Глава третья Боль отрезвляет
I
Спустя 7,5 месяцев после аварии
Март 2005 года
Треверберг
На лбу выступили бисеринки пота, но Аксель упрямо шел по беговой дорожке, стараясь не обращать внимания на стреляющую во все части тела, сводящую с ума боль. Утяжелители на голенях казались неподъемными, каждый шаг давался с трудом. Бегать Грин еще не мог. Ему запретили работать с тяжелым весом. Его лишили спарринга. Оставались стрельба, дорожка, плавание и снова дорожка. Через боль, страх и навалившееся с новой силой одиночество, в котором Грин привычно черпал силу.
После того, как в команду влился Туттон, стало легче и сложнее. Николас сторонился людей, погружаясь в материалы. Грин бесился, стремясь как можно быстрее раскрыть дело, хоть и понимал, что текущее расследование не похоже на все, что было до него. Стич уехала куда-то на Ближний Восток по вызову Клиффорда.
Эдриан Клиффорд, военный, человек исключительного ума, оказался одним из руководителей Агентства – специальной организации, фокусирующейся на разведке и контразведке в тех случаях, когда требуются сверхсекретность и отсутствие аффилированности с каким-либо государством. Грин познакомился с ним почти двадцать лет назад, когда подписал контракт с Министерством обороны Треверберга, оказался в армии, а потом был переведен в засекреченный отдел быстрого реагирования. Клиффорд руководил группой из тридцати человек, разрабатывал операции, управлял всеми процессами, связанными с базой и логистикой. Очутившись на гражданке, Грин допускал мысль, что рано или поздно снова столкнется с бывшим шефом, но не сумел предсказать появление Клиффорда в конце расследования дела об убийстве Анны Перо.
Впрочем, шеф появился год назад, перевел Грина из полиции в Агентство и снова исчез. Господи, как летело время.
Еще никогда детектив, привыкший, что даже самое сложное дело не занимает у него больше нескольких месяцев, не чувствовал себя таким бесполезным.
Шаг.
Боль раскаленной лавой разлилась от правой ноги до сердца, в висках вспыхнуло.
Еще шаг. Как он до сих пор умудряется дышать? Еще.
Семь с половиной месяцев назад на него организовали покушение. Что спасло его жизнь? Бдительность Стич – непредсказуемая переменная. Экипировка – предсказуемая переменная, потому как если нападающие установили маршрут, должны были знать и то, в чем именно ездит Грин.
Вероятность два. Засада была предназначена не ему. Некоторое время назад вокруг коттеджей начали появляться натянутые лески. Местным жителям не нравятся мотоциклисты и квадроциклисты, приезжие, которые мусорят в лесах. Это уголовное дело, но никого не поймали.
Можно ли верить в подобные совпадения?
Нет.
Шаг.
Солено-горькая капля пота скатилась по щеке и коснулась уголка губ. Грин встряхнул волосами, но продолжил идти. Мышцы жгло так, будто он пробежал марафон. А он всего час прихрамывая ходил по дорожке, передвигаясь с черепашьей скоростью.
Что предшествовало покушению? Грин был во Франции, поднимал старые дела. Не без удивления обнаружил, что вся семья Перо умерла. Ее родители и брат, который был старше на несколько лет, ушли в другой мир в разное время, Анна осталась одна вскоре после замужества. Эта информация попала к нему случайно. Скорее из любопытства он решил узнать побольше о женщине, которую когда-то любил и которая год назад лишилась в Треверберге жизни и лица[1].
Итак, он находился во Франции. Вернулся. Они проводили повторный анализ доступных дел, собирали информацию по всей Европе. Искали зацепки. Переключились на анализ суицидников.
Шаг. Еще шаг.
Он был во Франции. Вернулся. И через две недели едва не погиб. Пролежал в коме. Началось восстановление.
Шаг.
Телефон, который лежал на панели, тихонько пискнул, экран вспыхнул, оповещая о полученном сообщении. Аксель вздрогнул и выключил спортивный аппарат. Сделал несколько вздохов, чувствуя, как дрожат мышцы. Но то, как повело себя сердце, не шло ни в какое сравнение. Оно будто остановилось, из легких выбило воздух. Сосредоточенный на расследовании, Грин оказался совершенно не готов к вмешательству личного.
Теодора Рихтер
«Нам надо поговорить».
Он поставил таймер на тридцать минут, снова включил дорожку и продолжил занятие. Всколыхнувшуюся боль пришлось заблокировать так же безжалостно, как и слабость измученного травмами и нагрузками тела.
Потом. Не сейчас.
Шаг.
Теодора Рихтер
«Я продаю бизнес».
К чему ему эта информация? Она ему доверяет. От этой мысли стало неоправданно, почти незаслуженно тепло. Грин скупо улыбнулся, но тут же стер с лица улыбку. Какое он имеет право…
Теодора Рихтер
«Кажется, я все поняла».
Он отключил виброрежим и перевернул телефон экраном вниз.
Эта женщина тонко чувствовала его состояние и появлялась каждый раз, когда любое слово достигало цели. Любое. Даже ничего не значащее. Эти сообщения вроде бы не несли смысловой нагрузки. Но до Грина не сразу дошло, что на самом деле они означают. Продает бизнес?
Что?
Он спрыгнул с дорожки, чуть не взвыл от боли, но проигнорировал ее, взял телефон и набрал номер.
– Что ты сделала? – угрожающе спросил Аксель, как только Теодора ответила на звонок.
– Продала часть бизнеса, – невозмутимо отозвалась она.
– Часть?
– Почти весь.
– Господи, зачем?
Ее смех застал его врасплох. Грин ошалело замер, прижимая трубку к влажной коже и прикрыв глаза. Голова кружилась, его вело. Ноги подкашивались. Но он стоял, наклонившись вперед, опустив свободную ладонь на поручень беговой дорожки. Стоило радоваться, что этот зал предназначен только для агентов. А они бывают в штабе редко, и никто не видит его таким.
– Ну, ты мне позвонил, Аксель. Сам.
– Господи, Теодора, вы не понимаете, что рядом со мной находиться опасно?
Он выдал эту фразу на одном дыхании и замолчал. Они уже столько раз меняли «ты» на «вы» и обратно, что Аксель запутался. Рихтер не спешила говорить. Он слышал лишь ее легкое дыхание. Так и стоял, прикрыв глаза и вслушиваясь в эти звуки, как будто они могли в любой момент оборваться. А он видел уже столько смертей.
Хватит ли духу пережить еще одну?
– Это единственная причина? – глухо спросила Теодора. Веселости в ее тоне как не бывало.
«Ты не объясняешь, поэтому она не понимает, Грин», – вдруг прозвучали в голове слова Карлина. А ведь и правда. Кажется, он впервые озвучил ей эту простую мысль, такую понятную, естественную, что сам осознал ее до конца только сейчас.
В груди стало тесно.
– Давай поговорим! – вдруг взмолилась Теодора. С нее слетела ледяная маска.
Идиот. Эта женщина давно открыла ему свою слабость. Саму себя. Может, потому, что рядом не было никого другого. Или потому, что ему искренне наплевать на количество нулей на ее банковском счете. Или потому, что…
Проклятие.
– Извините… – Он ненавидел свой хриплый, уставший и злой голос. Ненавидел самого себя в этот момент, но не умел по-другому. Он разучился вести себя по-другому. – Мне нужно идти.
Но Грин не отключился. Всегда обрывал разговор, а сейчас чего-то ждал. Медленно открыл глаза и посмотрел в окно на густой лес. Штаб-квартира Агентства располагалась за городом с противоположной от Спутника-7 стороны. Ели и сосны роскошно выглядели в любое время года и позволяли спрятать от излишне любопытных глаз практически любые объекты. Удобно. Практично. Привычно.
– Знаешь, Грин… – В ее голосе прорезался металл. – Я сама в состоянии себя защитить. И если ты ведешь себя как последняя скотина только потому, что я…
– Мисс Рихтер, – прервал он, – в прошлом году я вытащил вас из лап вашего собственного партнера.
Это было жестоко, даже подло. И она поступила так, как должна была.
Короткие гудки.
Аксель запрокинул голову, отвел от лица влажные светлые пряди и прикрыл глаза. Все-таки душевная боль намного сильнее физической. И в какой-то момент ее невозможно заглушить. Даже сломанная нога и рука, раздробленное колено или продырявленное легкое не способны отвлечь внимание от ада, в который тебя затягивает, когда распадается на составные части душа.
Он вернулся на дорожку, назначив себе штрафное время.
Шаг.
Теодора – исключительная женщина, которая должна, просто обязана быть счастлива.
Шаг.
Все, кого он любил, умирают.
Шаг.
Он понятия не имеет, кто стоит за десятками преступлений, но уверен, что эта сила существует. Он чувствует чужую волю.
Шаг.
В опасности он сам. В опасности те, кто ему дорог.
Шаг.
Он оказался прав: смерть Туттонов – не случайность.
Шаг.
Смерть всей семьи.
Шаг.
Той части семьи, которая имела отношение к семейному бизнесу.
Шаг.
За две недели покушений на Ника не было. Почему-то казалось, что при желании Кукловод смог бы его найти. Но охрана не установила слежку и не выявила ни одного подозрительного лица рядом с домом или на маршрутах. И это само по себе подозрительно.
А что, если?..
Шаг.
Сорвав телефон со стойки, Грин набрал номер Николаса. Дорожку агент не остановил. Криминалист ответил не сразу.
– Да?
– Чем занимается корпорация твоей семьи?
– Много чем.
– Если наложить твою семью на список жертв, картина меняется?
– Я пока не нашел подтверждения, но мне кажется, что да. – Голос Николаса звучал устало. – Хотя люди в списке имеют опосредованное отношение к науке.
– Проверь семью Перо. Они все умерли, включая Анну. Чем занимался ее отец? Дед?
Ник помолчал.
– Сделаю.
Аксель отключился. Какая-то мысль не давала покоя, но ему никак не удавалось ее ухватить. Они точно знали, что Кукловод действует не один десяток лет. Пытались строить портреты, искали связи и не находили. Что, если жертвы выбраны не в момент убийства? Что, если есть список и кто-то идет по этому списку? Что, если связь надо искать в далеком прошлом жертв?
Ему уже приходило в голову, что не все собранные в серии жертвы – цели Кукловода. Как же он действует?
Он подталкивает к убийству тех, кто рано или поздно сам пришел бы к этому. По меньшей мере именно такая схема вскрылась в прошлом году во время расследования смерти Анны Перо. Та же логика подтвердилась сейчас, когда взяли любовницу Эрика Туттона. Значит, чисто теоретически, его действительно интересует только одна жертва из череды. Потому что если человек начал убивать по своей воле (ну почти), он не остановится.
Карлин ответил на звонок не сразу. Пришлось набрать во второй раз. Грин, увлеченный новой мыслью, уже не чувствовал боли, бодро вышагивая по дорожке. Его трясло от другого. От ощущения близкой разгадки. Может, и не близкой. Но все-таки разгадки.
– Что случилось? – спросил Карлин.
– Боль отрезвляет, – заявил Грин. – Мы неправильно группировали дела.
– Та-а-а-к, – протянул Марк. Послышался звук закрывшейся двери. – Выкладывай.
– Если Кукловод действует, используя латентных убийц и выводя их жажду убийства из бессознательного в реальность, он не сможет ее контролировать. Никак. Человек уже начал убивать. Теоретически его можно направить на определенную жертву. Но только в начале. Или в удобный момент, в котором еще сохраняется влияние или его можно укрепить.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу повторить, что из собранных дел надо выбрать те, которые нужны самому Кукловоду, и те, которые нужны убийцам. Помнишь, мы в прошлом году говорили, что убийство Анны Перо подготовлено, спланировано. В него буквально душу вложили. Остальное происходило по инерции. И несмотря на то что все пошло не по плану, цель достигнута. С Анны содрали лицо. Картинка сложилась. Остальные трупы казались лишним звеном.
– Кроме Лорел.
– Да и с Лорел тоже. Тема двуличия, которую демонстрировали жертвы, казалась притянутой за уши. Ее задал Кукловод.
– Ради Анны.
– И с одним убийцей она сработала. А для другого стала рамками, которые его тяготили. И он их рушил, насилуя своих жертв.
Аксель, почувствовав, как сердце бьется где-то в горле, снизил скорость. Возбуждение, изношенность организма, который до сих пор не восстановился, лишили его сил. Но нужно идти. Еще несколько минут, потом душ и домой. Который час?
– В сериях нужно определить, кто главная жертва, кто второстепенные, – заговорил Марк. – Вы с Арабеллой проверяли теорию первой жертвы, но картина не прояснилась.
Не прояснилась. Аксель заявил о том, что первая жертва имеет ключевое значение, еще находясь в больнице. К сожалению, это не дало новой информации, нужно идти дальше.
– Для начала отделим одиночные трупы от серийных, – предложил Грин. – Потом проанализируем серии с точки зрения начала и конца. А еще. По каждой жертве нужно посмотреть генеологическое древо. Хотя бы на два колена. Родители, деды.
– Зачем?
– Не знаю, – признался агент. – Что-то мне подсказывает, что корень этого глубже, чем нам казалось.
Профайлер спорить не стал. Он отключился. А Грин почувствовал, как его отпускает. Впервые с начала расследования он ощутил эту приятную щекотку внутри. Он что-то нащупал! О чем-то догадался. Даже если он ошибся, важнее другое. Он снова чувствовал себя собой.
II
8,5 месяцев после аварии
Апрель 2005
Мягкая рука жены прикоснулась к его сухому и горячему лбу. Николас оторвался от документов и посмотрел на Лизу, привычно отмечая тень усталости под выразительными глазами. Жена не улыбалась, но улыбка затаилась в чувственном изгибе губ. Волосы собраны в простую прическу, несколько прядок падают на высокий лоб. Внешность Лизы была настолько благородной, что иногда Ник чувствовал себя рядом с ней крестьянином, несмотря на собственное высокое с точки зрения реалий Треверберга положение.
Машинально он протянул руку и коснулся ее щеки. Лиза прикрыла глаза. Между супругами велся молчаливый диалог. В ход шли фразы, взгляды, дыхание, разделенное на двоих… А на фоне – детский смех и плач, крики, грохот рассыпавшихся игрушек.
На фоне – жизнь. Семья.
Ник потянул жену за руку и усадил к себе на колени. Лиза хмыкнула. И в этом не было ни грамма жеманства. Только счастье. Зрелое, выстраданное счастье, к которому они шли не один год. Кто бы мог подумать, что его душа вынырнет из колючей брони? Кто бы мог подумать, что он, пройдя через весь тот кошмар, обретет себя?
Кто бы мог подумать, что решение отца их поженить, такое жестокое, такое резкое, окажется единственно верным?
Ник прижался губами к ее губам, вдыхая сладковатый аромат шелковистых волос. Лиза приглушенно застонала и вцепилась в сильные плечи мужа. Он бросил пить, занялся телом, собой. Помолодел лет на десять и вспомнил, что такое не иссушающая душу страсть, а глубокое искреннее влечение. Влечение к жене, в которой каждый день он видел самую красивую женщину на земле.
Лиза знала, когда можно прийти, а когда не стоит мешать. Ее нежные пальцы запутались в его волосах и слегка потянули, заставляя посмотреть в глаза.
– Тебе нужно поужинать, – пробормотала жена, пытаясь скрыть улыбку.
Вместо ответа он снова потянулся к ее губам, но был остановлен спокойным и уверенным жестом:
– Ты не выходил из кабинета десять часов. Ник. Дети забудут, как ты выглядишь.
Он тяжело вздохнул.
– Я должен…
– Ты не сможешь принести пользу следствию, если умрешь от истощения.
– Скоро приедет Грин.
– Еще один полуночник, – фыркнула Лиза и с неожиданной легкостью соскочила с колен мужа. – Пошли. Из криминалиста тебя превратили в аналитика.
– Ну-ну, скажи еще – в офисную крысу.
Она насмешливо взглянула на него через плечо.
– Не офисную и не крысу. Нечто домашнее и усталое.
Дети носились по гостиной, играя в пиратов. Норель устроилась на импровизированной мачте, а близнецы барахтались на полу, изображая матросов. Кажется, абордаж пошел не по плану. При виде отца все замерли и загомонили разом. Слов Ник не различал. Дети еще не вполне сносно владели речевым аппаратом, кто-то проглатывал «р», кто-то переставлял местами слова. Но говорить любили все. Удивительно, какими болтунами могут получиться дети у молчаливых родителей.
Кажется, Норель стала здесь своей. Близнецы буквально дрались за право помогать обретенной сестре, проявляя себя почти по-мужски. А она чисто по-женски назначала то одного, то другого главным защитником. Это было мило. И слегка пугало. Слишком разумна для четырех с небольшим лет.
– Я же говорила – он придет! – Норель спрыгнула на пол и помчалась к Нику.
Он, наклонившись, подхватил дочь на руки. Если бы у Ника спросили, в какой момент он полюбил свою жену, он назвал бы конкретный день: именно тогда Лиза приняла его дочь. Дочь от другой женщины, дочь, о существовании которой Николас не подозревал. Он поставил Лизу перед фактом, сообщив, что удочерит Норель, оформит все документы и даст ей свою фамилию. А та – приняла. И умудрилась не переносить внутреннюю боль, которую он причинял ей своими чувствами к другой, на ребенка. Эрик Туттон разрушил первый брак сына с помощью подкупа и своего влияния. И тут же заставил Николаса жениться на Лизе. Тогда Ник в равной степени ненавидел отца и жену. А та ждала. И дождалась.
Все это пронеслось в голове в момент, когда Ник поймал светлый, радостный взгляд жены. Прижимая дочь к груди, криминалист потрепал по голове подскочивших к нему близнецов и подошел к Лизе. Наклонился к ней и поцеловал. Им больше не требовалось слов для выражения чувств. Она прекрасно все знала сама. И до конца дней он будет делать все, чтобы никогда больше не причинить ей незаслуженную боль.
Ужин прошел за разговорами. Дети снова умчались в гостиную. Лиза рассказывала об очередном проекте, которым занялась, запертая в доме. Ник думал. И ждал.
Он позвонил Грину час назад и сказал, что нужно поговорить. Тот пообещал приехать. Нужно было подготовиться, составить речь. Но Туттон не мог заниматься этим. То, что он обнаружил, ковыряясь в прошлом Анны Перо, скорее напоминало шутку. Чью-то злую издевку. Потому что вскрывало совершенно новую линию расследования и до тошноты идеально складывалось с гибелью его собственной семьи.
К моменту, когда Аксель Грин появился на пороге дома, дети угомонились. Лиза открыла гостю, проводила в кабинет Николаса и ретировалась, оставив мужчин наедине.
– Спасибо за охрану, – сказал Ник невпопад.
Когда-то он тушевался перед известным детективом. Но тот Туттон-младший остался в Спутнике-7, у него больше не было права голоса.
Грин скупо улыбнулся. Темно-синие глаза смотрели привычно внимательно, зрачки больше не взрывались от боли. Аксель выглядел собранным и отчужденным – как всегда. И одновременно казался ближе, открытее, чем был на самом деле. Обманчивое чувство.
– Что тебе удалось найти?
Грин сдерживал нервозность, но она сквозила в голосе и скупых жестах. Он взял чашку с чаем, который принесла Лиза, и отвел глаза, сосредотачиваясь на себе.
– Анна Перо – младшая дочь в семье психиатров. Ее отца звали Жак Перо, он был известным специалистом как во Франции, так и за ее пределами. Мать – и вот это крайне интересно – британка. Урожденная Изольда Стоун. – Аксель вопросительно вздернул бровь, а Ник продолжил: – Обнаружив это имя, я не сразу понял, что к чему. Как ты знаешь, архивы сохранились не полностью, а некоторые вещи засекречены. Но Изольда тоже была психиатром. И в одной из работ, опубликованных на сайте Сорбонны, я нашел отсылки к работам ее отца Эдмунда Стоуна.
– Это должно мне о чем-то говорить? – негромко спросил агент.
– Тебе нет, – покачал головой Николас. – А вот тем, кто живет и работает в Спутнике-7 – да. Эдмунд Стоун был одним из партнеров моего отца. Это ученый из лабораторий. Психиатр.
– Твою ж…
– Именно. У нас горы трупов, но как минимум четыре из них связаны со Спутником-7.
– И это не бросается в глаза, потому что люди меняли фамилии.
– Да. – Ник улыбнулся. – Мы должны выяснить все про отцов и дедов наших жертв. Как ты и говорил. И знаешь, что самое интересное?
– Да?
– Эдмунд Стоун умер в Спутнике-7 в 1951 году. Архивы, как всегда, засекречены, но Лизе удалось найти заметку в местной газете о том, что город прощается с выдающимся ученым, который отдал свою жизнь на благо науки и умер по нелепой случайности.
– Случайности?
Ник взял со стола сигареты и прикурил одну. Предложил Грину, но тот отказался, покачав головой. Агент выглядел так, будто ему открыли дверь в святая святых. Николас буквально чувствовал, как молниеносно проносятся в его голове разрозненные факты и улики. Туттону понадобилось несколько недель, чтобы на примере Перо доказать связь со Спутником-7, которую он изначально почуял, стоило только получить доказательства, что его отец был убит не просто так.
И ревность больной девушки, ставшей исполнителем, тут ни при чем.
– Я помню разговоры в доме. Отец говорил, что в лаборатории периодически гибнут люди. Несчастные случаи списывали на переутомление. Работа была сложной. Но что, если…
– И тогда Кукловоду лет… сколько? Восемьдесят?
Ник сразу помрачнел.
– Не похоже.
Аксель пожал плечами, одновременно успокаивая и обрывая дискуссию. Нельзя отметать версии сразу. Каждую нужно проработать. Доказать. Или же опровергнуть. Именно в этом суть работы следствия: ты все время ищешь доказательства.
– Надо просто собирать информацию. Ты молодец. Спасибо. Мне нужно подумать.
Ник положил документы в сторону, в два вдоха прикончил сигарету и затушил ее в пепельнице. Такая стройная теория почему-то трещала по швам. Как он мог не подумать об очевидном? Если Кукловод убивал еще тогда – в Спутнике-7, в пятидесятые, он никак не мог вести деятельность в двухтысячных. Или мог? Какой-то исключительный старик. С другой стороны, психопаты зачастую стареют позже. Может, ничего еще не потеряно. Но на горизонте не было ни одно старика, кто подходил бы под портрет.
– Он какую-то секту, что ли, строит? – задумчиво проговорил Грин, вырывая криминалиста из панической задумчивости. – Имени себя. Делает все чужими руками. Метит в определенных людей. Стоун служил в Спутнике-7. Сначала погибает он. Потом… Что там с матерью?
– Умерла, когда Анне исполнилось восемнадцать. Авария.
Грин резко поднял голову.
– Авария?
– Ехала на автомобиле из клиники в Марселе в пригород и не справилась с управлением.
– То есть несчастный случай.
Ник устало пожал плечами. Силы утекали, и он пока не мог понять, к чему ведет Аксель.
– Ну, так написано в протоколе.
– То есть то, что похоже на несчастный случай, – сухо и почти недовольно проговорил Аксель.
Туттон, кажется, понял. И заглянул в документы.
– В 1986 году, когда Анне было двадцать восемь, умирает ее брат. Он увлекался альпинизмом.
– Дай-ка угадаю, – улыбнулся Грин.
– Да. Остался на Эвересте. А потом… Я нашел документы об аварии с участием Перо. Но Анна выжила. А потом…
– А потом подписала контракт и уехала в армию. В секретную группу. И Кукловод потерял след.
В кабинете повисла тишина.
– Это истребление, – негромко произнес Грин, глядя в никуда. – Он вырезает семьи. И ему плевать на время.
Нику стало не по себе. Неужели он, его жена, дети – все под угрозой? До сих пор? Ему казалось, они в безопасности, казалось, что самое страшное позади. Но после слов Грина волосы на загривке встали дыбом.
Он никогда еще не позволял себе так тупо ошибаться. Грин резко встал.
– Позвоню одному человечку, – сообщил он, принявшись мерить кабинет шагами. Хромота не прошла, но бывший детектив, кажется, ее не замечал. А Туттон ошеломленно молчал, прикованный к креслу новой реальностью, от которой так старался убежать. – Нам нужно больше данных. По меньшей мере теперь мы понимаем, что искать, – продолжил Аксель. – Кажется, пришла пора снова пообщаться с доктором Арнольдом Нахманом и получить максимальное количество доступных документов из Спутника-7.
– Он не даст.
Грин едко улыбнулся.
– Мне – нет. Но я знаю кое-кого, кому он не сможет отказать.
III
8,5 месяцев после аварии
– Уверена?
Рука Теодоры с перьевой ручкой, зажатой меж слегка вздрагивающих от напряжения пальцев, замерла над документом. Мисс Рихтер положила «Паркер» на стол и посмотрела на Эллу Уильямс. Любовница отца за этот месяц поразительным образом вошла в ее жизнь. Может, это последствие тоски по рано умершей матери, а может, попытка снова поладить с отцом, который казался счастливым впервые за много лет.
– Мы это уже обсуждали, – улыбнулась Тео и снова взяла ручку. – Уверена.
– Что ты будешь делать, не работая по шестнадцать часов в день?
О, она прекрасно знала, что будет делать. К тому же кое-что для души Теодора себе оставила. Размашистая подпись появилась на документе. Теодора подписывала лист за листом. Юрист проверял полноту заполнения и складывал бумаги в папку. Дороги назад не было. Нет, Тео не жалела. Или жалела? Почему самое сложное решение всегда касается личного? Строить бизнес легко. Чувствовать себя несчастной – легко. Доказывать всему свету, что она может, – тоже легко. Хотя на самом деле, конечно же, это адский труд.
Но нет ничего сложнее, чем необходимость развернуться лицом к самой себе, протянуть самой себе руку и наконец прислушаться к истинным желаниям. Осознать их она смогла с помощью Акселя. Хотя он, наверное, никогда об этом не узнает, а она не наберется смелости сказать, что он буквально вдохнул в нее жизнь.
– Вот и все, – с задумчивой улыбкой произнесла Теодора и почувствовала, как теплые руки Эллы обнимают ее за плечи.
– Твой отец будет в ярости.
Тео горько усмехнулась.
– Но вы же на моей стороне?
Юрист убедился, что с бумагами все в порядке, и удалился, оставив женщин наедине в вип-комнате ресторана, который с этого мгновения больше Тео не принадлежал. Равно как и 90 % бизнес-мощностей, построенных ею с момента возвращения в Треверберг. Она оставила себе клуб, где выступала когда-то Авирона. И один отель, в который наняла управляющего.
На вопрос Элла не ответила. Она взяла мундштук, маленькую сигариллу и элегантно закурила, распространяя вокруг себя вишневый дым. Теодора даже не поморщилась. Теперь, когда подготовка документов завершилась подписанием договора купли-продажи, она еще не могла понять, что чувствует.
Свободу?
Боль?
Одиночество?
Радость?
Наверное, все вместе по чуть-чуть. А еще целую бездну практически животного страха. Завтра не нужно вставать в шесть утра, чтобы один за другим перебирать отчеты по каждому направлению за прошлый день, а потом наносить визиты. Послезавтра тоже.
И это не отпуск.
– Миссис Уильямс…
– Тео, пожалуйста, зови меня по имени. Чувствую себя старой.
– Зачем вам мой отец?
Вопрос повис между ними, как дыхание в морозную ночь. Элла опустила руку с мундштуком, изящно коснулась кистью столешницы. Ее взгляд стал серьезным, а губы приняли странное выражение, в котором неуверенность сочеталась с упрямством. Как будто эта женщина боялась. Себя. Мира.
– Ты когда-нибудь любила?
Рихтер отвела глаза слишком поспешно. Не готова она к таким разговорам. Как будто сидит в школе перед учительницей, застукавшей ее за поцелуем с одноклассником. Кровь бросилась к щекам. Любила она? Она определенно что-то чувствовала. Ее привлекали многие мужчины, и некоторым из них она позволяла стать чуточку ближе. А одному однажды сказала «да» на вопрос, выйдет ли за него замуж. Тот брак был выгоден и удобен, а потенциальный муж, несмотря на чудовищную разницу в возрасте, будоражил и манил. Замуж она так и не вышла, устав закрывать глаза на бесчисленные измены. Была ли это любовь? Или Теодора заставила себя влюбиться, разгадав в этом мужчине достойную партию, которую наверняка принял бы Дональд Рихтер?
– Хотите сказать, что полюбили его? Ваша связь может его погубить. Ваш муж…
– Джонатан чудесный человек, – приглушенно прервала ее Элла.
– Не сомневаюсь. – Теодора кивнула, возвращая себе самообладание. – Но разводиться вы не будете. Оставаться женой министра здравоохранения, который на следующих выборах, скорее всего, будет баллотироваться в мэры, намного выгоднее, чем связывать свою жизнь с бизнесменом. Даже очень успешным.
Холеное лицо миссис Уильямс побледнело. Теодора ждала, что увидит на нем злобу или недовольство. Но нет. Элла выглядела подавленной. Она закусила губу, потом нервно докурила и принялась тушить окурок, как будто от его уничтожения зависела судьба человечества.
– Знаешь, Тео, – наконец произнесла она. – Чем больше ты работаешь, тем меньше чувствуешь. И в какой-то момент ты встаешь перед выбором: жить или притворяться. Я подумала, что рядом с Дональдом могу жить. Хотя бы попытаться. Мне плевать, сколько он зарабатывает, кем манипулирует и какой вес имеет в обществе. Тебе сложно слушать такое о своем отце, но он чертовски сексуальный, умный и интересный мужчина. И я удивлена, что он один.
– После смерти мамы не женился.
Тео снова отвела глаза, чувствуя привычную глухую боль, которая разрывала сердце каждый раз, когда Теодора вспоминалась мать.
– Вот видишь, – расслабленно улыбнулась Элла. – Тридцать лет траура по жене. Это же невероятно. Я такого раньше не встречала. А ты?
А она никогда не думала об отце как о мужчине. Как о деспоте и тиране – да. Как о человеке, который может решить любую проблему, – тем более. У него были любовницы, кого-то он даже знакомил с семьей. Но все это виделось ей настолько отдаленным, настолько холодным и театральным, что Теодора, да и Уильям, ее брат, не принимали любовниц отца всерьез. Женщины и женщины. Сегодня одна, завтра другая.
Кажется, с Эллой у отца все было иначе.
И он попал в тот замкнутый круг, который столь любит смаковать желтая пресса. Богатый любовник жены чиновника. Какой позор. Какая трагедия. Хотя нет. Почему именно трагедия? Фарс. Это слово больше подходит ситуации.
– Все-таки вы полюбили? – тщательно маскируя эмоции, спросила Теодора. – Моего отца?
Элла почти беспечно передернула плечами и спрятала мундштук в чехол.
– Есть вещи, которые просто случаются. Ты не можешь их контролировать – и не должна. Потому что они будут управлять тобой, жить через тебя и развиваться. Мудрый человек должен поймать точку невозврата. Я свою поймала. А ты?
– Все намекаете, что мне пора влюбиться?
– Не знаю. Но ты уже выглядишь как пойманный мотылек. Ты продала бизнес. Железная леди Треверберга отказалась от власти. Кто он, Тео? Кто этот мужчина, который заставил тебя пересмотреть свои взгляды?
Ее обдало горячей волной. Не справившись с эмоциями, Теодора обхватила себя руками и посмотрела Элле в глаза.
– У меня никого нет.
Лицо любовницы отца приняло ехидное, почти лисье выражение.
– Даже так. Неужели кто-то посмел разбить тебе сердце?
– Нет!
– Не буду лезть в душу, извини. Скажу лишь, что я рада, что ты так и не выскочила замуж за художника.
Мисс Рихтер медленно выдохнула и улыбнулась. Все-таки держать лицо она не разучилась. Ее губы тронула холодная улыбка.
– У меня никого нет, Элла. Все это я делаю ради себя.
По лицу мисс Уильямс скользнула тень.
– Надеюсь, ты не пожалеешь.
– Если пожалею, это будет только моя боль. Не обязательно пытаться ее разделить.
Их взгляды встретились, и в вип-комнате снова стало холодно. Теодора спокойно изучала Эллу, а та будто что-то искала в безупречном лице бывшей Железной леди Треверберга.
– Если вдруг захочешь поговорить – звони. А сейчас извини. Я должна идти.
Вечер того же дня
В студию она вошла ближе к полуночи. Все дела были закончены. Шаг сделан, и повернуть назад – даже если бы она захотела – никто не позволит. Есть та точка невозврата, которую невозможно отменить. Деньги за бизнесы лежали на ее счету. Управление передано. Это все.
И все, что могло сейчас ее стабилизировать, что могло дать уверенность в самой себе, находилось прямо перед ней. Джеральд крутанулся на стуле и привычно улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Этот оторванный от мира бизнеса, интриг и больших денег молодой мужчина был вторым человеком на планете, кто знал, кто такая Авирона на самом деле. И он ее не предал. Хотя тысячу раз мог озолотиться на подобном секрете, вбросив его в СМИ.
– Ну привет, звезда, – глубоким мелодичным голосом произнес он. – Думал, не позвонишь. Слышал, ты там бизнес продала. Что это? Кризис среднего возраста?
Теодора рассмеялась. Глянула на телефон – скорее машинально. Не увидела ничего нового и посмотрела на звукорежиссера.
– Я написала песню.
– После годового перерыва, – присвистнул он. – Мое ты золото. Порвем чарты?
– Хочу, чтобы ты послушал и помог записать.
Джеральд сделал глоток крепчайшего кофе, от одного запаха которого у Теодоры начинало ныть сердце, снова крутанулся на стуле, а потом царским жестом положил длиннопалые ладони на пульт.
– Я весь твой, богиня. Только пой! Волшебных нот манящий звук ласкает мой поплывший слух.
– Дерьмовые стихи у тебя, Джерри, как были, так и есть, – расхохоталась Тео.
Как же с ним было легко.
– Я правильно понимаю, что Авирона возвращается? – прищурившись, спросил Джерри.
Рихтер сбросила сумку, пиджак и, оставшись в свободной блузе и джинсах, потянулась, разминая затекшие плечи. Когда она вытащила шпильки, черные волосы крупными волнами ударили по спине. Джеральд следил за ней ярко-зелеными, по-лисьи раскосыми глазами. Русые волосы острижены неровно, косая челка падает на глаза. В свои тридцать пять он выглядел на восемнадцать. Обманчивая инфантильность. Джеральд Стивенсон – тот человек, к которому нужно записываться за год для того, чтобы выбить пятнадцать минут времени в студии. Он создавал звезд. Но важнее другое. Он создавал хиты. Сам писал преотвратные и пошлые стихи, но музыку чувствовал как бог. Они познакомились в первые месяцы после того, как Тео вернулась в Треверберг и взялась за строительство бизнеса.
Уничтоженная тяжелой работой, она не могла спать. Ей не было и двадцати пяти, но иногда она чувствовала себя на восемнадцать. Пропадала в клубах. Где и пропала, если можно так выразиться. В тот момент, когда очутилась на его сете. Стивенсон взял броский псевдоним Корсар. Его вечеринки проходили в пиратском стиле. И музыка была такой же – уводящей из реальности. Куба, Гавайи, Карибы, безумие страстей и свободы. Если Тео когда-то и танцевала до упаду, то явно не на студенческих вечеринках, которые упрямо избегала, а в клубах. Пряча черный шелк волос под париками, а глаза за слишком ярким макияжем, она растворялась в чужом творчестве, пока в один прекрасный день, разогретая «Куба либре», не набралась смелости подойти и познакомиться.
Обласканный славой Корсар оказался молодым мужчиной слегка старше ее. Общение строилось легко. Так она узнала, что у Джеральда своя студия и то, что хиты, звучавшие на тревербергских радиостанциях (и не только), выходили из-под его пера.
И именно он первым на планете Земля познакомился с Авироной, когда она рискнула показать ему песню. Одну. Другую. Десяток. Корсар создавал аранжировки. Авирона пела и писала музыку и стихи.
– Не совсем, – игривым тоном заявила она, глядя в зеленые глаза человека, которого привыкла считать своим другом.
– А что изменится?
– Послушай песню. И дальше решим.
– Тео! – возмущенно воскликнул он.
Джеральд вскочил, подошел к ней и взял за плечи, прорвав интимную зону так легко, будто имел на это право. Она замерла, глядя ему в глаза.
– Больше никаких масок, Джерри, – прошептала она и уперлась кулаком ему в грудь. – А теперь иди на место и работай. Я хочу записать альбом.
IV
8,5 месяцев после аварии
– На тренировках тебе можно поднимать не больше пятидесяти килограммов.
– Детский вес, – фыркнул Аксель, скрывая улыбку. Восемь месяцев ему не давали нормально заниматься. Целых восемь месяцев! Он потерял пятнадцать килограммов массы, «высох» и изнывал без тяжелых тренировок, к которым привык.
– И спарринг не чаще двух раз в неделю. Увеличивай нагрузку постепенно. Если забыл про кому, у меня есть вещественные доказательства.
– Вы вообще не должны заниматься травмой.
Доктор Тайлер пожала плечами:
– Ты – мой пациент, детектив. И это никто не изменит. Ты услышал меня? Хорошо. Иди на дорожку.
Грин поднялся с кушетки, покачнулся, ухмыльнулся и встал на беговую дорожку. Врач ловко оплела его проводами, прицепила электроды к обнаженной груди.
– Сначала походим, – задумчиво пробормотала она, глядя в монитор.
В кабинете было прохладно, но Грин холода не чувствовал. Он бодро вышагивал на беговой дорожке. Почти не хромая. Нога еще болела, как и другие части тела, если уж быть совсем откровенным, но он чувствовал себя значительно лучше.
Фей подняла скорость.
– Легкий бег, – разрешила она.
Грин побежал. Шаг и бег имеют разную основу, запускаются различные группы мышц. На ноги тоже происходит разное давление. И сейчас тело прострелил отголосок боли, от которой Аксель привычно отмахнулся. Но Фей заметила. Она все замечала! Не врач, а инквизитор.
– Терпи, – неожиданно бросила она, по-прежнему глядя в монитор, а не на полуобнаженного мужчину.
На мгновение стало обидно. Аксель привык к другой реакции женщин на себя. Но нужно было примириться с двумя фактами: она врач, а врач – это не женщина, и он уже не тот. Если задаться целью вернуть массу, понадобится как минимум год. Только вот нужна ли она? Сейчас он выглядел, как гимнаст. Высокий, поджарый, рельефный торс, кубики пресса. Да, бицепсы меньше. И что? Что он пытался спрятать за мышцами?
Грин бросил взгляд в зеркало. Черт, хромота все-таки заметна. Не замаскировать. Пройдет ли она когда-нибудь?
– Опаньки.
Он вздрогнул, вынырнув из несвойственных ему мыслей.
– Что?
– Молчи. Давай-ка еще чуть быстрее.
Странное ощущение. Он вдруг почувствовал, как сокращается сердце. Нервно. Болезненно. Не было ощущения абсолютной мощи и гармонии с собственным телом. Появилось что-то еще. Инородное. Но дыхание не сбилось. Грин ускорился, борясь с самим собой, с ногой, с биением пульса, сосредотачиваясь на внутреннем.
Ему стало легче. Значительно легче. Так бывает, когда следствие находит важную улику. Еще нет профиля, нет понимания, кто убийца и как его поймать, но появляется уверенность, что ты идешь в верном направлении.
– Стой.
– В чем дело? – спросил Грин.
– Экстрасистолия. Раньше не наблюдалось.
– Это что такое?
Аксель тяжело сошел с дорожки, чувствуя, что устал. По-настоящему устал, как после тренировки.
– Аритмия.
– Всего-то? – с облегчением выдохнул он. – Ну, бывает. Вы видели мою медкарту. Аритмия – не то, что должно вас волновать.
– Это уж я решу, детектив, – обрубила доктор Тайлер и внесла в документацию новые показания. – Продолжаем реабилитацию. Но я добавлю сердечных препаратов.
– Чего?
– Витамины, – буркнула она себе под нос. – Магний, калий, все дела. Не повредит в любом случае.
Грин фыркнул.
– Я не привык к такому.
– Так тебе и не двадцать лет.
Это уж точно.
Не двадцать. Сколько ему? Тридцать шесть? Тридцать семь? Он перестал считать после тридцати трех. Это просто цифры, которые потеряли свою значимость. Нужно знать только одно: еще нет сорока. Но никогда уже не будет тридцать. Странное чувство, о возрасте детектив раньше не думал, это не являлось для него ни проблемой, ни объектом исследования.
– Это серьезно? – тихо спросил он, промокая пот чистым полотенцем.
Доктор Тайлер следила за его мягкими движениями. Но Аксель знал, что она не любуется им, а ищет ответы глубоко внутри себя.
– Не думаю. Может, случайно попалось, в норме может быть до тысячи экстрасистол в сутки. У тебя их не было.
– Доктор. Просто скажите, что мне делать, чтобы вернуть силы.
– Аксель, – она подняла на него глаза, – то, что ты не погиб в той аварии, чудо. И твой организм не восстановится до состояния, предшествовавшего коме. Выполняй мои рекомендации и сможешь почти полностью избавиться от хромоты, в мышцы вернется сила. Марафон ты уже не пробежишь, но при необходимости догнать преступника сможешь. Если будет очень надо.
– Вы что-то не договариваете.
Она устало пожала плечами.
– Иди. Жду тебя через две недели. И попробуй только нарушить режим.
Он оделся, неторопливо застегнул рубашку, заправил ее в джинсы и посмотрел на врача.
– Спасибо.
Грин ушел, так и не разобравшись, нужно ли реагировать на новости о пошатнувшемся здоровье или забить на это. В аптеку за витаминами не отправился. Сел в автомобиль, завел мотор и замер, глядя в пустоту.
– И все же позвольте уточнить. Мисс Рихтер, ваше решение перевернуло рынок. Вместо вывода сети отелей на IPO вы стали избавляться от актива. Почему?
Голос ведущего вырвал Акселя из задумчивости. Сначала он хотел выключить радио, но, услышав знакомую фамилию, сделал погромче.
—Причина настолько важна? – спросила Тео.
– Конечно. Люди принимают подобные решения в кризис. Или если увидели перспективы в чем-нибудь другом. А еще если – не дай бог – открылись проблемы со здоровьем. Или вам просто нужны деньги? Вы хотите нас удивить?
—Знаете, Олаф, если бы вы разговаривали сейчас с моим отцом, он покинул бы студию.– В голосе Теодоры прорезался знакомый металл. – Но я отвечу иначе. Это решение окончательное. Бумаги подписаны.
– Дороги назад нет?
– Нет.
– Спасибо. Дорогие друзья, этот час мы провели в компании Теодоры Рихтер, знаменитой бизнес-вумен, которая продала свои активы. Беспрецедентный случай. Сделка почти на миллиард долларов феноменальна сама по себе. Мы будем долго изучать последствия ее влияния на рынок. Теодора, спасибо.
Действительно продала.
Стало горько. Не потому, что Вселенная в очередной раз заставила его переключиться на нее. А потому, что он до конца не был уверен, что Рихтер действительно этого хотела.
Грин задумчиво посмотрел на телефон.
Что она собирается теперь делать?
Зачем?
А почему он позволяет себе вообще задаваться подобными вопросами?
Он вырулил с парковки и, влившись в плотный поток машин, направился в сторону дома. Но пришел в себя только тогда, когда каким-то неведомым образом оказался рядом с пентхаузом Теодоры. Заглушил двигатель и задумчиво уставился на подъезд.
Взял телефон.
Теодора приняла вызов на втором гудке:
– Слушаю.
Судя по тому, как безразлично звучал ее голос, она не заметила, кто звонит, или удалила его номер из памяти телефона. Сердце болезненно дрогнуло, и он машинально приложил руку к груди.
– Это Грин.
– Аксель?
Удивилась.
И правда, что ли, удалила?
– Я слышал эфир.
– А. Это.
Усталость. Безразличие. Непробиваемая стена. Почему-то стало чудовищно больно. Грин прикрыл глаза. Он определенно это заслужил.
– Вы тоже будете спрашивать, зачем я это сделала? Опять? – Она перешла на «вы», а тон не допускал излишней близости.
Та иллюзия связи, которая поглотила его и, как он думал, ее тоже, разбивалась о новую реальность. В которой он – агент вневедомственной военной организации. А она – женщина, на чьем счету лежит миллиард. У них просто не может существовать точек пересечения. Только вот оставалось одно но.
– Нет, – проговорил Грин, не открывая глаз. – Я хочу извиниться.
– За что?
За что она так бьет его словами? Ох, имеет полное право. Месяцы, пролетевшие с момента, когда он очнулся в больнице, а она сидела рядом, держа его за руку и глядя на него полными слез огромными синими глазами, пронеслись перед глазами. Каждый его шаг в сторону в ответ на ее попытки сблизиться. Каждый его ментальный удар в ответ на нежность и тепло. Неужели он думал, что ей не надоест чувствовать себя лишней?
Глупо надеяться, что кто-то может разглядеть твою боль и твои страхи, если ты все время в маске.
– Я нагрубил в прошлый раз. Это было лишним.
– Я уже забыла.
– Врешь.
Это короткое слово повисло между ними, и в трубке воцарилась тишина. Грин поднял взгляд на темные окна пентхауза. Кажется, ее тут нет.
– Может быть. Зачем ты звонишь?
Просто хотел услышать твой голос, чтобы окончательно понять, какой я идиот.
– Прости.
Грин снова завел мотор, выжигая лишние чувства. Сначала дело. Он не имеет право на близость, на слабость и на отношения, пока не будет уверен в том, что сможет уберечь любимого человека от опасности.
– Мне нужно идти, Аксель. Извини.
Голос Теодоры резанул остро отточенным клинком. Показалось, что закровоточила душа, но, когда Рихтер отключилась, Грин позволил себе только сжать зубы.
Он добрался до дома за тридцать минут, но не вспомнил бы ни мгновения этой поездки. Все его мысли были заняты Теодорой. И анализом собственных поступков. Грин вдруг понял, что отталкивал ее только потому, что хотел защитить. Он и сейчас считал, что каждый человек, кого он приближает к себе, подвергается опасности. Особенно когда их расследование вышло на новый уровень, когда они установили призрачную связь и теперь работали практически круглосуточно.
Один раз его уже пытались убить. Где гарантии, что не попытаются снова? Где гарантии, что убийца не переключится на всех, кто ему дорог?
Но то, что будила в его душе Рихтер, оказалось сильнее установок. И сейчас он снова чувствовал боль. Привычную. Почти родную.
Грин припарковался, взял рюкзак с документами, ключи, запер автомобиль и скрылся в своей квартире. На часах уже давно минула полночь.
Кажется, он только что нашел еще одну – самую главную причину – расквитаться с этим делом.
V
8,5 месяцев после аварии
– Договорила?
Дональд Рихтер сверлил дочь жестким взглядом. Тео отложила телефон, но не смогла отвести глаз от умершего экрана, до конца не веря в то, что сейчас сделала. И как общалась с Грином. Но, вырванная из пика очередной ссоры с взбешенным отцом, не могла по-другому.
И не взять трубку не могла.
– Я подписала документы, отец. Ты знал о продаже заранее. Почему злишься?
– Потому что Рихтеры не сдаются! Не бросают бизнес на полпути. Ради чего? Песенок в клубах? Ты рехнулась?
– Музыка делает меня счастливой, – чуть слышно ответила Теодора, по-прежнему не поднимая головы.
– Да мне плевать на счастье! – не выдержал отец и остановился около потушенного камина, в котором чернели остовы дров. – Счастье. Разве ты не счастлива, когда получаешь отчеты о результатах? Разве не ты бегала по этому дому и радовалась, когда конкурентная сеть отелей пришла к тебе на поклон с просьбой выкупить контрольный пакет их жалкой…
– Отец. – Он умолк, а она наконец подняла на него глаза. – Почему ты принимаешь это все так близко к сердцу? Это мой бизнес. У тебя здесь нет акций, нет влияния. Это не твоя ответственность.
– Твои поступки, дорогая, – процедил он, сощурив пронзительные глаза, – это всегда моя ответственность. Всегда. И мне уже позвонили. Знаешь кто? Все!
– Мне тоже позвонили все. Их пугает то, что они не могут понять…
– Они думают, – взмахнув рукой, процедил Дональд, – что ты сошла с ума. И что я потерял хватку, раз позволил тебе…
– Хватит! – закричала Теодора. – Это мой бизнес, мои деньги и моя репутация. Объясни это своим партнерам, и оставьте меня уже все в покое!
Она бросилась к двери, но уйти не успела.
– Кто надоумил тебя избавиться от актива?
Вопрос отца повис в воздухе. Стало холодно. Очень холодно. Теодора расправила плечи. Очень медленно развернулась и посмотрела ему в глаза, до конца не понимая, что чувствует. Разочарование? Боль? Усталость? Она смотрела на ледяную маску, в которую превратилось лицо ее отца, думала о том, что Элла, наверное, сошла с ума, если видит в нем сексуального и притягательного мужчину. Сама Тео видела в отце только монстра, который делал все, чтобы разрушить жизнь своих детей, если их поступки разнились с его – без сомнения, успешной – бизнес-стратегией.
– Это мое решение, – произнесла она наконец.
– Ты врешь, чертовка.
– А ты не думал о том, что все это было только ради того, чтобы оказаться ближе к тебе? Чтобы ты посмотрел на меня другими глазами. Чтобы быть достойной твоей любви!
Она снова сорвалась на крик, а в голосе прорезались слезы.
– Любви? – задумчиво переспросил Дональд, внезапно успокоившись. – Ты никогда не искала моей любви. Ты во всем соревновалась со мной и с братом. Ты всегда стремилась только к одному – к лидерству. И даже сейчас ты продала бизнес, прекрасно зная, что эта сделка отбросит мои акции, прекрасно зная, что своим поступком ты бьешь по репутации моих компаний и компаний Уильяма. И – как всегда – думаешь только о себе. Матери было бы больно…
– Не смей, – прошипела она. – Не смей приплетать сюда маму! Иди к своей любовнице, она тащится от твоего бизнес-гения. И оставь меня в покое!
Ответа отца она уже не услышала. Вылетела прочь из кабинета, пронеслась по лестнице, по первому этажу, прыгнула в машину и, не дав мотору прогреться, рванула с места, чуть не снеся не до конца открывшиеся ворота. Скорость! Холодный вечерний ветер ударил в лицо, когда она опустила стекло на водительской двери. Глаза застилали слезы. Злые слезы отчаяния и того чудовищного одиночества, от которого нет лекарства. Ее влекло обратно в Треверберг. Лавируя в потоке, перестраиваясь, Теодора рассекала дорогу, прорубая себе путь, как делала это всегда. Жестко. Беспринципно. С той неутомимой энергией, которую передал ей отец.
Отец.
Как в этот момент она его ненавидела! И как ненавидела себя – за разъедающую душу слабость, с которой ничего не могла сделать.
Оказавшись на пороге студии Корсара, она замерла, тяжело дыша. Джеральд медленно развернулся в кресле. Он работал с какой-то певичкой, которая не могла видеть происходящее в студии и что-то лепетала в микрофон. Что-то о любви.
Джеральд окинул Тео взглядом и медленно наклонился к микрофону:
– Мира, милая, я подарю тебе лишний час, но прямо сейчас ты должна уйти. Ты не в голосе, а у меня нет сил терпеть это мяуканье. Клянусь, мы запишем хит. Завтра.
Теодора сжалась, ожидая истерики, но той не последовало. Девчонка молча собрала манатки и ретировалась, даже не взглянув на нежданную гостью. Рихтер упала на мягкий кожаный диван и не шевелилась, пока не почувствовала, как ей в руку ткнули холодный влажный бокал.
– Выпей. – Хрипловатый голос Джерри звучал строго. Она повиновалась и тут же закашлялась.
Алкоголь. Крепкий. Хороший.
Тепло разлилось по телу. Идиотка. Напиться можно в любом клубе, но она приехала сюда. Не потому ли, что в прошлый раз, когда Теодора глушила горе алкоголем, рядом оказался Грин и она бросилась к нему с поцелуями?
– Что случилось? – Она тяжело покачала головой, допивая напиток. Почти уже не поморщившись. – Интервью? – Кивок. – Его слушал весь город. Зачем ты его дала, если не была готова к последствиям?
– Поставить… точку.
Мужчина отобрал пустой бокал и привлек Теодору к своему худощавому телу. Тео закрыла глаза, вдыхая тонкий аромат и впервые за долгое время чувствуя себя дома. А потом сделала то, чего нельзя было делать никогда. Вскинула голову, запустила руки ему в волосы и поцеловала. Джеральд застыл, напряженный, но замешательство длилось всего мгновение. С глухим то ли стоном, то ли вздохом он притянул ее к себе, и Тео подумала о том, что самые чудовищные ошибки в нашей жизни всегда самые сладкие. Но в это мгновение не могла иначе.
VI
9 месяцев после аварии
За следующие две недели удалось установить связь со Спутником-7 еще двух жертв. Погибшая в 2001 году Эрика Солье и убитый в 1998-м Марк Сонн оказались потомками ученых, упомянутых в газетах в 1941 году, благодаря выдающимся достижениям их лично пригласил на работу сам Гиммлер. В газете упоминался Треверберг, а не Спутник-7, но команда понимала, что секретные объекты оставались секретными и тогда. Мысль о том, что история намного древнее, чем показалось на первый взгляд, повергла всех в шок.
Пятидесятые – еще куда ни шло. Но игнорировать такую вопиющую связь убитых Кукловодом с учеными Третьего рейха непрофессионально, даже если это звучало фантастически. И теперь предстояло еще глубже нырнуть в архивы. В те самые закрытые от всего света архивы, в которых была скрыта правда. Если они вообще существовали. Порочащие честь государств и людей документы уничтожались. А в момент, когда СССР оправился и перешел в наступление, методично захватывая все подчиненные нацистам области, немцы принялись уничтожать все, что может бросить на них тень. От важных документов и распоряжений фюрера и его приближенных до ничего не значащих записок.
К какой категории могут относиться медицинские документы или отчеты врачей? Врачи или ученые? Или это одно и то же?
Одно дело расследовать смерть женщины, имея на руках закрытые архивы, скелет и мрачную историю тридцатипятилетней давности, и установить истину благодаря сумасшедшей писательнице. Совсем другое – попытаться докопаться до правды тогда, когда в деле замешан Третий рейх. В армии Грину несколько раз приходилось сталкиваться с последствиями деятельности нацистов. Но так, чтобы ковыряться в том, о чем они предпочитали молчать, – нет.
Туттоны в сочетании с Перо могли бы сойти за совпадение. Можно было даже закрыть глаза на то, что и ту и другую семью выкосило. Но еще две жертвы – нет. Сейчас проводились мероприятия по установлению деталей биографии Эрика и Сонна, поиска их родственников. Можно было радоваться, что расследование ведет Агентство, имеющее прямые связи с Интерполом. Но даже подобная мощь не обеспечивала мгновенного доступа к необходимой информации. Цифровой след не давал ответа на все вопросы. Документы были уничтожены или засекречены.
Нужно идти другим путем. И этот «другой путь», как водится, смылся из Спутника-7 на очередную научную конференцию. Или инвестиционный форум. Чем там занимался Арнольд Нахман? Говоря о том, что к ученому есть подход, Грин не лгал. Но ему пришлось трижды обсудить положение со Стич, чтобы она поверила в версию и согласилась взять на себя переговоры. Трижды. Обычно Арабелла схватывала на лету, но сейчас, когда Ник и Грин в два голоса пытались донести до нее, что они поймут, что происходит, если доберутся до истины в отношении деятельности лабораторий в пятидесятые, а еще лучше – во времена Второй мировой, она сопротивлялась. Услышав, что ей придется убеждать Нахмана открыть доступ к архивам, агент окончательно замкнулась.
– Вы уверены, что у самого Арнольда есть туда доступ? – спросила она, крутя в пальцах бесполезную сигарету. – Пятидесятые! Сороковые! Это даже не то время, в которое мы погружались с делом Берне. Арнольд был слишком молод.
– Но он и относился к одной из самых влиятельных семей города.
– Вы уверены, что это необходимо?
– Арабелла, посмотри сама. – Николас легко перешел на «ты», но в пылу спора на это никто не обратил внимания. – Если мы добавляем смерть моего отца в список, все складывается. Мой отец, брат и сестра работали в лабораториях. Мой дед прожил в Спутнике-7 всю жизнь. Во времена Второй мировой он точно служил здесь, хотя я и не знаю подробностей. Теперь берем Перо. У тебя нет сомнений, что именно она из прошлой четверки – истинная цель Кукловода?
– Нет.
Агент покачала головой, сняла очки и потерла переносицу. Грин знал, что так Стич проще думать. Особенно обмозговывать то, что ей совершенно не нравилось.
– Анна Перо – внучка Эдмунда Стоуна. А этого ученого знает весь Спутник-7. И он точно работал в городе. По крайней мере в пятидесятые. Там же и умер. Брат Анны и ее родители тоже умерли. Несчастные случаи? Или закономерность?
– Притянуто за уши.
– Да. Но как минимум еще у двух жертв – корни в наших местах. И в научных кругах. Слишком маленькая вероятность совпадения, не правда ли?
В итоге она согласилась. Сказала, что Арнольда в городе нет. С того разговора минуло две недели, и время будто заморозилось. О том, что между Арабеллой Стич и Арнольдом Нахманом что-то есть, Грин догадался довольно быстро. В это сложно было поверить с учетом их разницы в возрасте, с другой стороны – как раз таки в их возрасте все границы стираются. Арнольду перемахнуло за семьдесят, но выглядел он лет на пятьдесят пять. Арабелла в свои пятьдесят с небольшим могла поспорить с любой малолеткой. Грин по себе понимал, что с возрастом приоритеты в выборе женщин меняются. И догадывался, что именно может связывать этих двоих. А также лучше кого бы то ни было осознавал, что обратиться к Нахману в подобной ситуации с такой просьбой – сложно. Это все равно что показать, что его используют. Как если бы у самого Грина просили выдать детали следствия, как это пыталась сделать Лорел. Или с кем-то вроде Рихтер встречались ради денег.
Грин не позволил мыслям о Теодоре завладеть своей головой. Последний разговор всколыхнул в душе то, что нельзя было трогать, и детектив замкнулся, сосредоточенный на деле.
Поэтому он почти не удивился, когда позвонил Туттон и сообщил, что нашел очередное подтверждение связи одного из списка жертв со Спутником-7. Естественно, Грин сразу же примчался в особняк, где скрывалась семья Николаса. Тот встретил его в уже знакомом кабинете.
– Твой Дилан Оуэн – гений, – без улыбки сообщил Ник. Криминалист стоял на крыльце и курил, глядя в небо.
Грин вышел из машины, почти не чувствуя боли. Но сигареты не взял. После аварии курить хотелось все меньше, а жить все больше.
– Он участвовал в каждом моем расследовании. Главное – правильно направить. И он свернет горы.
– Свернул. Еще одна фамилия, еще одна жертва. Вернее, не одна, а снова целая семья. Последняя убитая – вторая в серии убийств в 1997 году в Берлине. А до нее мама, папа, его брат, дед и бабушка. Все с разницей во времени. Мы решили перепроверять и смерть от естественных причин, там, где удается добраться до документов. Порой находим невообразимое.
– Представляю, – кивнул Грин, внимательно изучая бумаги на семейство. Дед Адам Штейн, бабушка Фрида Штейн. Их два сына – Авраам и Каин. Ох уж эта любовь к библейским именам. И, наконец, Лили и Лайнел Штейн. Штейнов много. Оуэн нашел свидетельство о рождении Лили, через него вышел на родителей. И те – какой сюрприз – отметились в Спутнике-7. Доступ к базе медицинских карт местной клиники удалось сохранить с прошлого дела. Плюс за эти годы данные перевели в цифру. Так что дальше два плюс два. И, кстати, Фрида, судя по документам, умерла от инфаркта в 1967 году. Только вот с сердцем у нее проблем никогда не было.