– Итак, я слушаю. Что произошло? – спросил суровый мужчина, расхаживая перед сидящим за столом Эриком. Высокий и худой, тщательно выбритый, с безразличным, абсолютно ничего не выражающим лицом и острым, сверлящим взглядом серых глаз, он был похож скорее на робота, чем на человека. Идеальный дознаватель.
– Что вы хотите знать? – в свою очередь спросил его парень, стараясь держаться невозмутимо.
– Все, что там происходило. И как можно подробнее, – не меняя тона, так же уверенно ответил оперативник.
Эрик находился в допросной. В таком месте он был впервые. Темно-зеленые обои вкупе с плохим освещением и скупой обстановкой создавали впечатление, будто он попал в пыточный застенок средневековья, изображение которого как-то раз попалось ему в одной из книг.
– Я как будто в старом кино, – улыбнулся Эрик, глядя на него. – Я понятия не имею, что вы от меня хотите, – лицо его стало серьезным.
– О чём вы вели беседы с этой женщиной? – Мужчина вдруг перестал мерять шагами комнату и сел напротив.
– О прекрасной погоде и прелестях этого мира, – саркастически ухмыльнулся парень, но сам в душе поник, замечая, что перенял эту манеру у товарища. – Если вы не в курсе, у неё на днях умер сын.
– Он был опасен для общества, – довольно громко крикнул роботоподобный дознаватель, от чего Эрик слегка вздрогнул. – Как и она. Что вам известно? Отвечайте. Иначе будете объявлены сообщником, содействующим заговорщикам, злоумышляющим против власти, – хмуро произнес он.
– Я действительно ничего об этом не знаю. Мы с сестрой пришли к матери погибшего на наших глазах мальчика. Аня очень сильно переживала из-за этого и не могла спокойно спать, – ответил Эрик.
– Странно… Ваши друзья рассказали об этом более подробно. И их ждет серьезное наказание. Но ваш отец – великий человек, он очень много сделал для становления общества. Мы готовы пойти вам навстречу и не выдвигать обвинения из уважения к нему, если вы расскажете все, что знаете, и скажете, что это Мария Волкова втянула вас во все это.
– Я ничего не знаю, – подозреваемый бросил взгляд в сторону. На секунду его уста сложились в едва заметную ухмылку, что могло бы насторожить дознавателя, заметь он это.
– Забирайте его, этот тоже молчит! – рыкнул мужчина в микрофон на столе, предварительно нажав на нем кнопку.
«Сдался», – ликовал Эрик, пока дверь в комнату открывалась. Двое офицеров в форме довольно грубо надели на него наручники и вывели в коридор.
– Прямо вперед! – скомандовал один из них и двинулся чуть позади парня, держа оружие наготове. Другой шел впереди, отворяя железные двери в конце коридора.
Парень резко остановился, услышав крики в одной из комнат:
– Её! Вы должны были забрать только её! Отпустите сына! Скажи им, чтоб отпустили!
Голос умолк, но Эрик пришел в себя лишь от толчка автомата в спину, вынуждающего идти вперед. Сомнений не было – это был голос его матери.
«Неужели… Неужели это она позвонила? Предала меня? Нет… Не меня. Аню! – на смену растерянности из самых глубин души медленно поднималась темная ярость. —Как? Как она могла так поступить? Она настолько сильно ненавидит приемную дочь, что подставила под удар всех нас?»
Еще один поворот налево, несколько ступеней, ведущих вниз, звук отпираемого замка – и вот он в общей камере, вместе со всеми остальными.
Оглядевшись, Эрик невольно усмехнулся. Голые серые стены, несколько грубых бетонных лавок и одна тускло мерцающая лампа за решетчатым щитком, вмонтированная в потолок в центре камеры, никак не соответствовали описанию тех шикарных, обставленных добротной мебелью камер с окнами, в которых, по словам управления тюрьмы, содержатся все арестованные, ожидающие приговора с принятием решения о сроках обязательно проводимых исправительных работ по благоустройству общества, фото которых он недавно видел в одной из газет.
Пропаганда мирного развития и существования внутри секторов, активно проводимая правительством, напоминающая о себе едва ли не с каждого второго рекламного щита и заглавных страниц прессы, исключала смертную казнь для людей по любым причинам. Дабы не приравнивать их к мутантам. Так это подавалось народу. Чертовы политиканы!.. Эрик никогда не верил этому.
Дверь закрылась, секунду спустя послышался характерный звук подачи напряжения на её контур.
– Все нормально, они ничего не докажут, – уверенно улыбнулась Ника.
– Но как они… – недоумевающе протянула Аня. – Как они узнали?
Эрик помрачнел и по стене сполз на пол, вытянув вперед уставшие от напряжения ноги. У него заметно задрожали вспотевшие руки – то ли от осознания поступка родной матери, то ли от беспокойства за сестру.
– Похоже, это моя вина… – тихо произнёс он, прижимая ладони к лицу и пытаясь унять дрожь.
– Что? – в один голос удивленно переспросили Дюк и Аня.
– Что ты сказал? – повторил приятель в надежде, что ему это послышалось.
– Моя мама. Это она… Выдала нас и подсказала, куда мы ушли, – шёпотом ответил Эрик и увидел, как Аня подавленно хмыкнула и опустила голову.
– Я подумала об этом. Прости, Эрик, – прошептала она и иронично улыбнулась трясущимися губами.
– Что-то я не поняла. Зачем матери сдавать собственного сына? – вмешалась Ника.
– Видимо, она считала, что Эрик не успеет… Это ведь все из-за меня, правда? – предположила Аня.
Эрик удрученно промолчал. Все и так было понятно.
– Ладно, в общем, картина ясна. Итак, какие у нас варианты? – задумчиво спросил Дюк и, не дожидаясь реакции остальных, сам ответил на свой вопрос:
– Учитывая обвинения, а у нас их немало… Аж целых два! Свободы внутри купола нам теперь не видать, а умирать я пока не планировал.
– И что ты хочешь делать? – недоверчиво спросила Ника, приподняв левую бровь. Она сидела на лавке напротив Дюка, рядом с матерью, прислонившись спиной к стене и набросив на колени свою кофточку. – Идти за купол? Та же смерть, только мучительная.
– Доверьтесь мне, – понизив голос, загадочно прошептал рыжий парень.
– О чем это ты? – с подозрением глянул на него Эрик. – Какие сюрпризы ты еще нам приготовил?
– Хмм… Мне давно надоело жить во всем этом вранье, – голос Марии прозвучал впервые с того момента, как их заперли в камере. – Я терпела только ради детей. Но если это все правда… Все то, что ты говорил… Тогда я не против отправиться за купол. Хоть взгляну на мир перед смертью, – улыбнулась она. – Детки, а вы скажите этим гадам, что это я вас втянула. Вас отпустят.
– Мне дороги домой нет, – возразила Аня. – Я с вами. Надеюсь, там мир добрее…
– Я тоже не спешу домой, – бросив взгляд на сестру, сказал Эрик, сложив руки на груди.
– Неприятное чувство? Это разочарование, дорогой, – успокаивающе произнесла Мария. – Ты простишь её. Мать желает тебе добра, хоть и показывает это не самым разумным способом. Оставайтесь тут…
– Нет! – неожиданно твердо воскликнула Аня. – Нет.
– А что случилось в вашей семье? – решилась вдруг спросить Ника, не задумываясь об уместности этого вопроса. – Почему ты сказала, что твоя мама сделала так из-за тебя?
– Долгая история, – поспешил вставить Эрик. Он вовсе не желал огласки семейных тайн, волнуясь за сестру.
– Я не из этой семьи, – все же ответила девушка, снова опустив взгляд в пол.
– Из этой! – едва не срываясь на крик, перебил ее Эрик. – Аня, что бы ни произошло, и что бы ты ни думала – ты моя сестра. И всегда ею будешь!
Дюк, слегка прищурившись, молча слушал их разговор. Его острый, буравящий Аню взгляд красноречиво говорил о том, что парень полностью погружен в свои мысли. Затем, словно очнувшись от оцепенения, он встряхнул головой.
– Милости-приятности – это, конечно, круто… – произнёс он, но Эрик его тут же перебил:
– Аня, мы найдём, где нам жить. Что-нибудь придумаем, ладно?
Все переглянулись, приводя свои мысли в порядок и молча соглашаясь на сделку.
– Доча, будь аккуратней, – с тоской в голосе на прощание произнесла Мария.
Ника, ещё не осознавшая до конца ситуацию, молча кивнула.
– Эй, офицеры! Мы хотим признаться! – крикнул Эрик.
***
Долго ждать не пришлось. Уже спустя несколько минут все пятеро сидели в кабинете перед следователем, ведущим дело. Лет сорока на вид, невысокий, полноватый, с округлой залысиной на макушке, он, казалось, вовсе не испытывал никакого интереса к сидящим перед ним нарушителям, увлеченно записывая что-то в огромный журнал.
– Так вы хотите признаться? – спросил мужчина, который часом ранее допрашивал Эрика. Он стоял сбоку от стола следователя, скрестив ноги и опершись на железный ящик, похожий на сейф. На этот раз его лицо выражало недоумение с легким оттенком опаски и непонимания, что за игру затеяли эти ребята.
Все переглянулись, Эрик открыл было рот, но тут Дюк его перебил:
– Мы хотим покинуть купол.
Повисла долгая пауза. В наступившей тишине было слышно лишь тиканье больших старых часов над входной дверью.
Аня сначала удивлённо уставилась на Дюка, затем перевела взгляд на брата. «Неужели ты промолчишь? Или так и замышлялось?» – судорожные мысли рождали в её голове десятки вопросов, однако она благоразумно молчала.
Эрик тоже следил за Дюком, пытаясь понять, что тот задумал, однако товарищ даже не смотрел в его сторону, сохраняя невозмутимое выражение лица. «Что ж, надеюсь, у тебя есть план. Идиот…»
– Нет. Пожалуйста, пустите! Оставьте сына! – доносились через дверь вопли Лиды Слот.
– Позвольте только с родителями поговорить, – вздохнул Эрик.
Мужчина за столом прервал свое занятие и поднял на него взгляд. Затем, посмотрев на солдат, стоящих у двери, едва заметно кивнул им головой и нажал одну из кнопок, встроенных в его стол под правой рукой. Дверной замок щелкнул, и один из солдат вывел парня в коридор.
– Мама, – начал Эрик беседу в комнате переговоров, – я знаю, что ты недолюбливаешь Аню. Но на этот раз ты перегнула палку. Я не оставлю ее. Дороги назад теперь нет.
– Сын, ты вырос настоящим мужчиной, – поднял голову Миша.
– Миша, нет! Не надо! – захлёбываясь слезами, умоляла Лида.
– Замолчи! Это твоя вина! – ответил он зло. – Твой сын прав, пути назад нет. И плакать теперь бессмысленно. Ты сама себя наказала. Не приняла одного ребенка – и потеряла другого.
– Я хочу уйти с вами, Эрик! – крикнула Лида, хватаясь за его серую кофту и обнимая сына. – Миша, мы не можем отпустить его одного!
– Ишь, чего удумали! Давайте еще экскурсию туда организуем! Полгорода заберем с собой! – резко возмутился молчавший до этого следователь, который стоял, скрестив на груди руки, у торцевой стены слева от Эрика. Лида снова начала плакать. Следователь указал на нее взглядом двум солдатам у двери, и один из них вывел женщину в коридор.
– Я бы отправился с тобой, Эрик. Но нужно смотреть за твоей мамой, чтобы она руки на себя не наложила, – в уголках глаз Миши проступили скупые слезы. – Я… я помню, ты, когда маленький был… ходить ещё не мог… двадцать лет прошло. Я знаю, что Аня не вернётся… Она такая же, как её отец. Гордая. Господи! Я не знаю, что мне делать! – в сердцах воскликнул он.
Им не дали договорить. В комнату вошли два офицера.
– Пора, – перебил Мишу один из них.
– Все в порядке, пап. Не волнуйся о нас и позаботься о маме. Мы справимся, – тепло произнёс Эрик, положив ладонь на твердую, мозолистую руку Миши.
– Ты хорошо подумал?
– Я не смогу жить с этим. Извини, – делая шаг назад и заводя руки за спину, проговорил Эрик.
«Удачи тебе, мой мальчик», – словно молитву, повторял про себя Миша, вытирая рукавом слезы.
***
– Приговор обжалованию не подлежит и вступает в силу немедленно. Выдать снаряжение! – приказал следователь, закрывая папку с делом. – Всегда мечтал это сказать! – улыбнулся он.
Высшей мерой наказания здесь все-таки была смертная казнь, что, конечно же, не афишировалось перед народом. Обычно способ приведения её в действие был достаточно гуманным – через смертельные инъекции. Человек тихо и мирно умирал во сне. К такому наказанию приговаривалась лишь одна группа преступников из числа людей – те, кто пытался влезть в секреты правительства, выискивая сведения, способные подорвать нынешний строй общества.