Глава 8. Каша из опилок и Эльдорадо
– Нужно просто отдать это покупателям.
Был час дня. Когда Хэвон вошла, Ынсоп был занят упаковкой заказов. Книги, заказанные вчера, необходимо было отправить в течение сегодняшнего дня, и он только что пришел с катка.
– Я сделаю, давай.
– Уже всё. Дай мне знать, когда приедет курьер.
Ынсоп сложил вместе пакеты и коробки с заказами, упакованными в воздушно-пузырчатую пленку. Выслушав некоторые указания, Хэвон распаковала на столе большую принесенную из дома коробку.
– Я хочу кое-что спросить… Сейчас конец года и новогодний сезон, но интерьер здесь, мне кажется, немного скучноват. Что думает владелец магазина?
Она открыла коробку, и в ней оказались елка и разноцветные гирлянды. Ынсоп, который, похоже, не ожидал этого, смотрел на содержимое коробки.
– Я купила это, чтобы украсить гостевой дом, но мне это больше не нужно. А оставить все неиспользованным будет жалко.
– Но ведь ты хотела использовать это в ореховом доме, разве не так?
– Ничего. Долго рассказывать, но, если мы это не используем, придется все выбросить. И к тому же я люблю украшать.
Наконец на губах Ынсопа появилась улыбка. Он слегка покраснел.
– Спасибо.
– Я поставлю елку возле входа. Она почти два метра высотой. Повешу гирлянды на двери и окна. А что, если прикрепить хлопок на оконные рамы, как будто это снежинки? – говорила она, вынимая одну за другой еловые ветки.
– Не слишком ли старомодно – прикреплять хлопок? – осторожно спросил Ынсоп.
– Ты говорил, что этот книжный магазин – старый дом с черепичной крышей? – непринужденно ответила Хэвон.
Он кивнул, попрощался с ней и пошел на каток. Глядя ему вслед, Хэвон испытала неопределенное ощущение. Казалось, Ынсоп чувствовал себя рядом с ней комфортно, но в то же время он как будто не знал, что делать. Когда ему было комфортно, он был как новый человек, которого она встретила, а когда ему было неловко, это был тот парень из старшей школы.
В угловом шкафу Хэвон нашла пылесос и швабру. Она хотела было убрать, но пришла в замешательство: везде и так было очень чисто. Пол и полки были убранными, нигде не было и следа пыли. Должна ли она поддерживать порядок все время? Знает ли хозяин, что у Хэвон мизофобия? Она даже немного занервничала.
Несколько тщетно прибравшись, Хэвон начала собирать елку. Странно бояться человека, которого знаешь. Когда бывшие одноклассники встречаются в качестве работодателя и частично занятого сотрудника, можно предвидеть, что, даже несмотря на разные должности, они будут примерно наравне. В конце концов, платили неплохо. Кстати, случайно не повышена ли оплата из-за того, что они знакомы? А вдруг это для него убыточно? Она почувствовала легкий укол сожаления, но, украшая елку, невольно расплылась в улыбке.
Когда девушка наконец подключила все к розетке, загорелись дерево и маленькие лампочки гирлянд у окна. Она удовлетворенно осмотрела интерьер, который в одночасье приобрел атмосферу Рождества. Дверь распахнулась, и вошел мальчик с рюкзаком. Этот ребенок – первый покупатель?
– Добро пожаловать!
– Здравствуйте!
Посетитель кивнул и с восхищением посмотрел на елку. «Вау…» Школьная сумка на спине казалась больше из-за его маленькой фигурки.
– Сейчас каникулы, а ты с рюкзаком?
– Разве сейчас каникулы? Они в январе.
– В самом деле? Поздновато.
– Вместо этого нет весенних каникул. Нам еще много чему предстоит поучиться.
Вот как. Оказывается, сейчас все по-другому. Боже, ее никогда не интересовала повседневная жизнь учеников начальной школы. Тем временем незнакомец привычно направился в сторону бара, достал из шкафа пакет овсянки и наполнил кастрюлю водой.
– Чем ты занимаешься?
– Собираюсь варить овсянку. Я не обедал. Дядя Ынсоп разрешил мне.
Он включил газовую плиту своей маленькой ручкой, засыпал в кастрюлю овсянку и стал варить. Видно, он проделывал это уже много раз.
– Хорошо, что дядя Ынсоп сказал мне, что днем в книжном магазине будет работать тетенька. Уф-ф-ф, как же я устал кататься на катке. Можно наконец отдохнуть, – мальчик с облегчением вздохнул.
– Значит, ты внук старосты?
– Нет, я внук моего дедушки.
– Кто твой дедушка?
– Чон Гильбок. Когда я здесь читаю, дедушка заезжает за мной в конце дня. Я подожду его здесь.
Улыбка исчезла с лица Хэвон после столь серьезных слов ребенка. Вдобавок ко всему хозяин книжного магазина еще и опекает племянника? Вы, должно быть, очень заняты, Лим Ынсоп.
Хэвон повесила на елку оставшиеся гирлянды и убрала пустые коробки. Мальчик тем временем поставил на стол кастрюлю с овсянкой, не забыв подложить под нее полотенце.
– Кажется, что овсянка сварена с опилками из точилки для карандашей, – съев ложку, заключил ребенок.
– Звучит как каша из опилок. Невкусно?
– Я не сказал, что невкусно, я просто имел в виду, что ее сварили из опилок от карандашей.
Съев овсянку, мальчик встал перед раковиной, вымыл кастрюлю, ложку и положил их сушиться. Затем достал с полки обучающий комикс с именем «Чон Сынхо» на бирке и стал читать. Когда она подумала, что, возможно, впервые за сто лет видит ребенка, читающего книгу, вместо того чтобы играть в игру на смартфоне, от двери раздался радостный голос:
– Боже мой, как сильно изменилась атмосфера! Здесь настоящее рождественское настроение.
Женщина лет пятидесяти в серебристо-сером пальто и розовом шарфе с удивлением смотрела на нее.
– Мок Хэвон, это ты? Что ты здесь делаешь?
– Здравствуйте! Я теперь здесь работаю.
Хэвон улыбнулась Суджон, которую давно не видела. Давняя подруга и одноклассница тети Мёнё, она, несмотря на свои годы, все еще производила впечатление юной девушки.
– Удивительно! Я проезжала мимо на автобусе, увидела гирлянды в окне – и сразу же вышла на остановке.
Со счастливой улыбкой женщина достала из сумки упаковку клубники. Пока Хэвон заваривала чай, она промыла угощение и положила плоды на тарелку.
– Сынхо, иди к нам! Приятного аппетита.
Втроем они пили чай и ели клубнику. Сняв пальто, Суджон продемонстрировала платье, которое сама сшила на швейной машинке. Она по-прежнему выглядела очень моложаво, но о ее годах говорили морщинки вокруг глаз и серебристые пряди волос.
– То, что сверкает, всегда истинно… Действительно.
Погруженная в волнение, женщина смотрела на горящие лампочки гирлянд на окнах.
– У меня была подруга, которая напоминает мне эту картину. Когда я училась в старшей школе, мы ходили на озеро Хечхон с подругой по имени Сунён. Это было осенью. Лучи солнца переливались на поверхности озера. Моя подруга спросила, из-за блестящей ли поверхности его называют Эльдорадо.
Хэвон положила вилку и прислушалась. Казалось, Суджон скорее говорит сама с собой, чем обращается к Хэвон, но та не хотела прерывать поток ее мыслей.
– Разве Эльдорадо – не воображаемое место, где много золота? Я не знаю, что блестит в воде. И не знала, что ответить… до сих пор не знаю. А ты знаешь, Хэвон?
Суджон прикрыла рот рукой и улыбнулась, а Хэвон, улыбнувшись в ответ, покачала головой.
– Не знаю. Ваша подруга все еще живет в Хечхоне?
– Нет. Она давно умерла.
– Ох…
– Ей было чуть больше сорока. В последний раз я ее видела, когда пришла к ней в больницу. У изголовья ее кровати стояла небольшая стереосистема. Играла Дасти Спрингфилд… Моя подруга лежала на больничной постели и спрашивала, как называются пыльные поля весной[8]. Она спросила: значит ли, что раз у меня болит душа, то я проживу долго? И засмеялась.
Суджон снова улыбнулась, но ее взгляд затуманился. Быстро поморгав, она прогнала слезы.
– Извини. С возрастом я стала часто плакать. Иногда даже без причины. Мне так неловко. Может, я просто устала?
– Нет. По сравнению с тетей Мёнё вы почти не выглядите уставшей.
Хотя Хэвон сказала это в шутку, Суджон словно сразу забыла, что только что чуть не расплакалась, и залилась смехом.
– Верно, но только по сравнению с твоей тетей. Она совсем не изменилась: все такой же скверный характер. Все ее друзья умерли, у нее никого не осталось.
Печально цокнув языком, посетительница встала и надела пальто. Она крепко сжала руку Хэвон, а затем произнесла с нежностью:
– Было так приятно увидеть тебя спустя столько времени, Хэвон. Пожалуйста, позаботься о Мёнё и книжном магазине. Кстати, я постоянно прихожу сюда.
– Я только… днем здесь буду.
– Тем не менее.
И, увидев подъезжающий автобус, Суджон побежала на остановку. Как только ее фигура исчезла вместе с автобусом, мальчик, поедающий клубнику, спросил:
– Вас зовут Мок Хэвон?
– Да. А ты Сынхо?
– Да. Я впервые встречаю госпожу Мок. В вашей фамилии есть иероглиф, означающий «дерево»?
Хэвон ответила с ухмылкой:
– Нет, есть иероглиф, означающий «мирный». Ты и этот китайский иероглиф знаешь[9]?
– Нет. Я сдал тест по китайским иероглифам на восьмой уровень. Похоже, этот иероглиф будет на следующем, – ответил он как ни в чем не бывало и снова уткнулся носом в обучающий комикс.
До заката покупателей не было. Она надеялась, что в первый день продаст хотя бы одну книгу, но этого не произошло.
Когда стало смеркаться, перед книжным магазином остановилась тачка. Старый и худой мужчина со сгорбленной спиной заглянул внутрь.
– О, дедушка! – Сынхо, сияя от радости, поставил книгу на место и закинул рюкзак на плечи. – Завтра я снова приду.
Внук обнял своего дедушку, и морщинистое лицо старика растянулось в улыбке. Он осторожно склонил голову в закрывающей уши шапке, Хэвон попрощалась с ними в ответ. Мальчик сел в пустую двухколесную тачку, и они отправились на другую сторону улицы.
Потемнело, и девушка зажгла свет. Загорелись еще четыре лампы накаливания: теперь в помещении стало светлее. Часы показывали семь, короткое зимнее солнце село. На столе зазвонил телефон. Это был Ынсоп.
– Я не знал номер твоего мобильного, поэтому звоню на рабочий. Неправильно перерабатывать в первый же день, но боюсь, что опоздаю на полчаса. Только приведу в порядок…
– Все нормально.
– Я приду как можно скорее.
– Все в порядке, правда. Я пока отдохну. Приходи, как закончишь.
Хэвон открыла альбом для рисования. Перед ней был чистый белый лист.
В конце концов она взяла карандаш и стала рисовать непрерывную линию. Ей пришло в голову, что человеческий разум подобен лабиринту. Есть ли преграда между разумами тети Мёнё и Хэвон? Иногда это заросли роз и папоротника. Раньше это была колючая проволока. Она вспомнила лицо Суджон, которая днем приходила в магазин. Они нечасто встречались, и их нельзя было назвать подругами, но та легко смогла заплакать перед Хэвон. Хотя Суджон и казалась слабой, девушка подумала, что, может быть, на самом деле она сильнее тети Мёнё. Потому что она умеет и смеяться, и плакать.
Погруженная в свои мысли, она водила карандашом по бумаге. Запутанные, но никогда не пересекающиеся линии – лабиринт. Ластиком Хэвон провела прямую линию – проход. Потом прочертила еще один. Все это были заборы, но казалось, что между ними теперь есть узкая калитка.
Забыв о времени, девушка погрузилась в рисование лабиринта. Чтобы выход найти было непросто, перекрыла путь стеной, потом добавила тупик. Но она не забывала, что в конце концов все равно нужно прийти к выходу: в лабиринте обязательно должен быть выход.
Дверь открылась, и вбежал Ынсоп, тяжело дыша и неся за собой поток холодного воздуха.
– Добро пожаловать!
– Прости. Ничего не произошло?
– Ничего, за исключением того, что не продала ни одной книги.
– Иногда бывают такие дни. Должно быть, есть онлайн-заказы. Не волнуйся.
Ынсоп взял клубнику с тарелки на столе и поднес ко рту. Он весь день работал на катке и теперь сел рядом с обогревателем, словно обнимая его.
– Тетя Суджон принесла, – сказала Хэвон, кончиком карандаша указывая на посуду.
– Ах, Чхве Суджон. Она замечательный посетитель книжного магазина.
Глядя, как Ынсоп доедает оставшуюся клубнику, она задумчиво спросила:
– О, ты знаешь это слово? Явление, при котором солнечный свет блестит на поверхности воды.
– Знаю.
Но ответа не последовало, поэтому Хэвон сказала:
– Если знаешь, скажи.
– Даже если скажу, ты снова забудешь.
– Эй, почему это!
Он беззвучно рассмеялся.
– Это называется блик.
– Блик… – попыталась пробормотать Хэвон себе под нос. Красивое слово. При следующей встрече она скажет об этом Суджон.
На альбом для рисования упала тень. Ынсоп смотрел на ее набросок. Лабиринт представлял собой заросли папоротника.
– Ты изучала искусство?
– Да.
У него в мгновение посветлело выражение лица и зажглись огоньки в глазах. Хэвон стало любопытно, что бы это могло значить. В книжном магазине было тепло, а через стеклянные двери, словно пейзаж на открытке, виднелись зимние ночные поля. Все, кроме сверкающих вывесок и фонарей, погрузилось в кромешную темноту, что навевало умиротворение.