Сермяга чиновничьей жизни начиналась с поданного слугою яйца всмятку и чашечки кофе.
Война с Персией для Грибоедова была «несчастной, медленной и безотвязной».
Ермолов и Паскевич на зиму вернулись в Тифлис. Война отложена до весны, осада Тебриза не состоялась.
Паскевич за провал боевых действий винил Ермолова: продовольствие для ведения войны отсутствует, у солдал нет теплой одежды, не обеспечены зимними квартирами. Политика Ермолова никуда не годная. Паскевич обратился к начальнику Главного штаба Дибичу о переводе с Кавказа, ибо служить с Ермоловым невозможно.
Неурядица в личных отношениях высших начальников Кавказского корпуса превращала работу дипломатов в неразрешимую проблему. Петербург соперничеством Паскевича и Ермолова был весьма озабочен. Иван Дмитриевич Талызин, капитан, адъютант Ермолова, прибывший по какой-то надобности в столицу, получил приглашение на доверительную беседу к управляющему III отделением фон Фоку, а вот сведения, добытые в этой беседе, обобщал генерал-фельдмаршал Дибич.
Дибича очень даже занимала приязнь Ермолова к Грибоедову. Талызин сообщил: «Более всех Ермолов любит Грибоедова за его необыкновенный ум, фантастическую честность, разнообразность познаний и любезность в обращении». Не утаил Талызин от высокого начальства и о доверительном признании Грибоедова. Надворный советник говорил адъютанту Ермолова: «Сердар Ермул – так зовут азиаты хозяина Кавказа – упрям как камень. Ему невозможно вложить какую-нибудь идею». В свидетельстве о невозможности увлечь Ермолова идеей была скрытная защита автора «Горя от ума» от подозрительного недоверия императора.
Главным в жизни надворного советника Грибоедова стала помощь попавшим в немилость друзьям и друзьям друзей.
Имел беседу с капитаном Бельфором, который осуществлял надзор в сорок третьем егерском полку за разжалованным в солдаты поручиком лейб-гвардии Финляндского полка Александром Добринским.
Пришлось Грибоедову просить Ермолова за подпоручика Николая Шереметева – состоял членом Северного общества, служил в Преображенском полку. Встречался с князем Иваном Дмитриевичем Щербатовым, соучеником Грибоедова по университету. Щербатов разжалован из капитанов Семеновского полка и прислан на Кавказ рядовым. Князь писал своей родне в Россию: «Когда погибаешь от жажды, находишь, чего попить. Так и я нашел, чего почитать. Грибоедов здесь. Я возобновил с ним знакомство, и он снабдил меня книгами».
Литературные дела Грибоедова в конце 1826 года – начале 1827-го были невелики, но в радость.
Вот несколько строк декабрьского письма 1826 года Степану Никитичу Бегичеву: «Я на досуге кое-что пишу… сейчас из обеда, а завтра Давыдов возвращается. – Я принял твой совет: перестал умничать, достал себе молоденькую девочку, со всеми видаюсь, слушаю всякий вздор и нахожу, что это очень хорошо. Как-нибудь дотяну до смерти, а там увидим, больше ли толка тифлисского и петербургского».
Но, однако ж, нечаянно коснувшись разговора о поэзии, тотчас же и запламенел: «Буду ли я когда-нибудь независимым от людей – зависимость от семейства, другая от службы, третья от цели в жизни, какую себе назначил, и, может статься, наперекор судьбе. Поэзия!! Люблю ее без памяти, страстно, но любовь одна достаточна ли, чтобы себя прославить? И, наконец, что слава? По словам Пушкина:
Лишь яркая заплата
На ветхом рубище певца.
Кто нас уважает, певцов истинно вдохновенных, в том краю, где достоинства ценятся, в прямом соединении к числу орденов и крепостных рабов».
В декабре же пришло письмо от Соболевского. Готов был приняться за издание альманаха, который изумил бы русского читателя могуществом дарований поэтов России. Все лучшее современникам! А лучшим было: «Борис Годунов», трагедия Пушкина, «Горе от ума», комедия Грибоедова, поэма «Ермак» Хомякова и самые пленительные стихи поэтов.
Увы! Соболевскому одарить Россию утреннею зарею русского слова – не получилось.
Порадовал читателей, опять-таки, Грибоедов. В 143-м номере «Северной пчелы» явилось русскому читателю стихотворение «Хищники на Чегеме». Газета вышла 30 ноября 1826 года, а в конце декабря Петербург разразился «Сириусом». Бестужев-Рюмин, издатель, поместил в альманахе пародию на «Горе от ума». Пародия – высшая степень популярности литературного творения. В пародии Фамусов ведет переписку с Простомысловым, а девица Софья – с княгиней, владеющей в Саратовской губернии селом Скукино. Как провинциально! В это же самое время столичная штучка Чацкий одаривает своим высоким вниманием некоего Лестова, жителя деревни NN.
Уже во втором номере «Московского телеграфа» за 1827 год появилась резкая отповедь князя Петра Вяземского на эту пародию. «Хуже всего, – негодовал рецензент, – что комедии в печати еще нет, а следствия уж тут как тут… не советую никому из нечитавших комедию “Горе от ума” судить о ней по ее следствию».
Не собирались утрачивать своего первенства в литературном процессе русской словесности московские «архивные юноши».
Погодин и Дмитрий Веневитинов создали план литературного сборника под названием «Гермес». Гермес – символ самого изощренного и высокого масонства. Что оно такое Гермес, коему служил Пифагор и самая избранная элита Древнего мира, знали сам Пифагор да пифагорейцы.
Архивные юноши собирались покорить думающую Россию художественным словом и вести ее за собою. Для сей цели сочинения отечественных современников никак не годились. Был Пушкин, да и тот в Михайловском.
«Гермеса» решили собрать из произведений древней западной литературы. Участие в «Гермесе» Ивана Мальцова определил жребий. Ему досталось перевести Ансильона и Шиллера. Для Мальцова особенно был интересен Фридрих Ансильон. Будучи воспитателем наследника престола Пруссии, в своем фундаментальном труде «Изображение переворотов в политической системе европейских государств с исхода пятнадцатого столетия» философ ставил интересы Пруссии выше общегерманских интересов. Так ведь и Россия дожила до времен, когда ее политические интересы для Европы более значительны, нежели для внутригосударственного пользования. Вызрела несовместимость самодержавия и устремлений демократических. «Гермес» архивных юношей остался неосуществимым проектом новоявленных мудрецов.
Не удалось и Соболевскому представить русскую литературу во всем ее величии. А литература – не что иное, как плод молодости русского народа. Пушкину – 27, Грибоедову, если признать свидетельство паспорта, где 1795 год указан годом рождения, – 32, Хомякову – 23, Ивану Мальцову – 19, Соболевскому – 24, князю Петру Вяземскому – 35, Дмитрию Веневитинову – 21… Такова судьба русской литературы. Значительные по задумке альманахи и литературные сборники света не увидели, но сбылась встреча царя с поэтом.