Менты, как ни странно, приехали очень быстро. Я еще даже не отдышался как следует, сидя на ступенях веранды, как их машина с мигалкой уже появилась в конце улицы и тихонько протащилась к «БМВ» Аркадии, прячась за него, как бедный родственник на званом обеде.
Грудь болела чудовищно. Я даже не подозревал, что может так болеть грудная клетка. Помню, как-то меня пытались закатать древесными стволами, устроив якобы обвал, и одно дерево меня зацепило-таки, но и тогда я чувствовал себя совершенно здоровеньким по сравнению с тем, что было на этот раз.
Когда я пришел в себя, как ни странно, я стоял. Держался за перила, но стоял. И из ствола моего револьвера поднимался дымок. Значит, я стрелял. Это, вероятно, меня и спасло.
Я все-таки вытащил пушку на грудь и выстрелил один-единственный раз куда-то в потолок. Был без сознания, абсолютно был выключен, но все-таки выстрелил. И тот, кто хотел меня укокошить, сдрейфил. Подумал, что промахнулся, вероятно, подхватил напарника и вывалился через заднюю дверь. А потом они – я понял уже по следам – бросились на зады этого ряда дач, где у них, вероятно, была машина.
Главное, он меня не достреливал, тоже, значит, нервишки шалили. Опасался, что в дуэли я его уделаю. И уделал бы, как пить дать, если бы хоть что-то соображал, что-то видел или что-то вообще чувствовал.
Меня спас, конечно, жилет. Небольшая на вид пластина стали закрыла мою грудную клетку, и мягкий, отлитый из чистого свинца жакан, на счастье – не пуля, например, со стальным сердечником, а всего лишь свинцовая болваночка, – расплющилась об этот лист, как о наковальню. Вернее, наковальней послужила моя грудь, но я был не в обиде. Что угодно, только не дырка в теле, потому что дырка от двенадцати миллиметров была бы такая, что я целиком в нее поместился бы, да еще можно было бы на грузовике рядом проехать.
И все-таки я чувствовал себя довольно глупо. Во-первых, они меня подловили. Во-вторых, я дал им в себя выстрелить. В третьих, у них этот выстрел получился. В четвертых, они смылись. То есть я их не взял. Мне тошно становилось при одной мысли о том, что придется теперь выслушать от Шефа и что придется пережить на следующем инструктаже от Основного.
Но вообще-то я был готов все это перенести, потому что в любом качестве это означало – жизнь. Я был жив. И все благодаря ворчливому приказу Шефа.
Менты оттеснили Воеводина, один из них наклонился ко мне.
Я попросил его, потому что левая рука не поднималась, достать мое удостоверение. Это было то же самое, с которым я ходил сегодня в ГАИ. Удостоверившись, что я почти свой, хотя и без усов и с другой прической, ребята из местной ментуры немного подобрели, но книжечку пока не отдали, а унесли куда-то, я полагаю, для проверки. Они послали пару молодых орлов посмотреть следы, с ними пошел какой-то лейтенант. Потом обследовали место драки, нашли отметину от моего выстрела. Но дальше нам не повезло.
Парень, который в меня стрелял, не передернул затвор, а это значит, что у нас не было гильзы. Очень плохо, решил я. Ради гильзы я бы решился еще раз постоять перед его стволом – на них очень часто отпечатываются чудные пальчики… Нет, все-таки не решился бы. Главное, я был жив, а перед стволами еще настоюсь.
Потом появился капитан. Он стал снимать протокол.
Я рассказал, что помнил. Почти честно рассказал. Капитан это понял.
– Так, – он поставил в блокнот какую-то закорючку. – Ну а какими они были?
– Я же говорил. Один здоровый, похож на качка.
– Похож или был качком?
– Скорее был. Двигался как-то, как они двигаются, руки, что ли, не до конца распрямлял, вот… А второй, мелкий, пронырливый такой.
– Как ты понял, что он пронырливый?
– Ну, такие всегда шныряют. Знаешь, у углы есть такая должность – выставок?
Выставком называли обычно самого хлипкого, невзрачного и слабенького члена банды, иногда даже и девицу, который должен был вести себя так нагло, чтобы спровоцировать ругань и естественное желание оттаскать его, скажем, за ухо. Но когда доходило до дела, он прятался за больших дядей, и у них было как бы законное право защитить кореша от агрессора.
Капитан кивнул.
– Малец?
– Нет, уже взрослый. Но по повадкам все равно какой-то пацанистый.
– Он и стрелял?
Я кивнул.
Из-за сосен, увязая в снегу больше чем по колено, вышел лейтенант с одним из рядовых ментов. Лейтенант показал взглядом капитану, что собирается что-то сказать. Капитан махнул карандашом.
– Можно при нем. Если дело так, как он говорит, от нас его все равно заберут.
В этом я не сомневался.
– За триста метров от заднего колодца стояла машина. Мы попытались спасти след, доской накрыли на всякий случай, но она на гравии стояла, скорее всего ничего у эксперта не выйдет.
– Жаль, – капитан повернулся ко мне. – Ну а как они все-таки в дом попали, если ты говоришь, замки были на месте?
– Так это вы должны выяснить. Я не успел…
Лейтенант, как нетерпеливый отличник, поднял руку. Капитан посмотрел на него с сомнением.
– Один, что потяжелее, подсадил второго на карниз, и тот отворил окно второго этажа. А потом впустил и первого, потому что вход с кухонного крылечка открывается простой задвижкой.
Похоже, так и было. А жаль, что я не обошел дом. Еще один минус. Обошел бы, заметил бы следы, и тогда уже не они меня, а я бы их ловил. Впрочем, нет, скорее всего они машину видели и слышали и приготовились встретить меня в соответствии с их понятиями о развлечениях. Но кто же знал, что они уже могут быть тут?!
– Так, – капитан кончил очередную порцию писанины и поднял на меня недоверчивый взгляд. – И чего же эти двое тут искали? На бомжей они не похожи, те с пушками не ходят и на машинах не удирают.
Я подумал. Потом честно ответил:
– Должно быть, они хотели узнать то же, зачем я сюда приехал. Они хотели просто обыскать дачу и некоторые вещи.
– Какие вещи?
– Те, которые могли принадлежать девушке, убитой два года назад. – Он приготовился спрашивать дальше, но я его упредил: – Капитан, я в самом деле пока очень мало знаю и еще меньше представляю, что имеет смысл тебе рассказывать, а что нет.
Капитан раздраженно хлопнул блокнотом по ладони.
– Всегда так, как только из Москвы, так полная тьма.
– Но это действительно следствие, от которого может очень много зависеть. Даже мне не говорят, что именно.
– Что или кто?
Менты всегда боялись наступить на хвост какой-нибудь важной фигуре, с которой они не в силах справиться. Это был генетический страх, впитавшийся в самый ворс их мундиров еще с коммунистических времен. И сейчас он стал еще больше, потому что к старым важнякам прибавилось много новых – крупные торгаши, холуи политических феодалов, превосходно защищенные деляги, крупные уголовники с мощными связями и интересами, выходящими за пределы всех мыслимых масштабов…
– Может быть, и кто.
Он с тоской посмотрел на своего лейтенанта, который все это наблюдал с интересом и пониманием, и стал разглядывать, как в распахнутом дверном проеме, откуда на террасу лился блеклый свет голой лампочки, копошились двое его подчиненных в штатском.
– Ну, может, ты сам что-нибудь хочешь спросить?
Я улыбнулся, как ни странно, улыбаться я мог, это было не очень больно.
– Как вам удалось так быстро приехать?
– В конце просеки, на даче академика Плавлева, есть телефон. Домработница вызвала сразу же, как только они выстрелили.
Подъехал еще один милицейский «газик». Из него выкатился колобком мужичок с докторским нестандартным чемоданчиком. А потом еще один с мощной фотокамерой в особом чехле на плече. Это были эксперты. С переднего сиденья быстро выскочил мальчишка с румянцем во всю щеку. Он беспричинно улыбался, ему очень нравилась его служба – выезд на место, суета, допросы… Он нес мое удостоверение. Подошел к капитану.
– Все правильно, судя по описанию, это он. Кстати, его начальник знал, что он поехал сюда на осмотр дачи и каких-то вещей.
Капитан вздохнул, дело окончательно уходило, но он был не очень-то и раздосадован. Работа московских коллег всегда была для него темным лесом, слишком там отличались правила игры и шла охота на других зверей. Хотя в этом он, без сомнения, ошибался. Звери у нас с ним были примерно одинаковые, только у меня хватало полномочий на чуть-чуть другие средства.
– Ну а сам, по доброй воле не хочешь чего-нибудь сказать?
Вероятно, он так уговаривал преступников взять на себя дело, обещая оформить явку с повинной. Но этот трюк был не для меня. Я свое уже давным-давно взял и даже успел отсидеть.
– Мне очень нужно быть в Москве до половины седьмого. Раз твои ребята там будут перерывать все, пожалуй, мы подъедем завтра.
Он был не то чтобы недоволен, просто понял, что нечего тут ему делать. И внутренне смирился.
– А ключи как же?
Я поднялся, опираясь на поспешившего с помощью лейтенанта.
– Говоришь, на даче академика домработница живет?
– Он и сам проживает, только с нами разговаривать не захотел.
– Вот у них ключи и оставь, если хозяйка возражать не будет.
Капитан пожал плечами, посмотрел на пробитую Анатоличем почти до веранды дорожку для кресла на колесиках, на темное небо, с которого сыпались маленькие остаточные снежинки, и сказал:
– Завтра, если снега не будет, попадете в дом без затруднений.