За окном дождь, но в нашем доме торжествует радость. Сегодня утром заходил мой бывший одноклассник Макс, который живет на два этажа выше и слегка смущаясь сообщил, что его давний знакомый Ян хотел бы пригласить меня в кино. Единственный вопрос, который возник у моих родителей – а почему Ян не пришел попросить об этом лично? Вот так, в духе простенького мыльного сериала взрослые и дали свое благословение, но я не могла сдаться так просто. Это не по-классически, нет, неа.
– Макс, а ты хорошо знаешь этого Яна? – нельзя же идти на свидание с парнем, которого ты видела всего два раза.
– Эм, мы ходили когда-то в одну школу, но в разные классы. Он старше нас на год. Ты разве его не помнишь? – да, взяла и вспомнила, конечно. Я слишком рано ушла из обычной школу в художественную. Честно говоря, я и одноклассников помню только тех, кто живет в нашем квартале. Все остальные имена и лица смешались как краски на моей палитре и лишь иногда всплывают в моей памяти, когда мне нужно нарисовать людей, а живых моделей под рукой нет.
– Увы, ни капельки.
– Мм, ладно, я пойду. Попрощайся за меня с родителями. Я передам Яну, что ты согласна, – Макс явно из-за чего-то напряжен, но мне некогда выяснять в чем причина.
Выпроводив приятеля, а чуть позже и родителей в разных направлениях, я начинаю перебирать содержимое собственного гардероба. Все такое серое, черное, одним словом темное и невзрачное. Правильно, одежда художника подвергается высочайшему уровню опасности постоянно пачкаясь краской, которая оставляет неотстирываемые пятна. Поэтому наше главное правило – недорого и практично. Удобство превыше всего. Среди бесконечных джинсов и безразмерных маек есть место и для платьев, два из которых связаны с Алексисом, поэтому вешалки с ними отодвигаются без примерки. Вечная проблема, которая изводит всех девушек мира. Для нас вещи хранят воспоминания, поэтому невозможно надеть платье, связанное с одним парнем на свидание с другим. Это как бы очень неприлично. Никто же не надевает одно и то же свадебное платье дважды. Вот и сейчас ситуация аналогичная, только масштаб гораздо скромнее.
Еще немного покопавшись в своем шкафу я все-таки нахожу еще одно платье, самое простое, бежевое с белыми горошинками. У него приличная длина и я не буду думать, как спрятать свои костлявые коленки. До меня доходит, что я не знаю во сколько мы встречаемся с Яном и я совсем не могу с ним связаться. Но у меня есть домашний номер Макса и я могу спросить у него. Его телефон записан в маминой книжке с незапамятных времен и я надеюсь, что соседи не поменяли номер. Подняться на пятый этаж для меня слишком великий труд и я набираю цифры за которыми следуют долгие гудки и запись автоответчика, сигнализирующего о моей нарастающей проблеме. Однако, не успевает трубка телефона остыть от моей руки как раздается входящий звонок. Телефонный провод приносит мне голос Яна и удивление тому, что номер он все-таки нашел. Может Макс дал? А почему тогда не позвонил сразу сам, а отправил моего соседа? Что-то мешает мне понять этого парня.
– Привет, грубиянка, – кажется, у него входит в привычку называть меня так.
– С чего ты решил, что это я? – как обычно, мой голос слегка хрипит и спотыкается, но по крайней мере не выдает моей заинтересованности. Хорошие французские фильмы всегда советуют девушкам не делать первый шаг, неважно влюбленность это, ненависть или зависть. Кто сделал первый шаг навстречу своим чувствам, тот первым и сдался, а значит проиграл этот бой. Я не выдала себя с Алексисом и здесь справлюсь.
– Потому что твои родители уже уехали и ты одна дома, – вот теперь мне становится по-настоящему неуютно. Откуда он может знать моих родителей, если они не говорили мне, что знают его? Повисшая тишина сигнализирует о не высказанном вопросе.
– Здесь должен быть вопрос, откуда я это знаю. И где взял этот номер, —кажется, он еще и мысли мои читает.
– Я бы не отказалась от логического объяснения.
– Все просто – я же ходил к этому Максу, чтобы узнать твой ответ. По дороге в подъезде встретил твоих родителей. Ты довольна? – и все-таки что-то продолжает меня смущать.
– А почему ты сам не пришел? Зачем все так усложнять?
– Просто. Считай, что я очень стеснительный и боялся твоего отца, —вроде все действительно так просто, но мой желудок продолжает сжимать невидимая рука сомнения. – Я зайду в 6. Будь готова. Целую
Целую. Пока телефонная трубка разрывается короткими гудками, я смотрю в окно. Наш двор стремительно расплывается в серых тенях, очень верно отражающих мое настроение. Рука сама находит простой карандаш и начинает выводить линии в альбоме. Через 10 минут на меня смотрит мужская фигура с цветами в руках, но без лица. Я дорисовываю большой капюшон, очки и губы, искривленные ехидной улыбкой. Что-то не складывается. Он не должен был звать меня в кино. В прошлую нашу встречу по нему было видно, что я его не заинтересовала. Моя мнительность продолжает искать скрытые стороны. Возможно, я из тех девчонок, которые всегда ищут подвох в любом проявлении внимания. Но в то же время мое сердце уже оттаяло после французского провала и мне очень хочется пойти с этим парнем на свидание. Не стоит юной девушке забивать свою голову лишними вопросами, иначе очень скоро впереди замаячит милейшая перспектива перейти из категории недоступных девушек в категорию неинтересных (а после 30 – еще и старых) девушек.
Ровно в шесть вечера раздается дверной звонок и на пороге появляется Ян, без цветов, капюшона и очков. Зато у меня есть подарок, я хочу подарить ему один из его четырех портретов.
– Вот, в общем, можешь выбрать какой-нибудь, – я смотрю не на парня, а на свои рисунки. Каждая картина для художника как родной ребенок и, честно говоря, мне жаль расставаться с ними, но мне и не придется. Ян отрицательно качает головой и даже не берет рисунки в руки. Да что ж такое со мной? Просто проклятие какое-то, не дающее мне подарить картину парню, которого я рисую. Ну, сегодня я хотя бы не плачу.
– Почему ты рисуешь меня? – его голос звучит чуть жестче, чем этого требует простой вопрос и я совсем теряюсь.
– Просто мне нужно что-нибудь рисовать. Постоянно. Если бы ты был в тот раз чуть вежливее, то узнал бы, что я училась в парижской школе искусств. Это моя профессия – рисовать.
– Разве можно научиться рисовать? Настоящие художники никогда нигде не учились. Как по мне, так это пустая трата денег, – ну, вот это уже откровенное хамство. Самое неприличное, что может сделать человек – нет, это не обозвать как-нибудь, не оскорбить. Самое ужасное – это обвинить человека в том, что он тратит слишком много собственных денег, залезть своим длинным носом в его кошелек и пересчитать все, что там есть. Нет ничего плохого в том, что человек живет по своим средствам. Пусть даже я сейчас и не имею собственных финансов, но я никогда не просила родителей отправить меня во Францию, это было их собственным решением, своеобразным подарком. Тем более, время от времени мне перепадали небольшие заказы и я могла заработать на свои карманные расходы. Осознание того, что прямо сейчас парень, которого я практически не знаю, стоит в моем доме упрекает меня в том, что я стремлюсь к знаниям. Знаете, он совсем не похож на Алексиса. Алексис хотел, чтобы я совершенствовала свой талант, а Ян наоборот… Даже не наоборот, с этим парнем вообще ничего непонятно. Свалился на мою голову со своими упреками.
– Знаешь, на самом деле я хотела подарить тебе картину, чтобы смягчить свой отказ. Ты же не спросил у меня лично пойду ли я, – вранье не мой конек и звучит более чем неубедительно, но лучше опозориться в самом начале и тем самым избавить себя от душевных страданий на последующих стадиях.
– Да? Ну, ладно, тогда пока, – его внимательные глаза опять скользят по мне, обволакивая липким взглядом, но это уже не тот взгляд, что был при нашей первой встрече. В тот самый раз это был заинтересованный взгляд, похожий на глину художника. Сейчас же это больше похоже на жидкий цемент, который сковывает движения и не дает дышать. Где-то я уже видела эти глаза. Возможно, это просто дежавю, ведь впервые я увидела Яна именно возле входной двери, но тогда он был явно добрее. В свои 16 лет я впервые чувствую такую неприязнь по отношению к себе. Даже в Париже меня никто так не ненавидел, хотя после того, как я выиграла грант у всей школы была весомая причина на это.
Дверь захлопывается и стихающий звук удаляющихся шагов довершает этот серый вечер. Вернувшиеся с работы родители находят горячий ужин на кухне и меня в спальне перед мольбертом.
– Анна? Ты вернулась даже раньше, чем мы ждали, – родители улыбаются так сладко, почти как дети. Мне не хочется им врать по такому глупому поводу, ведь маленькая ложь тянет за собой еще одну, чуть побольше и так по нарастающей. В итоге все уловки, обманы и хитрости сплетаются в огромный снежный ком, который сносит все, что ему встречается на пути. А еще из такого комка невозможно вытащить одну отдельно взятую ложь, потому что они все прилипают друг к другу. Остается лишь ждать пока весь ком не растает. Но кто знает, сколько успеет он снести на своем пути до того как его коснутся обжигающие лучи солнечного правосудия? Мне кажется, что мои мысли начинают течь не в том направлении и возвращаюсь из своего подсознания обратно в свою комнату, где на меня смотрят мои родители.
– Я не пошла. На улице шел дождь и мне стало грустно, – технически я не вру, просто не раскрываю все детали, сократив логическую цепочку до двух звеньев. Родителей такой короткий ответ вполне устраивает и они уходят ужинать, но я успеваю заметить мимолетно пробежавшую озабоченность в зеленых глазах мамы. Взрослым всегда кажется, что они хорошо скрывают свои эмоции, но глаза врать не умеют. В независимости от возраста и цвета радужной оболочки все глаза, существующие на этой планете, одинаково отражают все то, что происходит в душе их обладателя. Не как зеркало, конечно же, ведь зеркало отражает все до точности наоборот, а вот глаза показывают истину. Недаром самым лучшим считается тот актер, который способен обуздать свой взгляд и управлять им как движением руки или ноги. Однако обычным людям такая техника неподвластна и они раз за разом выдают себя, причем сами того не замечая. Я же за годы обучения изобразительному искусству научилась быстро реагировать на любое изменение в позиции объекта, особенно если этим объектом является мой самый родной человек.
Остаток этого серого вечера я провожу в размышлениях над тем, что так сильно расстроило мою маму, почему Ян так нервно реагирует на меня и что же смутило Макса этим утром. Когда тебе 16 лет все кажется гипертрофированно важным и при этом остается страшно непонятным, ты сама не знаешь, чему стоит верить и зачем. Наверное, я поступаю правильно отказавшись идти куда-то с этим странным Яном. Глупо уступать своим подростковым гормонам и гулять с абсолютно незнакомым человеком, который к тому же негативно к тебе относится. Скорее всего, он обычный грубиян, считающий себя крутым плохим парнем. Решил, что я куплюсь на его поведение и потеряю от восторга голову. Но я – девушка, обвенчанная в первую очередь с искусством, а потом с обычной жизнью. А он даже не дотронулся до моих работ. Я прихожу к очевидному логичному выводу и от этого мне становится легче. На холсте передо мной человек, двигающийся в направлении от меня. Он выглядит так словно ему задали вопрос и он уходит, не желая отвечать – его рука отброшена назад, как будто отмахиваясь от невидимого собеседника.
Эту историю можно заканчивать. Выключаю свет и ложусь спать.