темному небу алмазы…

Утром понедельника явилась Любаша в сельскую больницу, которая расположилась на окраине Богородского, окруженная сквером и невысоким забором. Еще школьницей бегала Любаша мимо приземистого здания и думала, что обязательно будет здесь работать! И вот теперь она шагала по выложенной булыжником дорожке, ведущей к главному входу.

– Красавина! Ну, очень рад, очень рад! – встретил Любашу главный врач местной больницы Аркадий Степанович Борисов. – Молодец, что вернулась в родное село, у нас работы здесь непочатый край! А молодежь все в город норовит уехать, там жизнь поинтереснее. Ну, ступай к Людмиле Васильевне, получай форму и все, что доктору молодому положено! А после обеда пойдем с пациентами знакомиться!

Так и началась трудовая деятельность Любаши Красавиной, и совсем скоро ей уже казалось, что она давным-давно так живет. Пробегает ранним утром по вымощенной дорожке до больничного крыльца, облачается в белый халат и шапочку и идет в стационар. А после обеда собирает старенький докторский саквояж, доставшийся ей по наследству от ушедшей на заслуженный отдых Тамары Олеговны, и идет на домашние посещения. Кто-то из сельчан, кто не может сам явиться в больницу, ждет ее, чтобы доктор Люба, как прозвали ее пациенты, поставила укол или измерила давление. Любе нравилась ее работа, хоть иногда к вечеру она и не чуяла под собою ног.

– Ну, Любаня, ты молодец! – хвалил Борисов новую свою сотрудницу. – Дело свое знаешь, да и пациенты тебя нахваливают – рука легкая, улыбка приятная, от этого и болячки быстрее проходят. Вот что, девонька: в соседней Калиновке фельдшерский пункт остался совсем без доктора, нужно подстраховать. Петр Фокич сам заболел, в город на операцию положили, а Наташа, медсестра его, одна не справляется, да и ей самой скоро рожать, в положении она. Поедешь?

– Если нужно, то поеду, – согласно кивнула Люба. – Надо, значит надо.

Наскоро собравшись, Любаша попрощалась с домашними, и ранним утром УАЗ-«буханка» с красным крестом на боку повезла ее в соседнюю Калиновку. Деревня была не такая большая, как Богородское, но все же и не маленькая. Калиновский колхоз славился на весь район рекордными надоями, там был большой животноводческий комплекс, и люди в Калиновке жили справно, добротно. Дворы и хозяйства были хорошие, новая школа была год как отстроена. Сельчане говорили, что скоро и больницу новую начнут строить, а пока в помощь жителям Калиновки был небольшой фельдшерский пункт, расположенный в старом, но добротном бревенчатом доме.

Петр Фокич Кузнецов, который уже лет двадцать как заведовал пунктом, а сейчас вот сам вынужден был прибегнуть к помощи своих коллег, жил недалеко от пункта, а Любе Калиновское правление выделило половину дома, в другой половине которого жила та самая медсестра Наташа с мужем Григорием и собакой Найдой.

– Любаша, я так рада, что вы приехали! – Наташа встретила коллегу как родную. – Мне тяжеловато одной, особенно если по домам ходить приходится. Ноги отекают, спина болит! Пойдемте к нам обедать, Гриша скоро тоже придет – он в совхозе работает водителем, мы вас так ждали!

Так что все переживания Любиной бабушки Екатерины Прохоровны, что девочка «останется голодной в этой самой Калиновке, все же это не дома», оказались совершенно напрасными. Наташа рассказывала, что у них здесь и как, проворно накрывая стол к обеду, и Люба подумала, что довольно сильно уже округлившийся животик не мешает Наташе хозяйничать. Но вот бегать по селу с такой нагрузкой, да еще и по летней жаре, весьма неполезно!

– «Домашних» у меня сейчас немного, – рассказывала Наташа. – Октябрина Литвинова, у нее гипертония, ей уколы ставим, так сама она не может приходить, вот к ней хожу. Нога у нее больная, тяжело ей. Еще Семенова Полина Петровна, диабет у нее, тоже домой к ней регулярно наведываюсь. Малыши еще двое у меня сейчас под наблюдением, Ерофеевы, думали их в город отправить, но Петр Фокич сказал, сами справимся. Хожу уколы делать, так они меня боятся оба – одному четыре, другому три! Сорванцы!

Любаше стало так хорошо, все беспокойства ушли, а ведь ехала сюда и побаивалась – мало ли… село незнакомое, люди чужие, как примут… Да и сама она как будет, никого ведь не знает.

Но сейчас, под опекой Наташи и Гриши, который оказался добродушным парнем с выгоревшими добела на солнце волосами, не таким и страшным все оказалось!

В половине дома, которую Любе выделили, были одна просторная комната и кухня с печкой. Окна выходили во двор, где хозяйничала строгая Найда – похожая на овчарку собака, в строгости воспитанная Гришей. Любу она приняла настороженно, но приказ хозяина «не трогать и охранять» хоть и неохотно, но исполняла. Кровать, шкаф, большой стол и четыре стула, легкие шторки-«задергушки» на окнах, а в кухне буфет с посудой и стол – вот и вся обстановка, но Любе много было и не нужно, она сюда ненадолго приехала.

Вечером она сидела на крылечке, смотрела на звезды, слушала, как затихает Калиновка, гася огоньки в окнах, и думала – как же сейчас дед Иван без нее? Сидит, наверное, гладит Васькины клочковатые уши и тоже думает, как тут Любашка? А получается, что смотрят они в одно и то же небо, на одни и те же звезды… Хорошо стало, тепло душе… словно парной летний вечер проник в нее ветерком.

Загрузка...