Глава 4 Дымом пахнет!
Задала старуха задачку! едва они с Йагой перекусить успели, ввалилась в избу, обругала обоих, швырнула на сундук пучок свежесрезанных трав и заявила:
– Иди-ка, милай, хоть водицы принеси для мого зелья. А то, ишь, умный выискался! Бабушка, стало быть, ни свет ни заря поднялась, все ноги сбила, а этот… сидит!
Рьян быстро смекнул, что злилась она не на него вовсе. И даже не на то, что пришлось по сырости да мокроте травы собирать. Злилась она на дочь, что та без ее ведома колдовала над пришлецом.
Зорка втиснулась на скамью меж молодыми, еще и пихнула Рьяна острым локтем, поторапливая.
– Что тебе, старая, воды в избе мало?
Проклятый кивнул на бочонок, из которого по велению Йаги наливал в горшок.
– А может, и мало! Явился, гость незваный! Баню ему, пожрать ему тоже, зелье свари… Хорошо устроился, царевич!
Рьян горько фыркнул. Царевич… Вот скажет бабка, так скажет! Ударил ладонями по столу, поднимаясь, взял ведро и совсем было уже вышел…
– Постой!
– Ну чего еще?
– Не из колодца набирай. К роднику иди!
Рьян едва не швырнул ведерко оземь:
– Где я тебе тут родник найду?!
– Коли захочешь…
Но Йага перебила старуху:
– А вот! – Метнулась к печи, достала метлу, походя смахнув в углу паутину, вырвала один прутик. – Куда он укажет, там и родник.
– Ты никак смеяться вздумала?
Но Йага смотрела серьезно. И смешинок в ее желтых звериных глазах было не боле обычного. Рьян взял прутик, коснувшись горячих загорелых пальцев. И девка смутилась. Довольный собою, молодец издевательски поклонился старухе и хлопнул дверью.
– Карга старая! – бормотал он, сбивая прутом остатки листьев с ветвей. – Вода ей не такая…
Но хочешь не хочешь, а дело надобно делать. Раз ведьма зелье обязательно на родниковой воде варить хочет, значит, и впрямь стоит ее принести. Рьян только крепко сомневался, что ведьма не соврала. Может, попросту спровадить решила. Не зря ж она ажно сбледнула, когда его рядом с дочкой за столом застала!
– И эта еще издевается! Прутик дала! Тьфу!
Хотелось зашвырнуть его подальше со злости. Рьян хлестнул веткой воздух, представляя, как учит уму-разуму вредных баб, и едва не упал навзничь. Прут ожил да так рванул его в сторону, что попробуй удержись!
– Ах ты погань колдовская!
Молодец вцепился в хворостину двумя руками – не выронить бы! А та все тянула в колючие заросли шиповника. Шагнешь не в том направлении – извивается и жалит, ровно змея!
– Да что ты?! Я только обойду!
Но обойти прут тоже не давал – вел в самые колючки.
– Стой ты! Стой, скотина упрямая!
Ветка оплела запястье и уколола нежную кожу у локтя. Рьян зашипел, принялся растирать больное место, а прут – прыг! – и уже на земле! Ползет, точно живой, меж сухих трав, тревожит рыжие листья! Тут уже колючки – не колючки, не потерять бы из виду!
Рьян с треском ломанулся в заросли. Бегал он хорошо, но поди поспей за ведьмовским оберегом. Тут уже не уследишь, куда ступаешь и чем пачкаешься. Вспугнутая шумом лосиха проводила молодца задумчивым взглядом, он и удивиться не успел. Так и вывалился из кустов. Потный, грязный, тяжело дышащий, злой, как шатун! Каблуком втоптал мигом ставший безжизненным прут в грязь. Однако ж к роднику вышел. И право слово, если и варить зелья на какой водице, так только на такой! Чистейшей, переливающейся, словно на дворе жаркое лето, а на небе ни облачка. Источник брал начало в поросших мхом валунах, оглаживал их изгибы и с веселым звоном падал вниз, в каменную чашу, как в подставленные ладони. Рьян замер, не решаясь приблизиться к чудесному месту – едва ведро из рук не выпало. Впрочем, восхищения хватило ненадолго. Сбросив наваждение, он вспрыгнул на ближайший камень, прошелся по нему и наклонился напиться. Умылся, довольно крякая, а когда отнял ладони от лица, понял, что не один отыскал родник.
Напротив сидела девка. Да как сидела! Рубашонка мокрая все тело облепила – видать каждый изгиб, каждую складочку. Девка запрокинула голову, показывая шею, провела ногтем по ключице.
– Извиняй, славница, что помешал. Водицы наберу и пойду.
Рьян не смутился и не покраснел. Видал он девок. И одетых, и голых. И таких вот, призывно грудями покачивающих, на локти откидывающихся, видал тоже. Обыкновенно, правда, не спешил с ними распрощаться.
– Что ж ты стоишь, молодец? Неужто я не хороша?
Рьян с сожалением цокнул:
– Хороша, хороша. Не обессудь, не до тебя нынче.
И только подставил ведро источнику, как девка вдруг завизжала и кинулась на него. Проклятый не удержался на скользком, упал, выронив ведерко. Полетели брызги. И кто бы знал, что хиленький родничок так глубок! Вроде ручей ручьем, а молодца целиком укрыл!
Девка мигом запрыгнула на него верхом и придавила грудь:
– А коли хороша, то ты тут со мною и останешься!
Острые ногти прорезали рубашку, вода исказила лик. Теперь не красавица приманивала Рьяна, а бледная тетка с перекошенным зубастым ртом топила его.
Ледяная водица сковала руки-ноги, вместо воздуха в нос полилась погибель. Но и Рьян не первый день на свете жил. Всю силу духа приложил, чтобы не дать себе трепыхаться. Замер, расслабился. Девка ослабила хватку, а он – ап! – и высвободился. Но вылезти из родника нечисть ему не дала. Пальцы ее скрючились, шея вытянулась, глаза замерли, как у рыбы дохлой. Так она и пошла на него – мертвянка.
Недолго думая, парень подхватил ведерко, размахнулся и шарахнул ей по уху. Девка не увернулась. Шея жутко захрустела, голова склонилась набок так сильно, как не бывает у живых. Но нечисть того и не заметила.
– Мой будешь! Здесь останешься! Ласкать тебя стану!
– Прости, славница! Мне как-то больше живые по вкусу.
Рьян нахлобучил ведро ей на голову и пнул в живот – уродина раскинула руки и упала. Но прежде чем коснуться воды, сама стала водою и осыпалась вниз уже каплями. Только ведро осталось в каменной чаше. Выловить бы его да убраться поскорее… Но стоило молодцу наклониться, как утопница выросла у него за спиной. Обхватила за пояс, коснулась губами шеи – точно ледышку за шиворот кинули!
– Куда же ты, лю́бый?
Зубы коснулись кожи, запах сырой земли обдал Рьяна… Все? Вот еще! Видно, этот рыжий богам мил. Мертвянка отшатнулась от него, заскулила, на четвереньках побежала к камням прятаться.
– Тьфу! Тьфу! Дымом пахнет! Поди прочь, дымный! Тьфу на тебя!
Рьян сглотнул слюну пересохшим ртом. Не отводя от утопницы взгляда, достал ведро, зачерпнул воды и медленно попятился от источника. Когда звон воды стих, а мокрая рубаха начала вновь ощущаться на теле, дрожащей рукой пригладил волосы.
– Вот тебе и перепекла, как хворого младенца, – пробормотал он.
На том указания старухи не закончились. Для колдовского зелья ей требовались и водица особая, и коренья, которые Рьян непременно сам должен был собрать, и времени куда больше, чем хотелось бы. Но молодец оказался не прочь лишний раз зайти в избу к ведьмам. Хотя бы и для того, чтобы отблагодарить лесную госпожу за спасение. А что нарочно подгадал для того время, когда Зорка из избы уйдет, так то просто чтобы не злить бабку лишний раз.
Денек, когда он снова наведался в чащу, выдался погожий. Самое то по ельничку прогуляться. Солнце ярко прощально сияло сквозь облезлые ветки, даже мошкара какая-то сновала, точно невдомек ей, что вот-вот снег выпадет. Сухие травы шуршали под ногами, так и тянуло прилечь да понежиться, вдыхая их пряный дух, а там и ко сну можно готовиться. Рьян помотал головой: не его это желание! Он Срединный лес с самого детства не любил, а уж в траве кататься и вовсе никогда не думал. Проклятье росло… Не ровен час от того, кем молодец родился, и вовсе ничего не останется…
С такими невеселыми думами и зашел он во двор. Показалось, что в черных глазницах коровьих черепов мелькнул огонек, царапнул внимательным, пытливым взглядом. Показалось. Наверное.
– Избушка, впусти, сделай милость! – привычно обратился он к слепой стене хаты.
В ответ раздался задорный смех.
– Не впускай, не впускай! Мне матушка велела пришлых молодцев в избу не приглашать! – В окошко выглянула Йага. Она подперла ладонью подбородок и хитро подмигнула. – Поэтому так говори. Чего пришел?
Рьян залюбовался. В рамке почерневших от времени резных наличников, под медовыми солнечными лучами, в ярком красном сарафане сидела истинная дочь леса. На подоконник она поставила корзинку с мухоморами и принялась чистить их маленьким ножичком, дескать, я тут делом занята. Ловкие пальцы споро убирали листья, обрезали корешки, скидывали слизней, где попадались. Горячие пальцы – Рьян то хорошо помнил.
– Да вот… Два слова молвить зашел.
Слова давались нелегко. Не привык северянин спасибо говорить, как не привык и к тому, что ему помогали за просто так.
– Что же?
Вот колдовка! Еще допытывается! Рыжий процедил:
– Я когда за водицей ходил…
– Купаться-то? – не преминула поддеть его ведьма.
– Не купаться. Чуть не потоп я. Там… нечисть была.
– И что же?
Говорила девка вроде от сердца, а глаза поблескивали хитро: сама ведь все знаешь, что мучаешь?!
– Ну и сожрала бы, кабы ты меня прежде в печь не сунула! – рявкнул северянин.
– А-а-а-а. Ну да, сожрала бы. Я ж тебя от нелюдьев и перепекла. Так сказать-то что?
Сказать хотелось много чего, да все не для девкиных ушей. А она еще и издевалась, ресницами хлопала! Что же, поклоны бить ей теперь? Пока Рьян думал, ведьма подвязала волосы шнурком, чтобы не мешали, открыла уши.
– А это у тебя что?
В ушах покачивались два птичьих черепа. Йага не на шутку смутилась.
– Это… серьги.
– Это ж черепа!
– Ага, вороньи. В лесу нашла и… – Девка запнулась. А как не запнешься, когда на тебя глядят ошалело и рот разевают. Она неуверенно докончила: – Думала, как у тебя будут.
Молодец с трудом отвел взгляд от белеющих костей. Ведьма она и есть ведьма. Ну черепа. Подумаешь! У всякого народа свои украшения. Зато теперича ясно, как спасибо сказать да не унизиться при этом! Он подпрыгнул, цепляясь кончиками пальцев за подоконник, легко подтянулся и сел в оконном проеме. Йага потеснилась, но не отпрянула.
– Вот что, – сказал рыжий, – собирайся-ка ты да пойдем на торг.
– Куда?
– На торг. Нормальные серьги тебе купим.
И вот теперь-то ведьма отстранилась. Рассеянно коснулась своего чудно́го украшения, потупилась.
– Не могу.
– Отчего же? Подарок тебе будет. Разве вам с бабкой подарков за колдовство не приносят?
– Приносят, – едва слышно прошептала она. – То-то и оно. Сами приносят…
– Так вам, бабам, не угодишь! Принесу, скажешь, не то…
Рьян сам себя оборвал. Йага надулась, отошла от окошка, отвернулась, перебирая пучки сухих травок, развешанные на стенах. И так плечи ее опустились, так вся ладная фигурка занемела, что и до мужика дойдет.
– Ты никогда не была в селении?
Йага спрятала лицо в ладонях: не то стыдилась, не то горевала. Рьян хотел было подойти утешить, но не решился.
– Матушка не велит, – тихонько призналась девка.
– Так ты что, у нее взаперти?
– Нет! – горячо замахала. – Нет! Матушка ничего мне не воспрещает! Просто… просит. От людей беды одни…
– Не от людей, а от баб, – поправил молодец. – И что же ты ни разу ее наказ не нарушала?
– Что ты! Я в роще бываю. Часто. На охотников смотрю. И девки по весне ходят песни петь, а я из зарослей подпеваю!
Рьян пальцами зачесал назад волосы, едва не выдрав их от досады. Вот же связался! Теперь просто откупиться от ведьмы не получится. Не бросишь же эту дуреху у бабки под поневой!
– И что, до старости тут сидеть будешь?
Лохматая нитка не выдержала, оборвалась. В руках у Йаги остался пучок сухой крапивы.
– Матушка любит меня. Беспокоится. Как ее расстроить?
– А как тебя расстраивать, так можно? Неужто тебе по сердцу без людей, без подружек в глуши?
– Есть у меня подружки… Белки, жабы, зайцы…
– Угу, подружки есть, а ума нет. Собирайся, говорю. Хоть раз поглядишь, как люди живут. Ничего твоя старуха не дознается.
Ведьма замахнулась на него крапивой:
– Это так-то ты ей платишь за доброту и за то, что она зелье тебе сварить обещала?
– Это так я тебе плачу. Присмотрел бы, чтоб ничего не случилось. Ты ж все одно рано или поздно пойдешь к селу, не утерпишь. А под охраной оно всяко спокойнее. – Рьян плутовски сощурился. – Но коли не хочешь, силком не потащу. Бывай, Йага!
Примерился уже спрыгнуть наземь, но девка метнулась к нему и вцепилась в рубашку. Мухоморы так и покатились с подоконника на пол.
– А точно присмотришь?
Рьян взял ведьму за горячие пальцы и пообещал:
– Зубы выбью тому, кто обидеть помыслит.