Понедельничная планерка службы новостей откладывалась. Такое произошло впервые за всё время ее существования, и сотрудникам было слегка не по себе. Конечно, все уже знали об утреннем ЧП (кто больше, кто меньше), но вряд ли оно могло стать причиной задержки традиционного ритуала. Директор информационного вещания позвонил откуда-то без одной минуты девять и распорядился начинать без него.
Роль временного координатора вынужденно взяла на себя старший редактор и ведущая выпуска Элеонора Бирюкова.
– У кого что? – без затей спросила она, создавая новый файл в единственном компьютере службы.
Коллеги дружно зашуршали блокнотами, куда заносили темы, мало-мальски достойные изучения и освещения.
Новостная служба телеканала «Город плюс» базировалась в кабинете четыре на четыре метра. У стены слева стояли вешалка, стол с компьютером и тумбочка с выдвижными ящиками и одним городским телефоном, у стены справа – холодильник и узкий шкафчик для хранения видеокассет. Под окном, прямо напротив входной двери, еле втиснулся черный кожаный диван, практически полный брат-близнец того, который украшал холл рядом со студией, только чуть короче.
Широкий подоконник тоже использовали по максимуму. На нем складировали верхнюю одежду, не помещавшуюся на вешалке. Стульев было три, и один из них, между дверью и холодильником, приходилось двигать каждый раз, когда кто-нибудь лез за едой. Видеомагнитофон для просмотра отснятого материала засовывать было уже некуда, поэтому сотрудники по очереди ходили с кассетами то в холл, то в административный отдел. За посадочные места у тамошних магнитофонов шло постоянное соперничество с авторами программ.
Полгода назад не было и этого. Корреспонденты и ведущие первого набора сидели на диване возле студии, звонили с единственного телефона рядом с Василием Ивановичем и Олей, а тексты писали от руки. Ветеранам «Города плюс» новости казались какой-то странной игрушкой и блажью руководства.
«Жили без них и еще столько же проживем», – сформулировал общий настрой спортивный обозреватель Валентин Тимофеевич. Он, как Фима Орлов, привык полагаться только на себя и не воспринимал всерьез людей, которые сами не снимали и не монтировали сюжеты.
Спустя некоторое время скептикам пришлось умолкнуть. Ветров быстро организовал евроремонт в бывшей кладовой, выбил эксклюзивную телефонную точку для службы новостей, достал холодильник и мебель. Живых денег за эти жизненные блага не платили, всякий раз прибегая к бартеру. Слово «бартер» без устали носилось в воздухе в первые месяцы после дефолта, поскольку хозяйствующие субъекты договаривались по принципу: «Ты мне, я тебе».
Наличие собственного холодильника резко изменило статус новостей, а когда заработал телефон, отдельные авторы программ стали время от времени робко просить воспользоваться им разок-другой. Появление компьютера, тоже взятого в счет рекламы, окончательно убедило «партию старины» в том, что новости – не краткосрочный проект…
Обсуждение тем заняло от силы минут двадцать. Набросав план будущего выпуска, Элеонора честно предупредила коллег:
– Имейте в виду, это пока в первом чтении.
– Понимаем, – с нескрываемой иронией в голосе отозвался Жора Ларионов, еще один ведущий.
Дима Клевцов только ухмыльнулся, но воздержался от комментария.
Излюбленную манеру своего директора все успели изучить на себе. Предложения, исходившие от сотрудников, Александр Владимирович, как правило, сходу подвергал тотальному разгрому, а подчас и осмеянию. Потом говорил: «Так, давайте уточним кое-что». При уточнении нередко выяснялось, что тема была не настолько бредовой. С помощью Ветрова несколько по-иному расставлялись акценты, и затем редакционное задание принималось к исполнению.
Впрочем, возражать не возбранялось. Ветров любил подискутировать при условии, что победителем из дискуссии выйдет он. Быстро поняв это, большинство спорить перестало. Не вполне оставили излишнюю привычку Дима и Лёня Яковлев, оба влившиеся в состав новостей уже на марше.
Обвал финансовой системы России похоронил надежды Клевцова на реализацию газетного проекта, в который собирались вложиться солидные инвесторы. О том, что «Город плюс» набирает кадры, он узнал случайно, от знакомого.
– Кто-кто? В какие новости? – такой была его реакция после приступа истерического хохота.
Поржал Дима вволю, зная прежнюю концепцию канала. Но шутки прибаутками, а выживать было надо. Приняли его сюда на полставки, что составляло всего шестьсот рублей ноль-ноль копеек, потом приподняли оплату до семи с половиной сотен. В первое время им двигало лишь одно желание – перекантоваться. Затем появилась мысль: «Может, из этого и правда что-нибудь путное получится?»
Лёня, в отличие от него, не видел в новостной карьере абсолютно ничего ценного для себя, и мнения не менял. Особой репортерской жилки в нем не было. Яковлев привык виртуозно продавать газетные полосы под коммерческие публикации, ни к чему иному его душа не лежала. Он страстно уповал на то, что рынок вот-вот восстановится, и его позовут в одну из ведущих редакций, в рекламный отдел.
Директор информационного вещания разбирался в людях, и эту особенность Лёни уловил довольно скоро. Что-что, а нелюбовь к профессии он простить не мог. Поток критических замечаний в адрес Яковлева стал расти от планерки к планерке, и у обитателей бывшей кладовой сложилось впечатление, что Лёнины дни в новостях сочтены.
Наверное, Яковлев мог предпринять попытку исправиться или хотя бы для отвода глаз изобразить нечто подобное, но, видимо, такой шаг был совсем отвратителен ему. Сегодня он откровенно радовался внезапному отсутствию Ветрова. Как только план выпуска был утвержден в первом чтении, Лёня отложил свой замусоленный блокнот и полез в карман куртки за сигаретами.
– Пойдем? – предложил он Диме.
– Лёня, задержись на минутку, пожалуйста, – вежливо попросила Элеонора.
– Срочное что-нибудь?
Лицо Лёни мигом сделалось унылым.
– Александр Владимирович передал свои пожелания специально для тебя.
– Вчера же не было выпуска. С какой стати?
– У него есть замечания к твоему пятничному сюжету, – невозмутимо пояснила ведущая и старший редактор.
Лёня вздохнул так, будто уже оттрубил смену у станка или доменной печи.
– Не жди, – бросил он Диме.
Затевать склоку с Бирюковой, да еще на ровном месте, всё-таки не следовало. Стоя на ступеньку выше него в служебной иерархии, она к тому же была двоюродной сестрой генерального директора.
Жора Ларионов передвинул красный квадратик-бегунок на офисном настенном календаре. День 22 марта 1999 года полностью вступил в свои права.
Когда Дима вернулся из курилки, где имел подобие беседы с Геной и Василием Ивановичем, в помещении новостей стало чуть просторнее. Дабы не терять времени даром, Лёня отбыл снимать опрос. Ему выпала не самая благодарная роль вдвоем с оператором приставать на улице к ни в чем не повинным людям, интересуясь их мнением о кризисе на Балканах3. Тему подкинул лично директор информационного вещания с целью разбавить однообразную провинциальную повестку.
С точки зрения кадровой интриги отправка на опрос была тревожным сигналом. Задания такого рода считались нудным и неблагодарным примитивом, вроде копания канав в армии. Они, как правило, доставались сотрудникам, угодившим в опалу. Сделать что-то яркое из хаотических, порой односложных высказываний горожан было сложно, а кроме того, каждый второй респондент шарахался от камеры и микрофона, как чёрт от ладана.
Если материал получался совсем ни рыба, ни мясо, им вполне могли пожертвовать при составлении выпуска. Или, в лучшем случае, перекинуть готовый сюжет на следующий день. Тогда вероятность его появления в эфире стремилась к нулю. Лёня поехал опрашивать народ уже в третий раз подряд, что было беспрецедентно.
– Как там старик Баранников? – негромко спросила Элеонора.
Это было ее любимое прозвище заместителя гендиректора.
– Волнуется, – ответил Дима. – А ты откуда…
– Элементарно, Ватсон. Он прошел мимо нашего кабинета сразу после тебя, подбрасывая зажигалку перед собой.
Элеонора, не считая педантизма, действительно отличалась редкой наблюдательностью. Общаясь с коллегами, она никак не подчеркивала свою родственную связь с Андреем Константиновичем – даже наоборот, держалась совершенно демократично, хотя без фамильярности. От нагрузки не уклонялась, всегда была готова браться за дополнительные темы. Поблажек ей Ветров не давал, разве что критиковал немного мягче других, аккуратнее подбирая выражения.
Внешность у Элеоноры была не столь яркой, как у Оли Каминской. Светло-русые волосы и брови, прическа под мальчика, серые глаза, тонкие губы. Фигурой она тоже скорее напоминала подростка и ростом была Диме чуть выше плеча (при своих ста восьмидесяти двух сантиметрах он себя великаном не считал). Платья и юбки надевала редко, предпочитая джинсы с рубашками.
Клевцов, в отличие от Лёни Яковлева, не питал особых надежд насчет экономических перспектив. К тридцати годам он не нажил никаких богатств, зато повидал уже не один черный день. Скромные накопления в рублях и валюте помогли продержаться в самые отчаянные моменты, но были проедены дочиста. По этой причине Дима дорожил своим местом на телеканале, и в первый же день счел, что хорошие отношения со старшим редактором лишними не будут.
Имея собственный жизненный и производственный опыт, Элеонора, его ровесница, вряд ли восприняла бы откровенные попытки угодить ей. Что-то подсказывало Диме, что эта линия поведения – неверная. Правильнее всего было держаться с ней так же, как и она с другими сотрудниками: корректно, по-товарищески, периодически позволяя себе необидные шутки, но – не переходя определенную границу. «Старик Баранников» допускался, личность же Андрея Константиновича, как и политика «Города плюс», была табу.
– Эля, слушай, а что с Ветровым? – спросил Дима совсем тихо. – Он за минутные опоздания всех гонял.
– Начальство не опаздывает.
– Я в курсе. Но странно всё равно.
– Василий Иванович продвинулся в расследовании? – в свою очередь поинтересовалась Элеонора.
– Не особо откровенничает, – признался Дима. – Может, с тобой поделится.
– Думаю, сначала с шефом.
Двоюродного брата ведущая называла по имени-отчеству или просто «шеф». Он при всех звал ее исключительно Элеонорой и на «ты». Впрочем, на «вы» Носов к подчиненным совсем никогда не обращался, вероятно, подсознательно копируя стиль русских монархов.
– О чем секретничаете? – вмешался в их диалог Жора.
Сегодня была его очередь вести выпуск, и явился он при параде – в бежевом пиджаке в мелкую коричневую клетку, коричневой же сорочке с тщательно отглаженным воротничком и золотистом, в узорах, галстуке. Стрелки на черных брюках, никогда не видимых зрителями, тоже были наведены идеально.
Жора был членом первой тройки сотрудников, которые работали в новостях от самого основания службы. Его взяли в штат по конкурсу, объявленному для всех смертных. Конкурс вначале был принят общественностью, да и коллективом, за очередную PR-акцию. Придумал его и благословил лично Андрей Константинович, а финал по стечению обстоятельств пришелся на первую неделю сентября, вскоре после дефолта.
Победителей пышно поздравили в студии, под блеск фонарей и торжественную музыку. В прямом эфире генеральный директор пожелал новоиспеченным ведущим успешной карьеры и вручил им служебные удостоверения. Сразу после этого встал вопрос, как быть дальше.
Ведущими канал запасся, но вести было нечего. Авторы программ, понятно, не собирались поступаться ни пядью своих владений. Оля Каминская скорее легла бы костьми, чем отказалась озвучивать анонсы. Прошло полторы недели полной неопределенности, новички добросовестно ходили на работу и терзались самыми скверными предчувствиями.
Их слегка обнадежил День города, который масштабно освещал «Город плюс». Проявить себя в роли ведущих им, правда, не очень-то довелось. Оказалось, что надо выезжать на место действия вместе с операторами, потом сразу делать сценарий, прежде перелопатив массу видеоматериалов, снятых не всегда более или менее качественно. Объектив гулял туда-сюда, неспешные панорамы, начавшись, не заканчивались даже спустя полминуты. Выбрать что-нибудь мало-мальски годное из часовых, а порой и более объемных исходников было ой как непросто.
После титанических усилий часовая программа увидела свет. Герои ждали похвалы, но тут на канале объявился Александр Владимирович Ветров. Объявился и первым делом разнес в пух и прах всё это праздничное великолепие.
– Вы вообще о телевидении имеете представление?
Таким был его вопрос к ведущим после совместного просмотра.
Жора вспыхнул и покраснел, как помидор. Недавно отметив тридцать первый день рождения, он не считал себя мальчиком для битья. Выпускник областной академии искусств, Ларионов поиграл на сцене молодежного театра, а затем экспериментальной студии «Контрабас», провел кучу свадеб как тамада и не меньшую кучу ёлок как Дед Мороз. Он не строил из себя звезду, но к подобному обращению не привык. И грянул бы первый конфликт (не исключено, что для Жоры последний), если бы не третья ведущая – Маша Скворцова.
Она вцепилась Жоре в рукав и прошипела:
– Молчи!
Маша и Жора сдружились еще во время конкурса, когда его исход не был ясен. Принцип любого более-менее честного соревнования «Человек человеку волк» в данном случае почему-то не сработал. Как-то само собой сложилось, что Жора взялся неформально опекать Машу, а Маша – Жору.
Что бы ни судачили за их спинами, ничего амурного и, тем более, эротического, в их альянсе не было. Оба оставались людьми семейными, у Жоры подрастала дочь, а у Маши сын. Просто, оказавшись вдруг в неизведанной и довольно агрессивной среде, они осознали, что надо искать точку опоры, и нашли ее друг в друге.
Еще одной ведущей, выигравшей многоэтапный и многолюдный конкурс, была родственница Андрея Константиновича…
– Обсуждаем моральный облик товарища Малявкина, – сказала Элеонора.
– Позор пьянице и дебоширу?
– Ему-ему.
– Я одного не пойму, – сказал Жора, оценивая свой внешний вид в зеркале, которое висело рядом с календарем, – он совсем умом тронулся? Сколько надо было вылакать и какой дряни, чтобы гнать порнуху в эфир?
– Малявкин свою меру знает, все операторы так говорят, – заметила Элеонора. – Я бы иначе спросила: его случайно кто-то подставил или нет?
Дима в очередной раз про себя оценил рассудительность и логику старшего редактора новостей.
– Ярик у нас Божий одуванчик на фоне других, хоть и выглядит, конечно, своеобразно, – обронил он. – Его не слышно и не видно.
– На его месте я, скорее, Омельченко могла бы представить, – подключилась к разговору Маша Скворцова, которая тщетно пыталась дозвониться главному санитарному врачу, чтобы взять у него статистику заболевших гриппом.
С ней никто не стал спорить. Стас Омельченко находился, по словам Баранникова, на условном сроке, то есть ему было сообщено, что он вылетит на улицу при первом же нарушении дисциплины. Из всех операторов был он не просто самым пьющим, а безусловным лидером на этой кривой дорожке. Его штрафовали раз десять, отстраняли от съемок еще чаще, однажды уже увольняли, но добрый Андрей Константинович восстановил Стаса в должности после церемонии покаяния. Случись такое ЧП с Омельченко, никто не удивился бы. Ради теплой компании он мог сорваться и поехать через весь город и даже за город, а на следующий день очнуться только ближе к обеду.
И сегодня Стас безнадежно опаздывал, хотя тоже был обязан явиться к девяти. Скандал с эфиром затмил этот факт, но Дима не сомневался в том, что старик Баранников возьмет и его на карандаш.
– Думаешь, пал Малявкин жертвой грызни внутри цеха?
Элеонора ответила Диме после многозначительной паузы.
– Не поручусь насчет грызни, но в пьяный ляп не верю, – наконец сказала она.
– Радостного нынче маловато, Александр Владимирович, – горько произнес Баранников. – Событие не вполне по вашей линии, но вы же в курсе хотя бы в общих чертах, что произошло?
– В самых общих, – подтвердил Ветров, перестав покачиваться.
– Понимаю, свои источники.
– Я созванивался с Андреем Константиновичем, – внес ясность директор информационного вещания.
– Тогда, наверное, будет правильно дождаться его, чтобы обсудить подробности и нашу, так сказать, тактику.
– Тактику?
Василий Иванович скосил глаза в сторону Оли Каминской, максимально выразительно прокашлялся.
– Вы больше не курите, Александр Владимирович?
– Бросил из принципа. Пустая трата времени и вред здоровью.
– А я вот грешен, привык с юности. Не угодно ли просто составить компанию?
Оля демонстративно уставилась в окно.
– Идемте, – кивнул Ветров.
На длинной скамье в курилке один-одинешенек сидел, понурившись, несчастный оператор Малявкин. При виде начальства он вскочил и вытянул руки по швам.
– Э-э, Ярослав, прогуляйтесь пока, но далеко не отходите, – велел ему Баранников.
Тот моментально испарился. Василий Иванович плотно прикрыл за ним дверь, которая вела в общий коридор.
– Я не посвящен в политические… э-э, комбинации, к которым вы имеете отношение, и всё-таки кое о чем догадываюсь, – издалека начал зам генерального директора. – В связи с этим только хочу спросить, нет ли здесь соответствующего подтекста?
После такого витиеватого зачина он пристально посмотрел на Ветрова. Директор информационного вещания ответил ему безмятежным взглядом голубых глаз.
– Василий Иванович, вы что имели в виду?
– Видите ли, я не исключаю, например, что, так или иначе, оказались затронутыми чьи-то интересы.
– А именно?
– Ну, с кем вы сейчас ведете переговоры?
Взгляд Ветрова стал жестким и неприветливым.
– Извините, вас это не касается. Андрей Константинович определил круг моих полномочий, и я готов отчитываться исключительно перед ним.
Баранников сконфузился.
– Да, разумеется… Но я всё же подумал, что вы, возможно, поделитесь, и мы сообща найдем некий способ…
– Не переживайте, Василий Иванович. Всё будет хорошо, – заверил Ветров.
В его голосе Баранников ясно прочел, что продолжения не последует.
Тему гриппа Маше раскрыть не удалось. Директор информационного вещания по прибытии в службу новостей, как и предполагалось, радикально переверстал будущий выпуск. Пару тем он выкинул совсем, удостоив их эпитета: «Фигня какая-то», еще одну распорядился развить и дополнить комментарием судебного департамента (все знали, что там принимают лишь письменные обращения, которые рассматриваются в течение двух недель), а вот опрос относительно Балкан утвердил. Кроме того, доделку Машиного сюжета Ветров поручил Диме, поскольку Машу бросил на выяснение вопроса об аварийном отключении света в пригородном районе Солнечный.
– Я же уже почти… – начала Маша спасительную фразу, но закончить Александр Владимирович не дал.
– Мария Николаевна, не теряйте времени, звоните скорее главе администрации, – скомандовал он.
Обстановка в недавней кладовой тотчас накалилась и сделалась творческой до чрезвычайности. У Лёни, вернувшегося с опроса со всё тем же унылым выражением лица, эстафету перенял Дима. С ним в гости к главному санитарному врачу города отправился Гена Федин. Он чем-то тоже был раздражен и зудел всю дорогу, взгромоздившись на переднее сиденье рядом с водителем.
– Блин, что мы снимаем? Правда, фигню полную. Не новости, а конченый отстой. У федералов хоть бы поучились.
Дима в пререкания с ним не вступал и молчал, как рыба, одной рукой придерживая кофр с видеокамерой и штатив.
Главный санитарный врач встретил их на удивление радушно. Сходу признавшись, что является поклонником «Города плюс», он предложил телевизионщикам кофе с плюшками. Прихлебывая горячий напиток и жуя сдобу, Клевцов пробежал глазами статистическую справку.
– Перечислите нам самые основные признаки заболевания и сделайте краткий прогноз на ближайшую неделю, – попросил он.
– А я целую речь приготовил, – сознался эпидемиолог.
– Ваш конспект тоже пригодится, – заверил его Дима.
Интервью записали с первого дубля. Потом Гена походил с камерой по лаборатории, поснимал людей в белых халатах, микроскопы, пробирки и прочие банки-склянки. Такой деловой подход к сюжету заметно вдохновил его. Когда они, сытые и довольные, ехали обратно, он сказал напарнику:
– С тобой работать одно удовольствие. Не то, что с некоторыми.
– Канал «Порно плюс»?
Дима с Геной уже вылезли из машины, но еще не успели взойти на крыльцо, как из-за угла здания показались двое коллег из ГТРК – Миша Рыков и Лёша Асеев, соответственно корреспондент новостей и оператор. Представители фирмы-конкурента глумливо улыбались.
– Хорошо работать можете. «Пять» за оперативность, – похвалил Клевцов.
– Человек идет, а слава впереди него бежит, – Миша процитировал одно из любимых выражений губернатора области.
– Обращение не по адресу, возвращаю в зад.
– Боевая ничья, победила дружба, – положил конец их словесному поединку Лёша.
У соседей был свято соблюдавшийся обеденный перерыв, и топали они в гастроном «Янтарный», который находился за кустами, шагах в ста от малого корпуса. Названный так еще при развитом социализме, он с тех пор не слишком нарастил свой ассортимент. Посещали его главным образом пенсионеры, жившие по соседству, и завсегдатаи «пьяных» дворов. Иногда заскакивали работники телевидения и радио, если не было времени дойти до более пристойного магазина.
Дима обычно тоже отоваривался в «Янтарном», экономя каждую копейку. Бедность уже начинала бесить его. Дальнейшего повышения зарплаты не предвиделось, а жизнь после катастрофического падения рубля никак не становилась легче, что бы там ни задвигали мудрые профессора и доктора наук про начавшийся подъем экономики.
Пожалуй, он тоже сбежал бы, но куда? Лёню, наверное, примут обратно в какой-нибудь рекламный отдел, если не сегодня, то завтра. Будет получать свой оклад и проценты. Его же не ждал никто и нигде. Дима понял это с беспощадной ясностью, обойдя в сентябре все редакции и обзвонив знакомых журналистов. В те дни он впервые по-настоящему испытал страх перед будущим. Раньше эти слова казались ему расхожим штампом…
– Ваш «майор Вихрь»4 к нам залетал, – сказал Миша.
Такую подпольную кличку соседи дали Александру Владимировичу Ветрову. Прозвище было с подтекстом: директор информационного вещания то там, то сям давал понять, что состоит в особых отношениях со спецслужбами.
– Когда залетал? – спросил Дима.
– Утром, часов около восьми.
– Ты в такую рань на работу приходишь?
– Нет, мы к девяти, как и вы. Его охрана видела.
Малейшие слухи и сплетни распространялись по ГТРК мгновенно.
– Во сколько точно, не знаешь?
Миша развел руками.
– Прости, никто не засекал.
– Что он у вас делал?
– Нам не докладывают. Наш босс – ранняя пташка, может и в семь часов народ принимать.
В голове у Димы что-то беспокойно шевельнулось.
– Ладно, а то в «Янтарном» одни прилавки останутся, – сказал он. – Доброй охоты!