Наконец объявили «станцию Шаховскую, конечную». Филу не терпелось скорее размять уставшие за три часа ноги. Он запихнул Шерифа в переноску, надел рюкзак и вышел на платформу. Здесь было холоднее, чем в Москве. Одноэтажное, грязно-голубого цвета здание вокзала выглядело совсем маленьким, как в старых советских фильмах. Фил поплотнее застегнул куртку и поспешил к нему.
Внутри по периметру стояло несколько стульев. Кроме двух пожилых рыбаков, в помещении никого не было. Он подошел к кассе.
– Мне два билета до Ржева.
– До Ржева не продаем, – сердито буркнула кассирша и захлопнула окошко перед самым его носом.
– Как так? – Фил в растерянности застыл на месте. Рыбаки перестали разговаривать и уставились на него.
– А тебе куда надо-то? – спросил тот, что постарше. Он носил огромные рыбацкие сапоги, шапку-ушанку и распахнутую настежь телогрейку. Лицо его раскраснелось, ему явно было очень жарко.
– Мне, вообще-то, до Великих Лук, – поколебавшись, ответил Фил.
– Это как же? – удивился тот, что помоложе. – На автобусе оно, наверное, ближе?
Он был экипирован посовременнее – в комбинезон и куртку-аляску с меховым воротником. Тот, что в ушанке, посмотрел на часы:
– Да не, автобус все, тю-тю, теперь завтра только.
– Мне на электричке надо, – вздохнул Фил, – до Ржева.
– А, ну так это можно. Только муторно. «Кукушка» только вечером будет. Как ему? До Ржева, а там до Русаново?
– Да ну, – возразил тот, что в аляске, – зачем до Русаново? До Старой Торопы, а там прям до Лук.
– Так тоже можно. В общем, держись нас, мы в том же направлении.
– А как же билеты?
– Так в поезде и купишь.
Времени было много, а делать нечего. Оставив переноску рыбакам, Фил решил прогуляться. Он взял Шерифа на поводок, и тот с радостным лаем принялся носиться вокруг него. Очень хотелось есть. За вокзалом он свернул направо, на улицу с названием 1-я Советская. Чудно, значит, есть и вторая, и третья Советская. Почти в каждом городе найдется такая. У людей совсем нет фантазии. Поэтому и улицы все одинаковые, безликие.
Буквально в пятистах метрах он заприметил KFC. Купив большой баскет и пепси, разместился на скамейке в сквере неподалеку. От мысли, что сейчас он один вдали от дома, гуляет просто так посреди незнакомого города, в то время как все остальные сидят в классе, все внутри возликовало. Даже захотелось танцевать. Вот оно, правосудие в действии. Сейчас как раз физика – долгая, нудная. Розалия обязательно устроит опрос, вернее, допрос с пристрастием. Потом скучная история. У исторички такой голос, как будто она сама сейчас уснет. А еще сегодня у них литература без И. А. Новая учительница, конечно, ничего, молодая, но после И. А. ее совсем не воспринимают, даже жалко. Но теперь это не его проблемы. Он делился с Шерифом кусками сочной курицы и думал, что теперь все непременно будет хорошо. Хотя поначалу все тоже шло неплохо.
* * *
На шестнадцатый день рождения Фил получил то, о чем так долго мечтал – настоящую профессиональную камеру и несколько объективов. Утром родители торжественно вручили ему завернутую в золотую бумагу с красной ленточкой коробку.
– Ух ты, это же Canon! – Фил восторженно крутил ее в руках. – Спасибо! Пап, мам!
– Не разбей, пожалуйста, в первый день. Она дорогая, – предостерег отец.
– Я говорила же, что он обрадуется. – Мама сжала папину руку.
– Обрадуется? Да я самый счастливый человек в мире!
Все утро он разбирался с подарком, настраивал, проверял. И как это маме удалось уговорить отца на такой подарок? Фил знал, что тот не относился к его увлечению серьезно. Все-таки иногда мечты сбываются.
Фил не слишком любил свой день рождения. Обычно это был семейный праздник, на котором собиралась толпа родственников. Мама с бабушкой накрывали стол, и, несмотря на вкусную еду и щедрые подарки, Фил чувствовал, что это не его торжество.
Когда он был младше, хотелось такого праздника, как в американских фильмах. Чтоб собралась куча детей, все носились и стреляли из водяных пистолетов, участвовали в дурацких конкурсах. Или пригласить друзей в аквапарк. Но отец считал, что в первом случае дети разнесут всю квартиру, а во втором могут нанести себе увечья, отвечать за которые придется ему. Зато он любил хвастаться успехами сына перед гостями. Всегда произносил тост, что-то вроде: «И вот еще один год пройден с хорошими результатами. И так держать. Не сбавлять темп. Идти к цели». К какой именно, Фил даже не догадывался. Да и вряд ли, если результаты были бы не такими удачными, день рождения не наступил бы. Интересно, если бы он учился на тройки, родственники не собирались бы каждый год?
Конечно, приятно, когда тебя превозносят. Когда он был маленьким, его просто распирало от чувства собственной значимости и хотелось заслужить еще большей похвалы. Но чем старше он становился, тем больше испытывал неловкость от такого внимания. Он понимал, что гостям нет никакого дела до его успехов, да и до самого именинника. Они пришли хорошо провести время среди таких же взрослых, вкусно поесть и повеселиться. Он напоминал себе дрессированную собачку в цирке. Вот объявляют его выход, все аплодируют и через пять минут о нем забывают.
По-настоящему классный день рождения у него был, пожалуй, один раз, когда ему исполнилось шесть. Они были на даче и позвали всех соседских детей. Сентябрь тогда выдался теплым. Все нарядились пиратами, даже мама с бабушкой. На участке установили веревочный городок и искали клад, который мама закопала под яблоней. Тогда это был действительно только его праздник.
Но в этот раз он впервые отмечал день рождения с друзьями, без родителей. Он знал, что Лиза с Полыниным приготовили сюрприз, и ему не терпелось скорее улизнуть из дома.
– Возьми деньги. Купите пиццу?
– Угу.
– И куртку возьми, вечером будет прохладно.
– Хорошо.
– Ты помнишь, что в десять надо быть дома?
– Помню.
Фил еле дождался лифта и пулей вылетел из подъезда.
Полынин и Лиза уже ждали его во дворе.
– С днем рождения! – заорали они хором, как только он вышел, и накинулись на него с объятиями.
– Куда идем?
– Сейчас увидишь, вернее, нет. Тебе нужно завязать глаза.
Лиза достала из рюкзака платок.
– Да ладно. Это еще зачем?
– Чтоб был сюрприз.
Фил послушно дал надеть на себя повязку. Петя и Лиза вели его с двух сторон под руки и хихикали. От предвкушения приятно щекотало внизу живота.
– Тут недалеко.
Идти с завязанными глазами было некомфортно и немного страшно. Фил ступал маленькими шажками, и получалось, что Лиза с Полыниным практически тащили его за собой. Где-то совсем близко проехала машина, и Фил отскочил в сторону. Зацепился за бордюр и чуть не упал. Инстинктивно захотелось снять повязку. Но Лиза его остановила.
– Ты чего? Совсем нам не доверяешь, что ли? Расслабься.
– Ладно.
Они зашли в подъезд, поднялись на лифте, потом еще несколько ступенек по лестнице. Пахло мусоропроводом и мышами, а может, и крысами.
Лиза долго возилась с ключами, видимо, пытаясь открыть дверь.
– Блин, я же проверяла, вчера все получилось. Может, замок сменили?
– Дай, я попробую. – Полынин усиленно засопел. – Оле гоп!
Фил понял, что дверь поддалась. Первое, что он почувствовал, это ветер с запахом осени.
– Пипец, я дальше не пойду, – отрезал Полынин и отпустил Фила.
– Ты чего, высоты боишься? – спросила Лиза.
– Боюсь.
– Да ладно!
– Каждый человек чего-то боится. Я вот высоты. И что теперь?
Фил так и стоял с завязанными глазами.
– А чего раньше не предупредил?
– Не подумал.
– Эй, можно уже снимать?
– Сейчас.
– Не понимаю, знал и ничего не сказал.
Теперь Лиза вела Фила за руку.
– Стой, вот сейчас можешь снять.
Фил сдернул повязку и замер. Казалось, что он парит в небе. Они стояли на самом краю крыши обычного панельного дома, от бездны их отделяло невысокое ограждение. Фил посмотрел вниз.
– Ух ты! – Под ними куда ни глянь простирался огромный город. Ветер трепал волосы, и в груди все клокотало. Колени немного дрожали не то от страха, не то от радости. Фигурки людей были едва различимы, зато улицы и магистрали хорошо просматривались на много километров вперед. Дороги напоминали русла рек, по которым струился поток машин. Кое-где были видны зеленые островки парков и скверов с легкими проблесками золота. Крыши домов возвышались над городом, как великаны.
– Кайф.
– Я знала, что тебе понравится. Люблю здесь бывать.
Фил вынул из футляра новую камеру и стал щелкать. Страха уже не было. Хотелось запечатлеть каждый миг этой красоты.
– А ключ-то у тебя откуда? – спросил он, когда первый восторг прошел.
– Бабушка – главная по подъезду.
– Так ты здесь живешь?
Фил подумал, что Лиза бывала у него часто, а вот он у нее никогда.
– Ага.
Потом они вспомнили о Полынине. Он так и застыл у выхода на крышу.
– Петь, да ладно, совсем не страшно.
– Ну уж нет.
– Тогда мы к тебе.
Они присели, прислонясь к чердачной двери, а Полынин расположился рядом, высунувшись по пояс, в дверном проеме.
– Тебе и правда страшно?
– А ты как думаешь? Чуть привстану – все кружит. У меня с детства так. Даже на стул не могу встать во весь рост.
– Я змей боюсь, – сказал Фил, чтобы подбодрить Петю.
– Змей – это ладно, может, они тебе и не попадутся за всю жизнь ни разу. А ты чего боишься?
Лиза задумалась.
– Пожалуй, ничего.
– Да ладно, вообще ничего? – даже обиженно спросил Полынин.
– Ну, если совсем глобально, то все страхи это страх смерти. Наверное, смерти боюсь.Ты принес? – обратилась Лиза к Полынину, чтоб перевести тему.
– А то!
Полынин торжественно достал из рюкзака бутылку.
– «Кагор Монастырский», – прочел Фил.
– Другого у матери не было.
– А тебе ничего не будет?
– Да она и не заметит. Это так, на случай болезней.
– А штопор-то взял? – спросила Лиза.
– Штопор… не взял.
– Полынин, ты что, совсем? Вот всегда с тобой так! – Лиза вертела в руках бутылку. – И что же теперь делать?
– Что делать, что делать. Муравью нос приделать. Чуть что, Полынин виноват. А сама чего не подумала?
Петя расстроенно искал хоть что-нибудь в рюкзаке.
– Предлагаю разбить горлышко, – изрек он.
– Давайте ключом расковыряем, – предложил Фил.
Он достал ключ и попытался протолкнуть пробку. Но она только раскрошилась, и пришлось выковыривать её по кусочкам, часть провалилась внутрь. Наконец, бутылка поддалась.
– Ну что, причастимся. – Полынин глотнул из горлышка. – Аминь.
– Ну, с днем рождения! – прокричала Лиза. – Ура!
Кагор был приторный, с привкусом пробки.
– Бабушка с ума бы сошла, если бы меня сейчас увидела. Это ее страшный сон – пьющий подросток на крыше. Она и так меня во всех смертных грехах подозревает. Ей везде чудятся сигареты, наркотики и террористы.
– Это все телевизор.
– Неужели и мы такими будем?
– Нет, не будем, – серьезно заметил Полынин, – у нас есть ТикТок и Нетфликс.
А потом наступил вечер, и город внизу раскрасился тысячей огоньков.
Лиза включила музыку на телефоне. Встала и начала медленно двигаться в такт. Худенькая фигурка кружилась в странном танце. My boy, My boy, My boy, Don’t love me like he promise. My boy, My boy, My boy, He ain’t a man and sure as hell ain’t honest.
Даже Полынин вылез из своего укрытия и уселся поудобнее.
– Классно танцует.
– Давай, пойдем же.
Лиза протянула Филу руку.
My boy, My boy, My boy, Don’t love me like he promise. My boy, My boy, My boy, He ain’t a man and sure as hell ain’t honest.
Голова слегка кружилась от вина. Они то сходились, то расходились в такт музыке, у Лизы были очень холодные руки, и она грела их в задних карманах брюк Фила, теперь Лиза была совсем близко. От соприкосновений Фила познабливало.
Начался следующий трек, но останавливаться не хотелось.
– Ну хватит вам. Мне уже скучно, – подал, наконец, голос Полынин и даже привстал.
Тогда Лиза и Фил не сговариваясь подхватили его с двух сторон и стали кружить.
– Идиоты, какие же вы идиоты! – кричал Полынин, но было видно, что ему уже не страшно.
Полынин скинул несколько фоток с крыши и ночью, лежа в кровати, Фил выложил их у себя в ленте и написал: «Лучший день рождения с лучшими друзьями» – и тут же увидел, что и Лиза выложила фото, где они танцуют. Через несколько минут он получил лайк от И. А. и комментарий: «С днем рождения! Не знал, что ты Дева». Фил улыбнулся и ответил: «Она самая».
До этого он и не подозревал, что И. А. смотрит его профиль. Аккаунт И. А. был закрытым, и Фил отправил запрос на добавление в друзья. И. А. тут же добавил. Фил стал пролистывать его посты. В основном это были фотографии из разных стран. Многие он уже показывал на уроках. Что и говорить, И. А. умел жить красиво. Помимо преподавания в школе, он давал частные уроки и иногда писал статьи об образовании и воспитании детей. Вот о чем говорила Лиза, когда спрашивала, не думал ли он уехать после школы. Пожалуй, действительно было бы интересно отправиться куда-нибудь, а еще лучше вместе с И. А.
Было несколько фоток с каких-то праздников. А еще детский снимок И. А. на утреннике в садике. Он стоял на стуле в шортах и с заячьими ушками. Фил улыбнулся и лайкнул. «Вы были милым ребенком», – написал он. «Я и сейчас милый», – ответил И. А.
* * *
Покончив с едой, Фил огляделся по сторонам. Сидеть на скамейке становилось все холоднее. Он прошел дальше по улице, но ничего примечательного там не было, тогда он повернул в другую сторону и уперся в здание кинотеатра. Здорово бы было зайти погреться и посмотреть какой-нибудь фильм, но с собакой нельзя. У входа шныряли подростки, наверное, прогуливали уроки. Они с интересом изучали Фила, а он их. В таких местах все друг друга знают и сразу видят чужака. Может, затеряться в большом городе даже легче. Покрутившись еще немного, он вернулся на вокзал. Рыбаки нашлись на том же месте. Фил присел рядом, забрал переноску и поблагодарил за помощь.
– Да не за что, – ответил краснолицый, тот, что был в ушанке. – Все думали, зачем тебе такой маршрут сложный. Ты не в бегах?
Он рассмеялся и хлопнул Фила по плечу.
Фил весь съежился.
– Так удобнее с собакой.
Он постарался выдавить из себя улыбку, но, похоже, рыбак его уже не слушал.
До отхода поезда оставалось еще целых три часа. Чтобы убить время, Фил достал телефон и, заново зарегистрировавшись под вымышленным именем, зашел на страничку Лизы во «ВКонтакте». Первое, что он увидел – свою фотографию с подписью: «Фил, ты где? Все тебя ищут!» Волнуются, значит. Двадцать два комментария. Точно такой же пост – у Полынина. Все про него пишут. От чувства собственной значимости он даже пролистал новостную ленту. Но в новостях про него ничего не было. Интересно, И. А. в курсе, подумал Фил, потом поспешно выключил экран и огляделся. Рыбаки продолжали беседовать. Наверное, все же надо было оставить записку. Он решил, что как только доедет до места, обязательно напишет. Вокзал стал наполняться пассажирами. Фил занервничал: интересно, как происходят поиски, передают ли, как в кино, информацию на все станции? Часы ожидания тянулись ужасно медленно. Он вышел наружу, купил шоколадный батончик в ближайшем ларьке, а когда пришел обратно, все сидячие места уже были заняты. Он еще походил взад-вперед по перрону, потом пробежался туда и обратно с Шерифом, чтобы согреться, когда наконец показались и его попутчики.
– Эй, пацан, поехали.
Тот, что постарше, кивнул в сторону прибывшего поезда. «Кукушка» оказалась тепловозом всего с одним плацкартным вагоном, и Фил с трудом втиснулся между рыбаками.
– Ты сам откуда будешь?
– Тут рядом живу, еду к родственнику, – соврал Фил.
– Рыбалку любишь?
– Конечно! – и тут же подумал, что последнее время он только и делает, что врет. И ведь ничего бы не случилось, если бы он признался, что рыбалку не любит. Да и людей этих видит первый и последний раз в своей жизни. Неужели мнение случайных встречных ему так важно?
– Наш человек. – Мужчина в телогрейке хлопнул Фила по плечу. – У меня сын твоего возраста, не любит. Ничего ему не интересно. Совсем ничего!
Он тяжело вздохнул.
– В прошлом году на море его вывезли, говорю ему: сынок, красота-то вокруг какая, пойдем с маской поплаваем, рыбок посмотрим. Не хочет. На гору взобраться, там такие кипарисы, воздух. Не хочет. Сидит целый день в своем телефоне. Чуть ли не силой его каждый день на море таскали. Лежим, значит, на пляже, солнышко припекает, ребятишки мелкие замок из песка строят, галдят. Море гладкое, все переливается. Я ему говорю: хорошо-то как. Он – угу. Спрашиваю, мороженое будешь? Угу. А я чувствую, он же даже не слышит. Ну и я ему: а говно мамонта будешь? А он – угу. И тут я разозлился. Телефон этот выхватил и зашвырнул подальше в море. М-да. – Рыбак помолчал немного, но потом снова заговорил: —Если б вы видели, как он на меня посмотрел! Я думал, убьет. Если бы было чем, точно убил бы. Ему, получается, эта фитюлька дороже отца. Вот такие дела.
– Ладно, нормальный у тебя парень, не пьет, не курит, чего еще надо, – решил подбодрить друга рыбак в аляске. – Вон, у меня у шурина дочка, симпатичная такая, смышленая, учится хорошо. Но тут чудить стала. Сначала говорит, мусор, значит, чтоб по-разному складывали, сортировали, значит. Я ей говорю, Маша, ну это у них в Москве там, от нечего делать контейнеры разные, а у нас-то зачем? А она: что мы, мол, все вокруг убиваем, от нас один вред. Экология, мать ее. Ну, там много чего было, что шубы нельзя носить, кожу. Спорили мы с ней страшно. Говорю, а для кого же все вокруг, если не для человека? Но это все цветочки. Под конец заявила, что вообще она никакая не Маша, а живет не в своем теле, и чтоб звали ее Игнатом. Вот так! Растили, понимаешь, Машу, а получился Игнат.
– Ох, мать твою за ногу! Ну, и вы чего?
– Ну, шурин врезал ей как следует. Скандал был страшный. В комнате ее запер. На хлеб и воду посадил. Интернет отключил. Все отобрал. И так неделя. Ну, бесилась она поначалу, в дверь так билась, думали, убьется. Потом успокоилась. Вроде нормально сейчас. Про Игната ни слова.
– А мусор-то при чем?
– Как при чем? С него все и начинается. Эта вся американщина к нам из интернета пролазит и до их неокрепших душ добирается.
– Да, дела.
Филу стало неловко от этих рассказов. Он испытывал испанский стыд за всю эту несусветную чушь и чтобы избежать лишних разговоров, уставился в окно.
* * *
Когда Филу было девять, отец взял его с собой на рыбалку. Это была их первая поездка вдвоем, просто так, не по делу. Такое неслыханное счастье выпадало нечасто. Отец много работал. Фил гордился, что он такой взрослый, и еще он тогда ощутил некую мужскую солидарность. Вот он и его папа едут на чисто пацанское развлечение – рыбалку. Ему очень хотелось соответствовать этому образу, он специально выбрал штаны защитного цвета и заправил их в резиновые сапоги, бейсболку развернул козырьком назад. Поначалу было даже приятно сидеть на берегу со спиннингом, наблюдать, как расходятся круги на воде и как стрекозы маленькими самолетиками садятся на гладкую поверхность речки. Солнце приятно припекало спину, застывшая тишина убаюкивала. Фил представлял, что рыба вот-вот клюнет, что он ловко подсадит ее и вытащит наружу и что отец будет всем рассказывать, какой он молодец. Но ничего не клевало, его даже заклонило в сон, и когда леска натянулась, он начал потихоньку крутить ручку катушки, как учил отец, но рыба была тяжелая и тянула вниз. Отец подскочил к нему на помощь, перехватил спиннинг. И вот блестящая рыбина уже билась что есть силы на крючке.
– Держи!
Фил схватил двумя руками скользкое рыбье тело и наблюдал, как отец достает у рыбы изо рта огромный крючок. Тогда в горле все сжалось, как будто крючок был внутри у него самого. Огромные печальные рыбьи глаза смотрели прямо на Фила. Рыба все пыталась вырваться.
– Пап, не надо! – вдруг закричал он. – Давай отпустим, ей больно!
Отец взирал на него с недоумением.
– Ты что с ума сошел? Это же рыбалка, спорт, в этом вся суть.
– Пожалуйста, отпусти, – сквозь слезы умолял Фил. Он все еще держал рыбу дрожащими руками, а потом подошел к самому берегу и кинул ее обратно в воду. Рыба дернулась и быстро исчезла в глубине реки. Отец ничего не сказал, а отошел чуть в сторону и продолжал угрюмо закидывать спиннинг. Фил просто сидел рядом и наблюдал.
Когда они возвращались к машине, отец все же вставил:
– Это было глупо, она все равно сдохнет.
Больше на рыбалку Фил не ходил.
* * *
– Ты чего загрустил? – Краснолицый достал из рюкзака сверток и протянул Филу бутерброд с колбасой. – На вот!
– Спасибо!
– А пса-то можно угостить?
– Можно. – Фил тут же вспомнил, что кормить собаку со стола, а тем более колбасой, родители никогда не разрешали.
Шериф радостно закрутил хвостом.
– Хороший пес! Норный! – Краснолицый потрепал Шерифа за ухом. Тот съел колбасу и завалился на спину, подставив пузо, чтоб почесали.
– Охотились уже?
– Нет еще.
– Не тяни. Дело такое, чем раньше, тем лучше. У меня тоже в детстве пес был. Отец с ним ходил и на лису, и на барсука. Знатный был охотник. Так вот, пес шкуру зверю никогда не портил, не трепал. Умный был. Потом состарился, нюх уже не тот, и видеть стал плохо. Отец его и пристрелил на заднем дворе. Да.
Фил даже жевать перестал.
– Как пристрелил?
– Ну как – вот так. А что ж еще с ним было делать?
Фил погладил Шерифа и придвинул к себе поближе. Странно все-таки устроен мир: вроде же, нормальные люди – и помочь готовы, и колбасой угощают, а потом бац – и пристрелят как нечего делать просто потому, что стал ненужным. Или запросто выкинут смартфон в море. А уж этой Маше-Игнату вообще не повезло так не повезло. А ведь спроси их, любят ли они своих детей, скажут, что да. И собаку наверняка любили. Прям как в том стишке: «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил».
Фил смотрел на тусклый пейзаж за окном. Казалось, солнце навсегда покинуло эти места и уже никогда не вернется, и на земле так и будет не то дождь, не то снег, сырость и слякоть. Поезд замедлил ход. По обе стороны, прямо у самой дороги беспорядочно раскинулись ветхие домишки. Заборы покосились или вообще отсутствовали, и вся неприглядная жизнь их обитателей была бесстыдно выставлена на всеобщее обозрение. Мимо окна проплывали полуразрушенные деревянные строения непонятного назначения, прогнившие поленницы, разбросанная ржавая утварь. Из-под снега черными проталинами проглядывали грядки, ветер трепал оторванную пленку на парнике. Пара ворон села на балку, они широко раскрывали клювы, но звука не было слышно из-за стука колес, и это придавало всему вокруг вид старого немого кино. Неужели здесь живут люди? Каждый день просыпаются, ходят на работу и в магазин, ругаются и мирятся. И вся их жизнь как на ладони, как театральная постановка. На крыльце одного из домов стояла коляска, ее раскачивала девочка лет пяти в большой не по размеру куртке, а в окне за когда-то белыми занавесками горел свет. Везде существуют люди, у каждого своя жизнь. Это мысль, несмотря на свою очевидность, поразила Фила. Почему же эта обыденность кажется такой недоступной? Ему захотелось зайти в этот дом с нестиранными занавесками. Прокрасться внутрь, вдохнуть его запах, сесть за стол, потрогать каждый предмет, стать частью этой картины. Почему ему кажется совершенно невозможным жить, как все люди? Когда все пошло не так? Может, с того момента, когда И. А. предложил им принять участие в спектакле? Хотя, наверное, раньше. Все началось с поездки в Пушкинские горы.