Все оттенки боли - читать онлайн

I

Через две недели после аварии

Июль 2004 года

Треверберг

Тонкий ритмичный писк бил по вискам и черепу, давил на глазницы, лишал дыхания и самообладания. Или жизни? Хотелось открыть глаза, вздохнуть, но не получалось – что-то застряло во рту, не позволяя шевелить губами. Впрочем, сил даже на это тоже не было. Он мог лишь слышать писк и тихое жужжание, гудение, нестройными волнами расползавшееся по пространству. Эти звуки входили в резонанс с чем-то в груди, от этого становилось щекотно и больно.

Щекотно и больно.

Он хотел встать, сбросить с себя чудовищный вес, который пригвоздил бесчувственное тело к постели, не позволяя дышать, но ничего не получилось. Вокруг царила тьма. Волнами накатили паника и тошнота. Он собрал все силы, чтобы дернуться, высвободиться, но не смог. Почему так темно? Что за звуки?

Что происходит?

Писк.

Шуршание.

Гудение.

Пустота и тьма. Что-то перекрывало гортань. Воздух с привкусом металла, хотя он, кажется, и не дышал.

Сам не дышал.

Черт.

Узнавание навалилось на него чудовищным грузом, разметав остатки самообладания. Однажды он уже находился в подобном состоянии, уже висел на волоске.

Что произошло?

– Тише, тише.

Чья-то ладонь коснулась его руки, и от этого прикосновения тело пронзило током. Голос казался смутно знакомым, но он не мог собраться настолько, чтобы вытащить из памяти нужный образ, нужное имя. Обычно безупречно откликающийся на его призывы мозг молчал, превратившись в вату.

– Тише, – повторила женщина, убирая руку.

Если бы он мог, то закричал бы, взмолился бы, чтобы она вернула свою теплую ладонь – без нее он снова падал в мертвую бездну одиночества и отчаяния.

– Аксель.

Ее шепот скользнул по щеке, вызывая неприятное онемение на коже и одновременно успокаивая. «Аксель». Осколки личности, раздробленные болью, травмой – он не сомневался, что травмой, – вынужденной беспомощностью, с щелчком встали на место.

Его зовут Аксель Грин. Он спецагент в организации, которая публично именуется Агентством и представляет собой местный, тревербергский, вариант ФБР, а на самом деле является международной военной организацией. Он бывший детектив полиции, лучший в своем деле. По меньшей мере он сам в это искренне верил… до недавних событий. Он тот, кто специализируется на выслеживании преступников, которых больше никто не в состоянии найти.

– Я позову врача, – сообщила женщина. По логике вещей она должна была уйти, но, скорее всего, просто нажала кнопку вызова. – Ты был без сознания почти две недели. Но теперь все хорошо. На глазах повязка, зрение не пострадало, пусть вынужденная тьма тебя не пугает, после операции оставили так. – «Операции?» – Ты не можешь говорить – ты на ИВЛ. Сейчас трубку уберут, потерпи немного, пожалуйста. – «ИВЛ». – Теперь все будет хорошо.

На последней фразе ее голос снова упал до шепота, и Грин почувствовал прикосновение к пальцам левой руки. Женщина сидела слева от него. Значит, он в больнице. Почему-то не сомневался в этом. Только вот никак не мог понять, что с ним произошло? Как оказался здесь? В теле ощущалась смутная тупая боль. Типичное – когда ты на морфине, а боль перешла порог, с которым справляются лекарства. Значит, больше нельзя. Значит, травмы серьезные. Настолько, чтобы проваляться в коме две недели, проснуться и чувствовать боль сквозь анестезирующие препараты. Руки, ноги, грудь. Голова. Гудело и болело все. Или ему передаются вибрации аппарата?

Черт его знает.

Он не ощущал в себе достаточно сил, чтобы просто сжать руки в кулаки. Но, видимо, смог пошевелиться – женщина успокаивающе погладила его по пальцам.

Открылась дверь. Он определил это по характерному звуку и поднявшемуся сквозняку.

– Наш герой очнулся?

Еще один знакомый женский голос.

– Доктор Тайлер, – а, понятно, почему знакомый, – он точно пришел в себя.

– Сейчас проверим.

Фей Тайлер осторожно сняла с его лица повязку. Сразу стало светлее, но открыть глаза он не решился, зная, как это больно – из тьмы вырываться к свету без переходного этапа.

– Детектив Грин, мне нужно проверить реакции. Вы перенесли несколько сложных операций, я хочу убедиться, что мои коллеги собрали вас правильно. Пожалуйста, откройте глаза.

Если бы мог, он бы покачал головой. Но предпочел подчиниться. Открыл. И тут же зажмурился – свет хуже кинжала. Да еще этот дьявольский фонарик врача.

– Еще, – приказала доктор Тайлер.

«Гори в аду, стерва». Но повиновался. На этот раз свет был мягче – в глаза ему не светили. Но зрение подводило. Он расплывчато видел белый потолок, верхушки аппаратов, кусочек окна, но все это пикселило, как будто кто-то забыл протереть объектив камеры, прежде чем снимать. Моргнул. Еще раз. Лучше не стало. Теплая рука доктора коснулась его щеки, заставляя опустить глаза. Фей Тайлер склонилась к нему. Он узнал ее даже сейчас, когда почти не различал черт. Однажды она уже вытащила его – да и не только его. Видимо, пришло время повторить.

– Реакции в норме. Мисс Рихтер, пожалуйста, выйдите в коридор. Я скажу, когда можно будет вернуться.

«Мисс Рихтер?!»

– Детектив, – мягко проговорила доктор Тайлер. – Все вопросы будут потом. В том числе такие, как «что эта женщина делает в моей палате». Сейчас мне нужно отключить аппарат и посмотреть, справятся ваши легкие или нет. Я понимаю, что вы не тот человек, который после аварии оставит езду на мотоцикле, но, честное слово, я давно не видела, чтобы после такого человек выживал. И не надо делать вид, что не понимаете, я по глазам вижу – понимаете.

Он что, разбился на мотоцикле?

Исключено.

Этого не могло быть.

Снова скрипнула дверь, кто-то вышел, кто-то вошел. Но Грин смотрел только на Фей Тайлер, словно пытался проникнуть в ее разум и вычитать там жестокие, но нужные ему строчки диагноза.

– Скажите спасибо вашему шефу, мы получили вашу медицинскую карту, в том числе записи о первых операциях. Это помогло не свернуть вам мозг окончательно. Сейчас будет неприятно.

Она что-то сделала с трубкой, послышался свист. А потом будто бы из самого нутра потянули. Всего лишь вытаскивали трубку, а ему казалось, что рвут на части легкие. Грин замер. Хотя кого он обманывает? Он и так лежит здесь безвольным трупом. Наконец в горле стало пусто. Он прикрыл глаза.

«Здравствуйте», – чужим голосом проговорил Грин.

Не проговорил. Подумал. Сказать ничего он не смог. Фей села рядом.

– Грин, дышите.

Он что, не дышал? Вроде дышал. В горле саднило, во рту было сухо, отчаянно хотелось пить. Но вместо этого ему нужно было протолкнуть воздух в легкие. Самому. Он очень медленно и осторожно попытался это сделать, чувствуя лишь недостаток кислорода. Получилось? Или нет? К груди прикоснулся гладкий фонедоскоп.

– Хорошо, – пробормотала доктор Тайлер. – Очень хорошо.

Он снова открыл глаза.

– Сейчас я попробую дать вам воды. Немного. Организм в ней не нуждается, вы все получали через капельницы. Но я знаю, вам хочется.

Он моргнул, соглашаясь.

– Грин, вы можете со мной поговорить.

Моргнул. Дважды. Нет. Не получается. Или получается? Просто надо вспомнить?

Он услышал тихий смешок, а потом рука врача скользнула под затылок, приподняла голову и поднесла к сухим губам пластиковый стаканчик.

– Аккуратно.

Господи, какая же вкусная вода! Он с трудом сделал пару глотков, но это было невероятно. Внутри вспыхнуло чувство, подозрительно напоминающее эйфорию. Но Аксель быстро себя осадил. Нашел чему радоваться.

– Что со мной произошло?

– О! Такая длинная фраза. Вы молодец, детектив.

– Агент.

– Шикарно. – Доктор Тайлер рассмеялась. – Лия, иди. Не грей уши. Скажи мисс Рихтер, чтобы зашла минут через десять.

– Да, доктор.

Аксель осторожно повернул голову. Взгляд постепенно фокусировался, он начал различать черты лица доктора Тайлер. Она изменилась за время, пока они не виделись. В волосах блестели редкие нити седины, а взгляд стал холоднее. Врачи, что с них возьмешь?

– Вы попали в аварию. Что именно ее спровоцировало – неизвестно. Не мое дело строить гипотезы, это ваша работа – устанавливать причины происшествий. Но вы потеряли много крови. У вас семь переломов, травма головы, сотрясение, осложненное предыдущей травмой. Вам зачитать полный список?

– Нет. Только сухой осадок.

– Вам нужно учиться ходить.

– Позвоночник?

– Ушиб. На удивление нет перелома. Вас спасла «черепашка». При падении вы зацепились ногой за мотоцикл, и он проволок вас тридцать метров от места аварии. По дороге раздробил кости правой ноги.

– Шикарно.

– Ну, все срастается. Операции мы провели.

– А что здесь делает мисс Рихтер?

– Это вы у нее спросите, – хохотнула Тайлер. – Она явилась сюда через час после того, как привезли вас. Выгнать не получилось.

Аксель устало прикрыл глаза. Этот короткий разговор вытянул из него душу и лишил остатка сил.

– Морфий не действует? – чуть слышно спросил он.

– Предельная доза, надо снижать.

Он сжал зубы. Судя по всему, с челюстью тоже что-то было не так, но уже все поправили. Или нет? Черт разберет.

– Хорошо.

Аксель не мог поймать воспоминание, не мог сосредоточиться на том, что было действительно важно. Он мастерски управлял мотоциклом. Случайная авария исключена. С учетом того, какое дело они вели последнее время, случиться могло все что угодно. Он подобрался слишком близко?

От напряжения голова взорвалась болью. Привычной болью. Почти такой же, которая мучила его после армии. Только сейчас почему-то терпеть не удавалось – и Грин сдался. Погруженный в себя, он не заметил, как из палаты исчез врач, а вместо него появилась Теодора Рихтер. Она спокойно заняла место доктора Тайлер, наклонилась над ним. Аксель с трудом перевел на нее глаза. И удивленно замер, поражаясь сразу двум вещам: ее непостижимой красоте и страшной бледности. Никакого лоска. Изможденное лицо человека, который пережил чудовищный стресс.

Почему?

Из-за него?!

Аксель старательно избегал любых контактов с ней после ее попытки поцеловать его в минуту слабости. Погрузился в работу. Их редкие встречи носили светский характер. И оба мастерски держали лицо. Теодоре не привыкать, а Грин… Грин не мог себе позволить открыться кому-то снова. Но теперь она здесь. Словно этого года не было. Словно он снова вытаскивает ее из лап фанатика, а она внезапно открывает ему душу.

В груди стало теплее – вопреки всему.

– Аксель, – чуть слышно прошептала Теодора, коснувшись его руки. В ее глазах выступили слезы. Если бы мог, он бы поднял руку, чтобы их стереть. Но он не мог! Ничего не мог.

Разбитая кукла.

– Теодора.

Ее имя упало между ними. В палате повисла тишина. Образ железной леди Треверберга расплывался перед глазами. Клонило в сон, но Грин боялся уснуть, боялся снова разорвать связь с реальностью, ведь он только вернулся.

– Слава богу, ты жив.

Свободной ладонью она закрыла свое лицо. Плечи мелко затряслись, длинные волосы рассыпались шелковистой волной. Не выдержав, Грин закрыл глаза. Ее тонкие холодные пальцы сжимали его кисть. А он не мог ответить. Ничем. Ни касанием, ни словом. Сознание мутилось, тело не слушалось.

На чувства сил не осталось. Он знал себя. И понимал, что именно сейчас уязвим. Он слаб, защита отсутствует. И он может натворить бед, если эта маленькая женщина немедленно не уйдет. Но она не уходила. Погружаясь в тяжелый медикаментозный сон, Аксель чувствовал прикосновение ее пальцев, слышал тихие всхлипы и – о чудо – ощущал тонкий свежий аромат ее волос.

II

Через 6,5 месяцев после аварии

Январь 2005 года

Треверберг

– Я сказал «нет».

– Аксель, я не понимаю.

В трубке раздалось нервное покашливание, и она замолчала на полуслове. Этот разговор Теодора посмела завести во второй раз. В первый – когда Акселя отправили после больницы домой и встал вопрос о том, что нужна помощница – он почти не ходил сам. И теперь, когда он уже встал на ноги, но все еще мучился от приступов сокрушительной боли. Теодора просто хотела быть рядом! Что в этом такого? Да, их ничего не связывает и ее присутствие в больнице стало для Грина настоящим шоком. Но Рихтер впервые запретила себе думать. Она впервые отказалась от действительно важных рабочих задач в угоду внезапно пробудившейся интуиции – она просто должна быть с ним рядом. В ту ночь, когда позвонил хороший знакомый из числа бесконечных соглядатаев отца и сообщил ей, что детектив Грин разбился на мотоцикле, Теодора решила, что умирает. Она буквально почувствовала, как остановилось сердце. Телефон выпал из рук, неловко приземлился аккурат на угол стола, отчего по экрану пошли трещины, а она застыла в немом трансе. Сказанное в одном предложении «Грин» и «разбился» было так же несочетаемо и ужасно, как «горячий снег».

После похорон ее бывшего возлюбленного Самуэля Муна, отношения с которым зашли в тупик задолго до его передозировки и смерти прямо посреди оргии с очередным набором девиц из фанаток эпатажного художника, общение с Грином практически сошло на нет. Он на несколько месяцев умчался в какую-то командировку, уволился из полицейского управления и исчез с радаров. Пока они не пересеклись на приеме в честь дня Треверберга. Увидеть деловой костюм на Грине Рихтер ожидала в последнюю очередь. Причем костюм удивил ее больше, чем само присутствие детектива на светском мероприятии.

Она не удержалась. Подошла сама. Впервые обратилась к нему после момента, когда, обессиленная эмоциями, попыталась поцеловать, а он не позволил. Аксель ответил приветливо и с той вежливостью, которую невозможно перепутать ни с чем.

«Держитесь подальше».

В тот момент она впервые почувствовала странный укол в сердце, который списала на боль от уязвленного самолюбия: Рихтер не чувствовала недостатка внимания. За ней вечно ходили толпы мужчин всех категорий. От молоденьких и смазливых, которые надеялись, что успешной женщине нужен лишь хороший сексуальный партнер и служанка в брюках, до серьезных бизнесменов, рассчитывавших не только вклиниться в империю Рихтеров, но и добраться до отца Теодоры. Дональд Рихтер не спешил заключать контракты с новыми людьми, так почему бы не воспользоваться дочерью?

Как бы там ни было, они с Акселем поговорили. Грин даже учтиво поцеловал ей руку, а потом испарился в толпе, сославшись на занятость. Видимо, работал.

Какая работа на празднике?

Потом было еще несколько встреч. И вот – это сообщение: Грин в больнице. И ее проняло. Поспешно отменив все встречи, она организовала себе двухнедельный отпуск, имитировала отъезд на Канары, а сама закрылась в госпитале, доверившись только одному из телохранителей, который помог соблюсти конфиденциальность. Самым сложным было объяснить доктору Тайлер, что, во-первых, никто не должен к ней лезть, а во-вторых, она имела право находиться рядом с впавшим в кому детективом. На самом деле, конечно, не имела. Но что-то в глазах молодой женщины заставило доктора Тайлер смягчиться. Фей позволила Теодоре остаться. Подобный разговор пришлось выдержать и с женщиной, представившейся агентом Стич, новой напарницей детектива из неизвестной Теодоре организации. Арабелла Стич выдала ей пропуск и предупредила охрану о присутствии посторонней в палате. Это все походило на настоящее чудо.

И началось ожидание. Бесконечные дни и ночи наедине с неподвижным мужчиной. Теодора пыталась с ним разговаривать. О чем? О бизнесе, о себе. Рассказывала про то, что пришлось продать агентство по организации праздников, потому что сил на поиски замены Мейсону не осталось. Неожиданно для самой себя рассказала про отца, про то, как ей не хватало общения с ним. Про то, что до сих пор не смогла наладить контакт с братом, поэтому сама создала себе семью в бизнесе. Она говорила и говорила. А когда уже закончились слова, начала петь.

И тогда впервые что-то изменилось. Под влиянием ее голоса Грин пошевелился. Но прошел еще день. И еще. Она пела, доводя себя до истощения. Колыбельные, романсы о любви, арии из мюзиклов. Тихонько, чтобы не слышал никто за пределами палаты. И вот Грин пришел в себя. Когда она вернулась в палату после его очередного разговора с врачом, Аксель встретил ее таким холодным взглядом, что Теодору отбросило на двадцать лет назад. Она снова маленькая девочка, которая разбила любимую мамину вазу, а отец смотрит на дочь сверху вниз. И кажется, он ее просто убьет. Ничтожную, неуклюжую, нескладную девчонку, методично истреблявшую память о горячо любимой им женщине.

– Вам не нужно здесь находиться, – хриплым, будто расколовшимся голосом произнес он вместо приветствия.

Она проигнорировала.

Села рядом. Упрямо положила пальцы на его исхудавшую руку. По телу Грина пробежала дрожь, скрыть которую он не смог – и просто закрыл глаза, снова превратившись в неподвижную мумию. Они молчали. Время шло. Ее ладонь на его руке. Писк мониторов. Тишина. И, несмотря на то, что он явно не обрадовался ее присутствию, Теодора ощущала себя спокойно. Спокойнее, чем в собственном офисе. Спокойнее, чем дома. Размышлять на эту тему она себе не позволяла. Но в тот же вечер ей пришлось уйти – к Грину пришли коллеги. Ее бесцеремонно выставили за дверь. А потом не позволили вернуться: «Аксель просил вас уйти. Вам действительно нужно отдохнуть, мисс Рихтер».

«Отдохнуть».

И вот теперь они снова разговаривали, пусть и по телефону.

– Мисс Рихтер… – сказал ей Грин.

– Теодора, – прервала она. – Бога ради, Аксель…

Она не договорила. Что она должна сказать? Их ничего не связывает.

– Пожалуйста… – Его голос упал до шепота. – Не нужно.

И она сдалась. Слезы выступили на глазах, Тео устало коснулась ресниц и почувствовала липкую влагу. Руки задрожали, захотелось уткнуться в чье-то плечо и разрыдаться. Кажется, она обречена быть успешной и псевдосчастливой в бизнесе. И одинокой в жизни.

В эту минуту Теодора подумала о том, что начала понимать отца.

– Хорошо. Если решишь поговорить – просто позвони.

Она сбросила звонок, подхватила сумку и вылетела из кабинета, не посмотрев на встревоженно окликнувшую ее секретаршу. Теодоре захотелось поговорить с отцом. Поделиться переживаниями с единственным на этой гребаной планете родным человеком, который знает по себе, через что она проходит каждый день.

До старой половины она домчалась за полчаса. Треверберг как будто чувствовал ее состояние – пробки испарились, она пролетела по зеленому коридору и остановилась только перед коваными воротами. Особняк Рихтеров раньше казался ей мрачным одиноким замком. А сейчас она понимала, что едет домой. За защитой и поддержкой, которую Дональд никогда не мог ей дать. Но может быть, что-то изменится?

Кто, если не он?

Надежда начала угасать, когда на парковке перед домом она обнаружила незнакомый автомобиль. Достаточно элегантный, чтобы предположить, что за рулем женщина. Но развернуться и уехать Теодора не успела – на пороге вырос управляющий. Он улыбнулся молодой хозяйке так, как мог он один, и Теодора поняла, что капкан захлопнулся. Войти в дом придется.

– Отец не один?

Управляющий покачал седовласой головой.

– Принимает гостью.

– Значит, мне лучше уехать.

– Мистер Рихтер не одобрит ваш побег, мисс.

Конечно, не одобрит. И приезд не одобрит, и побег не одобрит. И само ее существование. Размазанная неудавшимся разговором с детективом Грином, о чувствах к которому она пока была не в состоянии размышлять, но ее сердце разрывалось от боли при мысли, как ему сейчас тяжело и плохо, Тео не нашла в себе сил противостоять воле отца. Приехала за поддержкой, а оказалась на плахе. Как всегда.

Единственный случай, когда она вышла победителем из общения с отцом, был несколько лет назад. Теодора вернула долг за обучение. Дональд активно возражал, ругался, говорил, что имеет право оплатить образование дочери, но она была непреклонна. Он принял деньги. И впервые за двадцать пять лет позволил себе ее обнять.

Наверное, сейчас она надеялась примерно на такое. Только вот не учла – тогда она проявила себя как бизнес-леди, достойная наследница рода Рихтер (даже если она не наследница). А сейчас приползла сюда как дочь. Как побитая собака.

– Как хоть гостью зовут? Я ее знаю?

Светлые глаза управляющего интригующе сверкнули.

– Вы ее знаете. И будет хорошо, если никто больше не узнает. Мистер Рихтер осознанно дает вам шанс подтвердить право на его доверие.

«Право на его доверие».

Господи боже.

Дональда Рихтера и Эллу Уильямс, известного мецената, общественного деятеля и жену министра здравоохранения Треверберга, Теодора нашла в гостиной. Они сидели на диване, как старые друзья, и о чем-то негромко переговаривались. Расслабленная поза, непозволительная близость. Что нашло на отца, когда он связался с замужней женщиной? Да к тому же почти своей ровесницей. Обычно он предпочитал девочек помоложе. Порой даже младше Теодоры.

Элла улыбнулась максимально очаровательно и почти даже не фальшиво.

– Мисс Рихтер! – воскликнула она хорошо поставленным, звучным и, надо признать, приятным голосом. Она могла бы петь. – Какой приятный сюрприз.

– Теодора.

Отец глянул на дочь поверх очков. Он был расслаблен, даже весел. Дональд Рихтер и хорошее настроение? Подождите! Резко сменился сезон? Снег пошел посреди лета? Это что вообще такое?

Не показывая волнения, Теодора спокойно прошла в гостиную и опустилась в кресло напротив них. Служанка тут же принесла жасминовый чай с печеньем и испарилась.

– Не ожидал тебя увидеть.

– Не думала, что приеду. Извините, если нарушила ваше…

– Все хорошо, – прервала миссис Уильямс, сверкнув ослепительной улыбкой. – Мы просто беседуем.

Звучит как «это не то, о чем ты подумала».

– Ты продаешь рестораны? – вдруг спросил отец.

Тео вздрогнула. О своем решении избавиться от части активов она ему не рассказывала. В целом и не должна – у него в ее бизнесе не было ни одной акции.

– Хочешь купить? – спросила она вместо прямого ответа на вопрос. Об этом как-то не подумала. Вряд ли отец решит погружаться в нюансы ресторанного бизнеса, но почему бы нет?

– Не думал об этом, – спокойно ответил Дональд. – Просто не понимаю, почему ты решила сбросить коней и пойти по жизни пешком?

Это что-то новенькое.

Она пожала плечами.

– Я оставляю за собой «Треверберг Плазу» вместе с рестораном и один ночной клуб. Мне достаточно. Я показала, что способна в сжатые сроки выстроить любую сеть и заставить ее работать.

– То есть это была просто демонстрация.

Тео пригубила чай и холодно улыбнулась. Она старалась не замечать, как наманикюренные пальчики Эллы легли на плечо отца, чьи глаза приняли такое привычное выражение ледяной надменности. В этом весь Дональд Рихтер. Только уже через мгновение он бросил взгляд на женщину рядом, и у Теодоры перехватило дыхание. Аксель на нее так не смотрел никогда. А взгляды других мужчин значения не имели.

– Возможно, – уклончиво ответила она, прекрасно зная, что игнорировать вопросы отца нельзя. – Ты против продажи бизнеса?

– Я не имею права быть против, – отозвался Дональд, с трудом отрывая взгляд от кокетливо покрасневшей Эллы. – Просто удивлен. Не думал, что ты так легко сдашься.

Ну вот. Началось.

– Я пришлю бумаги. Если хочешь, выкупи рестораны. Но свое решение предпочла бы не обсуждать.

– Видишь, Элла? – с улыбкой произнес Дональд таким тоном, что Тео захотелось сбежать. – Так было всегда. Железная леди Треверберга сполна оправдывает это звание и в семейном кругу. Все решила, все уже сделала. Прийти за советом – зачем?

– Не будь таким жестоким, Дональд. Как будто ты сам поступал когда-то иначе.

Он негромко рассмеялся, а Тео вдруг почувствовала искреннюю благодарность. Видимо, эта женщина обрела над ее отцом безграничную власть, раз могла так с ним говорить.

– Действительно, – сказал он. – Тео, так зачем ты приехала?

«Тео»?

– Я…

Она замялась и снова нивелировала возникшую паузу с помощью чая. Внимательный взгляд отца остановился на ее лице, из него пропал холод, но и тепла она там не разглядела, лишь отчуждение. Теодоре бы хотелось сесть рядом, взять его за руку и впервые попросить совета. Что ей делать? Что он делал, когда умерла мама? Почему-то она чувствовала себя так, будто с ней произошло что-то похожее. Одинокой и брошенной, сломленной несправедливостью мира. И отчаянно не понимала почему. У нее было все хорошо, а потом партнер оказался фанатиком и убийцей, бывший любовник сгорел в наркотиках, а мужчина, рядом с которым она внезапно позволила себе ощутить себя женщиной, прямым текстом велел ей держаться подальше.

По чему она тоскует? Лично по Грину или по собственным ощущениям рядом с ним? Ответа на этот вопрос не было.

– Извини. Я могу уехать, если…

– Нет, Теодора, – вступила в разговор Элла. – Это мне, к сожалению, нужно уехать.

Она встала, смело наклонилась к Дональду, поцеловала его в губы, улыбнулась и вышла. А Тео так и застыла, приоткрыв рот. Кажется, она впервые увидела, чтобы отец кого-то целовал. Она перевела взгляд на Дональда, но тот уже посуровел.

– Ты же понимаешь, что все увиденное должно остаться между нами.

– Ты сошел с ума. Мистер Уильямс – друг мэра. Зачем так рисковать?

Она выпалила это и заткнулась. Рихтер не терпел замечаний. Но он лишь устало улыбнулся.

– Я понимаю. Ты хотела поговорить?

Тео покачала головой.

– Пожалуй, нет. Но… пап, можно я останусь на ночь?

Мужчина посмотрел на нее с немым напряжением. Ничего не сказал. Кивнул и вышел из гостиной.

III

Через две недели после аварии

Июль 2004 года

– Что ты помнишь?

– Да что ты вцепилась в меня, как клещ?

Арабелла фыркнула и посмотрела на Грина поверх очков. Он полулежал на медицинской койке, с трудом подбирая такое положение, чтобы не взвыть от боли. Дозу морфина снижали. Терпеть становилось сложнее с каждой секундой, а напарница устроила настоящий допрос с пристрастием. Стич умела вытряхивать информацию лучше любого из агентов. У нее нюх на фальшь, усиленный отбитой напрочь эмпатией. Если нужно что-то выяснить, ей просто плевать на чужое состояние. Когда-то и он сам был таким. А потом смягчился на гражданке. Только вот дела последних лет напомнили, кто есть кто, а переход в Агентство под крыло бывшего военного шефа и агент Стич в качестве напарницы и наставницы быстро напомнили, кто он такой на самом деле. Акселю начало нравиться происходящее, он снова почувствовал вкус работы и вошел в долгожданный ритм расследования, который затмевал все остальное.

Все было прекрасно. Даже очень.

До последних событий.

Но сейчас Арабелла допрашивала его. Его! И подобрала не самый удачный, надо сказать, момент, когда тело разрывалось от боли, а душу царапали коготки после ухода Теодоры. Аксель одновременно чувствовал себя виноватым мудаком и оскорбленной невинностью и не понимал, как в этих противоречиях обрести баланс. Хотя бы временный и фальшивый. Физическая боль отвлекала от размышлений, а Стич явилась прямиком из ада, чтобы его добить.

– Аксель, это важно, – максимально спокойно и проникновенно проговорила она. – Ты понимаешь, что тебя пытались убить?

– Ну да. Не удалось же?

– Тебя спас чертов экип!

– Поэтому я трачу треть зарплаты на экипировку, Белла! – вспылил он и вздрогнул от ослепительной вспышки. Рано, рано дергаться, нужно лежать неподвижно. – Я не помню. Не помню ничего. Что говорят свидетели?

Она снова фыркнула.

– Мы опросили примерно двести человек. Всех, кто видел тебя в тот день, или почти всех. Но на проклятой лесной дороге никого не было. Зачем ты помчался в лес?

– Мне нужно было подумать.

– Подумал?

Он попытался нахмуриться, но голову снова свело от боли. Прикрыв глаза, Грин усилием воли расслабил плечи. Сделал несколько глубоких вдохов, дождался, пока сознание прояснится, и тогда посмотрел на Арабеллу.

– Кажется, они что-то натянули через дорогу, – негромко заговорил он. – У некоторых есть тупая привычка натягивать лески между деревьями, чтобы мотоциклисты не носились по лесам, не вытаптывали тропинки. Люди часто гибнут или становятся инвалидами. Я не мог просто так потерять управление мотоциклом. Но я ничего не видел. Мотоцикл напоролся на какую-то преграду и пошел юзом. Я отключился где-то по дороге.

– Это явно не случайно произошло. Ты часто мотался к озеру, тебя вычислили и решили устранить.

– Наш противник – бог?

Стич сняла очки, устало потерла переносицу. За это время в Агентстве перерыли тонну информации, но к разгадке не приблизились. Порой действительно казалось, что им противостоят неведомые силы. Только вот опыт подсказывал: когда преступник выглядит неуловимым, он уязвим. Именно в этой неуловимости скрывается ответ на вопрос, как его обнаружить и прижать. Нужно лишь серьезно подумать, проанализировать факты. Найти закономерности.

Дело техники.

Аксель очень медленно, наученный горьким опытом, поднял руку и в свою очередь коснулся переносицы. Каким-то чудом нос он не сломал. Повредил челюсть, руки, ноги, получил ушиб позвоночника, пару сломанных ребер и продырявленное легкое. У него были все шансы погибнуть. И погиб бы, если бы не Арабелла, которая, не сумев дозвониться, подняла на уши все Агентство. Его обнаружили вовремя. Еще несколько часов – умер бы.

– Тебе надо восстановиться и вернуться к работе. Вовремя ты перешел в Агентство. Старсгард удавился бы за расширенную страховку и компенсацию. Ведь формально ты был на службе. Агент может «думать» в любой части Вселенной, так?

– Мы всегда на работе.

Агент Стич опустила очки и улыбнулась напарнику. А потом протянула руку и коснулась его неподвижно лежавшей поверх простыни правой ладони. Левую он аккуратно отнял от лица и опустил на грудь, а потом посмотрел на коллегу.

– Меня мастерски вывели из строя. А это значит только одно. Пройди по шагам последние недели работы. Где мы были, с кем говорили. Кто что мог заметить и кому донести. Предположи, что в Агентстве крот. Это была реакция на что-то. Но вот на что именно?

– Да на тебя, Грин, – устало ответила Арабелла. – На тебя была эта реакция.

Он вздохнул.

– Проверь.

Стич кивнула. Несмотря на разницу в возрасте, положении в Агентстве и опыте оперативной работы, она всегда слушала и ценила его мнение, ценила его подходы, которые традиционно напрягали руководство в полиции. Для Агентства не существовало границ и правил. Задача должна быть выполнена любой ценой, а все остальное – лирика.

– Посмотрю. Иногда мне кажется, что мы сделали неправильный вывод. Кукловод не может жить в Треверберге. Он не настолько удобно расположен, чтобы организовывать убийства по всей Европе, у нас и на Аравийском полуострове. Здесь сложнее спрятаться.

Он не нашелся с ответом. Еще одна тема, которую лучше не трогать, пока мозги не оправились от аварии. Сложная тема. Они с Арабеллой много спорили, обсуждая тончайшие нюансы разномастных дел. Последнее расследование Грина в полиции доказало, что на убийц оказывалось психологическое воздействие. Доктор Аурелия Баррон, судебный психолог, психиатр и руководитель единственной частной судебно-психиатрической клиники строгого режима, где отбывали наказание преступники, признанные недееспособными на фоне психического расстройства, подтвердила, что имел место гипноз. Но пробиться сквозь него не смогла. Это могло говорить о двух вещах. Либо гипнотизер был сильнее. Либо влияние слабее. Если предположить второй вариант, то тот, кто заварил всю эту кашу, лишь помогал человеку пройти через базовое табу на убийство. Подталкивал их на путь, на который они уже ступили сами, превращая потенциального садиста в серийного убийцу.

– Надо все упростить, – прошептал Грин.

– Что?

– Мы все время усложняем. Наделяем Кукловода божественными силами, IQ 220, смотрим на него снизу вверх и открыв рот ждем новых шагов. А он человек. Может, не совсем обычный, может, чуть разумнее большинства – но человек. Значит, у него есть цель. И он может ошибаться. Арабелла, нам надо начать с начала. С самой первой установленной серии. Выписать места убийств, имена, краткие характеристики жертв и даты.

Она с легким удивлением изогнула бровь.

– И все? А как же способ убийства? Как же…

– И все. – Он сдержанно кивнул. – Если вспомнить последнее мое дело, мы все время путались, почему вроде бы один и тот же убийца так по-разному преподносит свою деятельность. С каким апломбом была обставлена смерть Анны Перо и как обыденно остальные. Это не просто так. Возможно, дело в том, что для Кукловода значение имеет…

– …только первый труп, а серия – это маскировка. Так, что ли?

Еще один кивок. В висках мерзко закололо.

– Это гипотеза. Но ее стоит проверить.

– Я подготовлю. А ты поправляйся. Ты нам очень нужен, Грин.

Он хохотнул.

– Да уж я помню, как вы забрали меня из управления, даже не спросив.

Агент Стич не ответила. Ее лицо озарила улыбка, но тут же померкла, уступив место привычной задумчивости.

Когда за напарницей закрылась дверь, Аксель опустил спинку кровати и вытянулся, превозмогая боль. Какое, оказывается, чудо просто дышать. Тело требовало нагрузки. Он не привык к постельному режиму и с ужасом понимал, что физическую форму будет восстанавливать не один месяц. Хотя для начала ему следовало бы просто научиться заново ходить.

Проклятие.

Грин стиснул зубы и чуть не вскрикнул от пронзительной боли.

Твою мать.

Как это все надоело.

IV

Через 6,5 месяцев после аварии

Январь 2005 года

– М-да, – снисходительно протянул Карлин, проследив взглядом за полетом телефона, который Грин запустил в стену. – Разбить «Нокию» – это нужно уметь. Что тебя так разозлило?

Аксель вскинул на друга яростный взгляд, но ничего не сказал. Надо досчитать до десяти. А еще лучше продолжить разговор только через два часа и двадцать три минуты – тогда, когда он выпьет очередную таблетку и боль немного отпустит. Впрочем, Марк Элиран Карлин, руководитель отдела психиатрической экспертизы, профайлер и ученый, в покое не оставит. И он единственный, чье присутствие Аксель мог терпеть в минуты слабости и боли. То есть почти всегда после выписки.

Почти всегда.

Телефон беспомощно достиг угла стола и упал на пол.

– Сдох? – флегматично спросил Марк.

– Надеюсь, – все-таки выдал Грин, сжав зубы и почти не кривясь. Челюсть ему залатали знатно. Как и все остальное. Мелкий шрам был виден, но лица не портил. Очередная белесая полоска на коже. Заживет. Или нет.

– Что тебя вывело из себя на этот раз?

– Она не понимает.

– Ты не объясняешь, поэтому она не понимает, Грин.

Аксель уронил лицо в ладони и замер. Через несколько минут он медленно выпрямился, провел пальцами по отросшим светлым прядям и посмотрел на друга. Это был серьезный мрачный взгляд человека, который уже давно принял неприятное решение. Карлин глаз не отвел.

– Рядом со мной находиться опасно.

– Чушь, – изогнул бровь Марк. – Ты просто не можешь себе позволить показать слабость женщине, которая тебе нравится.

Грин фыркнул.

– «Нравится». Мне никто не нравится и не может нравиться, пока я не поймаю Кукловода. Знаешь, кто мне сегодня звонил? Николас Туттон. Его отца, Эрика, утром нашли мертвым. Тупая попытка имитации самоубийства, но, конечно, это убийство. Мужика повесили на балке в его собственном кабинете. И знаешь, что там было еще? Греческая статуэтка. Арес.

– Война.

– Именно.

– Ну а Кукловод тут при чем? Греческие мотивы популярны. Бог войны, правда, выбор странный, но и Эрик Туттон был не вполне обычным человеком.

Аксель пожал плечами.

– Не знаю.

– Туттон слишком яркая личность, его ненавидел весь Спутник-7 и Треверберг в придачу. Убить мог кто угодно. Но ты пытаешься связать все в одно дело. Знаешь, это тоже лишнее. Ты начнешь видеть связь там, где ее нет. И навредишь следствию.

Грин сдержанно кивнул, невольно соглашаясь с аргументами профайлера. Взял со стола чашку с уже остывшим чаем. Покрутил ее в руке, наблюдая за тем, как темная жидкость скользит по фарфоровой поверхности.

– Может ты прав, может, нет. В любом случае, я не…

– В любом случае тебе нужно заняться восстановлением и перестать избегать своего врача. Физиотерапия, Грин, режим, питание.

– Я должен вернуться к работе.

– Ты три месяца назад впервые встал на ноги. И не передвигаешься без костылей до сих пор. Работник года.

– Передвигаюсь! – зло бросил Аксель. – Просто не очень быстро и не очень далеко.

Их взгляды встретились. Кто из них первым расхохотался, было непонятно, но уже через несколько секунд они смеялись, сбрасывая накопившееся напряжение. Грину не мешала даже боль, мгновенно охватившая голову.

– Если серьезно, – успокоившись, заговорил Карлин, – либо уже прекрати с ней всякое общение, либо найди в себе силы поговорить. И объяснить, что с тобой происходит.

– Господи, Марк. Это же Теодора Рихтер. А я…

– А ты лучший детектив этого проклятого города, – оборвал Карлин. Женившись во второй раз, он перестал подбирать слова. Прямолинейный, каким раньше был сам Грин, он доводил друга до исступления. Но, кажется, это работало. – Хотя уже не детектив. Кто ты там? Спецагент?

– Пусть будет спецагент, – улыбнулся Грин. – А вообще меня восстановили в армии. Даже повысили.

– Ох, ты ж теперь важная шишка, ну-ну.

Они снова обменялись улыбками. А Грин задумался. Обсуждать такие незначительные вещи, как непонятный статус отношений с самой сногсшибательной женщиной из всех, с кем он когда-либо имел дело, странно. Намного важнее сейчас сопоставить то, что им известно про Кукловода. Но чертов Карлин прав. Грин думал про эту фигуру ежечасно на протяжении полутора лет. Он чуть не погиб, зазевавшись на трассе и не заметив натянутую поперек лесной дороги леску. Его дважды пытались убить в больнице к счастью, охрана, выделенная Агентством, не позволила, и марионеток скрутили в два счета.

Все его мысли были заняты только работой. И где-то на задворках сознания мелькал образ синеглазой снежной королевы Треверберга. Она была рядом, когда он вышел из комы. Доктор Тайлер сказала – Теодора не отходила от его постели две недели, хотя не имела никакого права находиться в больнице. Почему?

Зачем?

Он знал одно. Увидев ее лицо в тот момент, очень обрадовался. И испугался. Испугался, что разочарует. Он был разобран на куски – и до сих пор не пришел в себя. И не ощущал уверенности, что когда-нибудь станет прежним. Уже нет. Уже не сможет. Зачем ей сбитый летчик?

– Марк, – негромко позвал Грин, – а раздобудь для меня, пожалуйста, протоколы осмотра места преступления и вскрытия по делу Эрика Туттона.

– Я не спецагент, в отличие от тебя, – усмехнулся тот, оторвав взгляд от экрана телефона.

– Но ты можешь договориться даже с асфальтом.

Карлин тонко улыбнулся. Провел рукой по волосам, отводя их от лица. За минувшие месяцы он не изменился. Даже помолодел. Счастье – лучшая терапия, а Марк, кажется, впервые за много лет был спокоен и счастлив. С Аурелией Баррон они поженились пару месяцев назад. Карлин хотел перенести свадьбу из-за состояния Грина, но тот яростно запротестовал, и друг сдался. В конечном счете тот факт, что Аксель не приехал на торжество, не менял ничего. А для Марка, измученного прошлым, эти отношения стали глотком чистого воздуха. И одновременно – перезагрузкой.

– Я попробую. Стало скучно?

– Арабелла не пускает в офис, пока не получу справку от врача, а врач не дает справку, пока…

– Физиотерапия, знаю, знаю. Ладно. Посмотрю, что можно сделать.

Аксель снова улыбнулся. Сколько там до приема лекарств? Долго. В прошлый раз восстановление проходило быстрее. Конечно, он был моложе, и все же уже шесть месяцев Грин мучился от ежедневных болей без возможности дать телу то, что оно просило. А просило оно нагрузки. Грин похудел. И ему катастрофически не нравилась та форма, в которой он пребывал, хотя Карлин говорил, что так он больше похож на спецагента и меньше на военного. Впрочем, как только с ноги сняли гипс, Аксель при каждом удобном случае начал сбегать в спортзал при Агентстве. Врачи ругались, мол, рано. Бывший детектив не спал ночами, впадая в полубредовое состояние от боли из-за перегрузок, но все равно вставал и шел. Раздробленная нога более-менее срослась и в целом доставляла гораздо меньше неудобств, чем постоянно взрывающаяся болью голова. Аксель еще прихрамывал, но с каждым днем увеличивал расстояние, которое мог пройти.

А еще его охраняли. Стич не говорила, но он почти сразу засек две постоянно сменявшие друг друга команды агентов, которые следили за его безопасностью. Представить сумму, которую выделил Клиффорд на своего блудного сына, страшно. И тут уже включалось другое. Мерзкое, паскудное чувство собственной бесполезности. Агентство в него вкладывалось. А он не мог принести результат. Для оперативной работы Грин не годился. На аналитическую его хватало с трудом. Первое время после того, как Аксель вышел из комы, он не мог читать, смотреть видео или слушать записи допросов. Любое напряжение отдавалось такой чудовищной болью, что на глазах выступали слезы.

Врачи ругались. Только вот Аксель придерживался жесткой позиции: в этой жизни нет понятия «рано». Есть только «поздно», потому что все, что ты не сделал сейчас, ты уже сейчас не сделал. И другой реальности у тебя нет. Только та, где ты в очередной раз подводишь самого себя и людей, которые тебе доверяют.

– Ты все-таки подумай. – Голос Марка Карлина вырвал Акселя из мрачных размышлений о том, что еще он может и должен сделать. Грин поднял на друга холодный взгляд, показывая, что, даже если не хочет, готов слушать. – Знаю, я последний, кто имеет право говорить тебе подобное, но, пока ты отгораживаешься от всего мира просто потому, что тебе страшно, кто-то рядом испытывает боль. Незаслуженную. Мы с Реей бегали друг от друга двадцать лет.

– Ты сделал предложение и получил отказ. Тут и дурак бегал бы двадцать лет.

Карлин усмехнулся.

– Даже если так. Все могло быть иначе. Не так… – он замялся, подбирая слово, – травматично.

– Принеси мне дело Туттона.

Профайлер грустно улыбнулся.

– Обмен. Ты обдумываешь мои слова и принимаешь решение, а я достаю дело.

Аксель поднялся с места. Вот так намного привычнее. Он расправил плечи и протянул другу руку.

– Ты приносишь дело, а я, так и быть, обдумаю твои слова.

V

Через 6,5 месяцев после аварии

Январь 2005 года

Нет более лживой фразы, чем «вы его не знали, он бы никогда так не поступил». За время службы в полиции криминалист Николас Туттон усвоил одну простую истину: если кто и может ошибаться, так это близкие. Близкие не способны видеть другую сторону человека. Они смотрят на него через призму семейных обязательств и навязанных обществом ролей. Он сам смотрел так на семью. На брата, сестру, на отца. На всех, кого винил в собственном несчастье ровно до того момента, пока внезапно не понял, что его счастье заключалось в другом.

Но сейчас эта фраза крутилась на языке. Именно она не позволяла засыпать так же безмятежно, как последние месяцы, прижимая к себе вновь обретенную жену. Именно она вырывала из тревожного сна.

Когда Энтони нашли мертвым в луже крови в собственной ванной, семья приняла это с горем пополам. Он был импульсивным и не справлялся с нагрузкой, которая возрастала ежедневно по мере того, как Эрик Туттон, их отец и бессменный лидер ряда компаний, которые плотно обосновались в Спутнике-7, отходил от дел. Тони баловался наркотиками, прыгал по койкам всех красивых женщин, которых в избытке встречал во время командировок. Он был импульсивен и горяч. Рок-звезда в костюме предпринимателя. Его смерть не вызвала подозрений. Совсем никаких.

Ник принял смерть брата спокойно. Неспокойно стало потом, когда Эрик заявил, мол, раз так, тебе придется взять на себя управление бизнесом. Николас ответил, что готов написать отказ от наследства, отец вспылил. Кое-как поговорили – о, они научились разговаривать? – и пришли к выводу, что нужно вырастить пару-тройку крепких управляющих, а за Ником оставить право вето. Тупо, конечно. Где криминалистика, а где лаборатории, о сути которых Николас не хотел знать. Где закон и где контрабанда. Где работа – и где ответственность перед семьей. Его разрывало на части, но отец умудрился подобрать такие слова, что он вдруг поверил.

Поверил, что нужен своей семье.

Он не уволился из полиции, но взвалил на себя дополнительную нагрузку, изучая публичную деятельность семейной корпорации.

А потом из жизни вроде как добровольно ушла его сестра Клер, наглотавшись таблеток. Отец попал в больницу с инфарктом. И Ник в один момент остался один на один с кучей операционных проблем, внутренней болью, которую могла снять только Лиза, и страхом не справиться. К счастью, Эрик Туттон быстро оправился. Он вернулся к работе, а Нику пришлось взять отпуск без содержания. Отказать отцу он не смог, но и уволиться не решился.

Попытка усидеть на двух стульях?

Попытка удержаться за ускользающую счастливую жизнь?

Почему-то казалось, что получится. Казалось – ровно до момента, когда ему позвонил управляющий и заявил, что Эрик Туттон покончил с собой.

«Он не мог. Вы не знаете моего отца» – вот единственная мысль, которую сокрушенный обстоятельствами Ник мог обработать и принять. Он кричал, говорил, молил, уговаривал жену ему поверить. Ник заперся в доме, старательно избегая журналистов, которые налетели на запах крови. И это в Спутнике-7! Здесь работало полторы газеты и радиостанция. Только почему у его дома и особняка отца вдруг начали дежурить минивэны с узнаваемыми логотипами?

После разговора с Тревербергом легче не стало.

Ник позвонил на работу, потом мэру. Организовал выдачу пропусков всем, чьи фамилии и должности в Тревербергском управлении полиции смог вспомнить. И выключил телефон, чтобы остаться наедине с собой. Он не мог выполнять свою работу, и осмотром места преступления занялся Лионель Тодд, взваливший на себя все обязанности после того, как Туттон начал отстраняться от дел.

– Ник.

Он поднял воспаленные глаза на Лизу. Жена заметно похудела за последние два года, пришла в форму, сохранив, однако, удивительную женственность и стать. Медно-рыжие волосы отрасли и обрамляли ее тонкое лицо аккуратным водопадом. Домашний костюм из мягкой шерсти подчеркивал фигуру. А в глазах застыло сочувствие.

Не жалость.

Это хорошо. Жалость бы он не перенес.

– Это не самоубийство, – хрипло произнес Николас, не шевелясь. – Тони, Клер. Теперь отец. Кто-то методично вырезает мою семью. Нам нужна защита.

– Из Треверберга уже выслали группу, которая обеспечит безопасность, – мягко заговорила Лиза. – Они сопроводят нас в город и на время скроют в одном из домов, которые принадлежат правительству.

Тонкие губы Николаса презрительно искривились.

– Адреса этих домов всем известны.

– Да, – жена кивнула, – но спецназ отобьет желание причинить кому-то из нас вред.

– И ты так просто об этом говоришь?

Она пожала плечами.

– А какой у нас выбор? Ник, у нас трое детей. Ты не имеешь права оставить их сиротами. Помни об этом.

Его пробило ледяной молнией. Он резко поднял руки и закрыл нервными пальцами глаза. Она права. Как всегда, права.

Николас откинулся на спинку кресла, почти физически ощущая, как ответственность за семейный бизнес и собственную семью давит на него непосильным грузом. Взял телефон. И под понимающим и принимающим взглядом жены активировал аппарат. Послышалось неприятное гудение – посыпались уведомления о пропущенных звонках и сообщениях. Тодд, журналисты, шеф, секретарь отца, его любовница, одна, другая. Десятки безликих существ, которым срочно понадобился Туттон-младший.

Младший. Недостойный сын своего отца. Его предпочитали не замечать, а сейчас он вдруг оказался единственным, кто способен оборвать все старые связи. Если погибнет и он, бизнес отца будет передан под государственное управление.

Внимание криминалиста привлекли лишь два уведомления.

Пропущенные звонки от Арнольда Нахмана, одного из ключевых конкурентов и одновременно партнеров по бизнесу, и от Акселя Грина. Работа с Грином в свое время помогла Нику обрести почву под ногами. То расследование забрало его болезненную любовь, которую разрушил отец, и позволило обрести счастье с женой, также навязанной отцом, но оказавшейся лучшей из всех женщин на земле.

Аксель взял трубку на третьем гудке.

– Да?

Его голос звучал хрипло, надрывно. Так говорят те, кто ежесекундно испытывает мучительную боль. Ник собрался, отвернулся от жены и посмотрел в окно.

– Ты звонил.

– Хотел уточнить по Аресу. Это шутка такая?

– Отец привез из командировки, что-то решал в Афинах. Это подарок.

– Странный выбор.

Туттон вдруг улыбнулся.

– Я думал, ты изучил моего отца лучше меня. Странный выбор – это его кредо.

«И передать мне бизнес в том числе».

– Тут должна быть какая-то связь, – задумчиво произнес Аксель, прикуривая. – Если статуэтку подарили твоему отцу, то почему криминалист ее отметил в отчете? Она находилась где-то на теле?

– Грин!

– Прости. Думал, ты знаешь.

Ник глубоко вздохнул, а потом выпустил из легких воздух.

– Я не видел отчет. Знаю только то, что отец повесился. Но я уверен, что он не делал этого. Знаю, что ты слышал подобное тысячу раз, но я уверен…

– Экспертиза подтвердила, это не самоубийство, – прервал Грин. – Это убийство. И неудачная имитация. Под ним не было стула или стола, чтобы подняться достаточно высоко, а потом спрыгнуть. Его подвесили на балку, предварительно задушив проводом. А повесили на галстуке. Кто-то неумелый. Ненавидящий. Или просто алчный.

Ника пробил холодный пот. Стало трудно дышать.

– Заказное убийство?

– Возможно, – отозвался Грин. – Или кое-что похуже.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что не стал проявлять фальшивого сочувствия.

Грин усмехнулся. Невесело.

– Не до сочувствия, Ник. Я буду ждать тебя в Треверберге. Тебе надо переключиться. Я уже получил разрешение на твое участие в одном громком деле. Как ты смотришь на то, чтобы ненадолго поработать на Агентство?

Позже

Детектив Грин сидел за столом в кафе, небрежно вытянув левую ногу в сторону. К этой позе человек привыкает, если долго носит гипс, и Акселю она, по мнению Ника, совершенно не подходила. Николас не считал себя знатоком чужих душ, их с Грином отношения можно было охарактеризовать скорее как натянутые или деловые, но криминалист искренне удивился, увидев его сейчас совсем другим.

Детектив, или правильнее будет сказать агент, выглядел странно. Его волосы стали значительно короче, но лежали неровной шапкой, оттеняя потемневшие до мрачного свинца глаза с расширенными зрачками. Боль или наркотики? Что-то подсказывало – боль. Меж бровей прочертилась морщинка, губы будто стали тоньше, а под глазами залегли еле различимые тени. На скуле розовел свежий шрам. Незначительные мелочи по отдельности, вместе они складывались в неприятную картину, и привыкший примечать мелкие детали криминалист напрягся.

Вопрос «что с ним, черт возьми, произошло» на некоторое время вытеснил все остальные. Ник подошел к столу и замер, не решившись сразу подать детективу руку. Грин поднял на Туттона взгляд. Он явно стал жестче. Хотя куда уж жестче? Аксель перевернул устои Спутника-7, за короткий промежуток времени вскрыв множество шкафов с коллективными скелетами. Но сейчас он выглядел еще более опасным, чем тогда. Еще более непримиримым, категоричным, стремительным и злым. Темно-синие глаза выжигали душу в то время, как душа самого Грина скрывалась под маской практически вызывающей жесткости.

Наваждение схлынуло, воспитание взяло верх. Туттон протянул руку и не вздрогнул, ощутив крепкое рукопожатие Грина. Ладонь бывшего детектива оказалась сухой и горячей, а хватка показалась чуть более слабой, чем обычно.

В расширенных зрачках явно билась боль.

Нику снова стало не по себе, но времени на сантименты не оставалось. Лиза занималась переездом, дети уже носились по новому дому, агенты рассредоточились по кварталу, обеспечивая безопасность его семье, а сам он приехал сюда с документом, который ему вручили при выезде из Спутника-7. Временное удостоверение с четвертым уровнем доступа (еще бы кто-то объяснил, что это значит) смотрелось пафосно и строго. Теперь Туттон служил не в полиции.

Потеря всей семьи за короткий срок наглухо отбила лишнее проявление эмоций и стремление соблюсти приличия. Ник сосредоточился на семье и до смерти хотел занять чем-нибудь мозги, которые почти не требовались в их маленьком городе. На предложение поработать в Агентстве он согласился мгновенно, не успев осознать, подумать, проанализировать. Он ухватился за возможность, как наркоман за дозу.

Ведь после отъезда Грина интересной работы не было. Жизнь стала ярче благодаря семье. А вот работа превратилась в чистое уныние.

– Здравствуй. – Голос Акселя тоже изменился. В нем появились напряжение, странная хрипотца.

– Здравствуй. Спасибо за прием.

– За это благодари не меня.

– Что с тобой произошло?

Грин вздернул бровь в притворном удивлении, но не ответил. Вместо этого он жестом позвал официанта, озвучил ему заказ и посмотрел в окно, будто проверяя, что их действительно никто не побеспокоит.

– Тебе предстоит включиться в расследование длительностью больше десятка лет. Это чистый «глухарь» с десятками трупов, играми разума. Без корней, без причин, без следствий и достоверных улик. Мы имеем дело либо с гением, либо с группировкой.

– И что они хотят?

Аксель не ответил, будто почувствовав, что их уединение нарушат – через несколько секунд появился официант с напитками. Он поставил перед мужчинами кофе, убедился, что все в порядке, удалился и задернул ширму, отделявшую импровизированную кабинку от остальной залы кафе.

– Мы не знаем, – продолжил разговор Грин.

– Кого убивают?

– Между жертвами нет ничего общего. Либо это общее мы не нашли. Убивают руками разных людей.

– Не понял.

Николас рефлекторно пригубил кофе и прикрыл глаза, наслаждаясь его вкусом. И вздрогнул от глухого стука – на стол легла толстая папка. Аксель открыл ее на первой странице и подтолкнул поближе к коллеге.

– Тот, кого мы ищем, лишь дергает за ниточки. В ход идут гипноз, манипуляции, шантаж. Он наследил везде. Это международное дело, собранное из десятка других. Если ты следишь за новостями, то в курсе моего последнего расследования в качестве детектива.

– Анна Перо.

Грин медленно кивнул.

– Мы арестовали убийц, остановили серию в начале. И убедились, что те действовали под влиянием извне.

– Не по своей воле? – удивился Ник.

– Не совсем. Они делали именно то, что хотели. Но на что не решились бы в других обстоятельствах. Повторюсь, имел место гипноз. Удалось вычислить точку изменения в обоих. И оба раза мы уткнулись в глухую стену. Похожая картина наблюдается по другим делам. И еще. Я не уверен, но подозреваю, что смерть твоих родных может быть связана с этим делом.

– Как?

– Понятия не имею. Просто чутье. – Ник нахмурился. – Три смерти, три инсценировки самоубийства, – принялся перечислять он. – Последняя совсем уж дешевая. Расследование только началось. Не думаю, что тут действовал профи.

Грин посмотрел Нику в глаза.

– В этом и проблема, Ник. Вернее, именно это подтверждает мою гипотезу. Убийца смог подобраться к такому человеку, как Эрик Туттон. Твой отец выходил сухим из воды на протяжении десятков лет. Он являлся значимой и опасной фигурой. И обычно его обходили стороной. А тут кто-то умудрился его убить в его же в доме. Как?

– У меня нет деталей по расследованию, Аксель, прости.

– Они будут. Завтра. Но я не настолько жесток, чтобы заставлять тебя ковыряться в собственном сердце без анестезии. Ты мне нужен для другой работы.

– Я криминалист. Разве криминалист будет полезен?

Холодные глаза Грина пригвоздили его к месту.

– В первую очередь ты превосходный аналитик. – Агент подтолкнул к нему папку. – Здесь все дела, которые мы смогли связать. Прочти их. Выбери любой подход к анализу и классификации. Все, что придет в голову. Попробуй установить схему. Или просто поделись своими мыслями.

– С тобой?

– В команде ты, я, Арабелла, Карлин.

Ник медленно кивнул, пододвинул к себе дело и без эмоций взглянул на первую страницу. Десятки строчек. Имя, страница, дата.

– Жертвы?

Грин отвел глаза.

– Жертвы.

– Тут тридцать имен, – заметил Николас.

– Тридцать два.

– Это чудовищно, Грин.

Аксель снова посмотрел ему в лицо. Ник поймал себя на мысли, что не может выдержать его взгляд. И не потому, что Грин давил авторитетом, не потому, что казался холодным или опасным. Пульсирующие зрачки выдавали мучительную борьбу с болью, и эта боль будто передавалась собеседнику, сминая его защиты и заставляя задуматься о главном.

Как это вообще работает?

– Добро пожаловать в команду, Туттон, – устало произнес Грин и поднялся.

Он встал будто бы легко. Будто бы. Расправил плечи. Посмотрел на папку. Пожал коллеге руку и замер, не отводя от него взгляда.

– Если что-то будет нужно, сообщи мне или Арабелле. Работать можешь в офисе Агентства или здесь, здесь безопасно.

– А я уж хотел удивиться, что ты вытащил секретные документы и притащил их в публичное место.

Грин холодно улыбнулся.

– Скоро ты привыкнешь. Под столом справа от тебя стоит дипломат с кодовым замком. Папку положишь туда, код назначишь сам, инструкция прилагается.

Туттон усмехнулся.

Впервые со смерти отца он позволил себе имитацию эмоций. Откинулся на спинку. Растянул в улыбке непослушные губы.

– Теперь я верю, что попал по назначению.

– Мне нужно идти.

Аксель снова развернулся к выходу и остановился уже около ширмы.

– Завтра увидимся здесь же. В пять.

VI

Спустя 7 месяцев после аварии

Отправляясь на встречу с новым членом их странной команды, Марк Карлин думал о том, что пришлось пережить Нику и что еще предстоит. Их роднило чувство потери. А еще то, что Карлин встал на ноги. И Туттон тоже не собирался сдаваться.

Николас уже две недели занимался документами.

Он заявил, что в таких вопросах спешка неуместна, выбил себе право работать на дому, заперся в кабинете и не пускал к себе даже жену. Лиза Туттон, урожденная Элингтон, очаровательная жена Ника, встретила профайлера на пороге. Марк позволил себе вежливую улыбку, с благодарностью кивнул в ответ на приглашение войти и аккуратно поставил мокрый зонт на специальную подставку.

– Доктор Карлин, – мелодичным голосом произнесла Лиза. – Какой сюрприз. Не думала, что увижу на пороге своего дома светило профайлинга.

Эта роскошная женщина с идеальной осанкой и прической, которая выглядела так, будто ее только что укладывал лучший мастер Треверберга, казалась львицей, готовой защищать свою семью до последнего вздоха. Марк, глядя на нее сверху вниз, улыбнулся самой открытой из имеющихся в арсенале улыбок.

– Мне необходимо переговорить с Ником.

– Муж работает.

– Именно поэтому мне необходимо с ним поговорить. И заодно познакомиться.

Она сдержанно кивнула и шагнула в сторону, позволяя профайлеру наконец войти в дом. Он услышал детские голоса и на мгновение замер, оглушенный, но быстро взял себя в руки. У Ника трое детей. Карлин прекрасно знал об этом. Но почему-то оказался не готов к такому столкновению с чужой семьей. Несмотря на то, что Марк нашел свою тихую гавань в браке с Аурелией Баррон, женщиной, от которой он был вынужден уйти двадцать лет назад и к которой вернулся, лишившись всего, в этой гавани не звучал детский смех. И неизвестно, изменится это когда-нибудь или нет.

После потери сына Марк не считал себя в праве давать кому-то жизнь, если не может гарантировать его безопасность. А о какой безопасности может идти речь с учетом их с женой работы?

– Доктор Карлин. – Голос Лизы заставил его вынырнуть из неприятных мыслей. – Кабинет Николаса на втором этаже. Я принесу вам кофе. Или, может быть, чай?

– Кофе. Пожалуйста. Черный, без сахара.

Женщина кивнула. Ее благородного лица коснулась дежурная улыбка, не затронув глаза. Марк задержал на ней взгляд. Интересно, состояние миссис Туттон связано с тем, что они вынуждены скрываться от убийцы в чужом доме или с чем-то еще? Она выглядела не испуганной, скорее усталой, даже изможденной.

А как бы в подобной ситуации чувствовал себя он сам?

Марк взлетел по лестнице, безошибочно определив, в какую сторону двигаться на втором этаже, и постучал в тяжелую дубовую дверь. Агентство не поскупилось, выделяя Туттонам особняк.

– Да? Лиза, я работаю. – Голос Ника звучал приглушенно и устало.

Марк толкнул дверь, шагнул за порог.

– Я не Лиза, но я пришел, чтобы познакомиться и присоединиться к процессу.

Туттон поднял тяжелый взгляд от документов, которые изучал, и уставился на гостя с немым изумлением. Николас выглядел на свой возраст, но это необыкновенным образом ему шло. В каштановых волосах почти не было седины, карие глаза смотрели цепко, внимательно. Привычно-холодный взгляд, свойственный криминалистам и несчастным детям, которые и в сорок в глубине души остаются детьми.

– Интересно, – выдал Николас, привычным жестом закрыл папку с документами и положил ладонь сверху.

– Доктор Марк Элиран Карлин, профайлер. Консультант в вашем деле. Уровень доступа четвертый, такой же, как у вас.

– Знал бы я, что это означает, – буркнул Туттон и наконец соизволил встать.

Они пожали друг другу руки, и Ник предложил гостю сесть. А еще через мгновение в кабинет вошла Лиза, ловко удерживая поднос с напитками на одной руке. Взгляд, которым ее наградил Ник, было сложно с чем-то перепутать. Благодарность, глубина, чувство, гордость, нежность. Смешалось все, все оттенки, которые способен испытывать мужчина по отношению к любимой женщине. К женщине, которая его спасла.

– Не буду мешать. Не забудьте спуститься к ужину.

Лиза улыбнулась. И испарилась, оставив после себя тонкий аромат океана и ощущение лета. Марк невольно перевел взгляд на Туттона, который замер, глядя в дверь, но через мгновение криминалист вынырнул из мыслей и сосредоточенно посмотрел на Карлина.

– Не думал, что когда-то получу возможность поработать с вами. Волнительно.

Марк усмехнулся.

– Стич утверждает, что к этому делу подключили лучших. Я же считаю, что выбирали психов. Соболезную вашей утрате.

Ник замкнулся, сдержанно кивнул.

– Бессмысленной утрате. Грин не показывает мне результаты расследования, но Тодд сказал – преступника поймали.

– Преступницу, – мягко поправил Карлин. – Одна из любовниц Эрика. И это странно.

Вопросов было больше, чем ответов. А вскрытие показало совсем уж несусветную чушь, из которой следовало, что умер Туттон не от асфиксии, а от инъекции смертельной дозы морфина. В этой части все сходилось: девчонка оказалась младшим сотрудником в одной из лабораторий, доступ к лекарству у нее был, мотив тоже. Баррон, поговорив с ней, подтвердила наличие постороннего влияния, но все это не отвечало на другой вопрос: кто ей помог. Этого девушка как раз и не помнила. Гипноз не сработал, натолкнувшись на чужие блоки, которые Баррон обойти не смогла.

– Я не вижу системы, – вдруг негромко проговорил Туттон. – У жертв в списке нет совпадений. Никаких. Я вижу лишь разрозненные элементы. Чтобы воссоздать картину, не хватает деталей. Как будто… Не знаю. Не все дела учли? Такое возможно?

Карлин с готовностью кивнул.

– Вероятнее всего, часть учтена зря, часть не учтена, – заговорил он, удобно устроившись в кресле и взяв чашку с кофе. – У следствия был критерий в виде «кодовой» фразы, которая выдавала наличие постороннего влияния. Грубо говоря, подтверждало, что кто-то гипнотизировал убийц, программируя их на определенное поведение. Закладывал систему триггеров и противовесов.

– Какой-то странный подход. Не академический.

Темные глаза Карлина сверкнули.

– Если бы это дело можно было раскрыть, используя академический подход, это давно бы сделало Агентство. Им не пришлось бы выкрадывать Грина из-под носа у Старсгарда.

– А есть ли дело?

Марк пожал плечами.

– Мы считаем, что есть. Слишком много совпадений и…

– Слишком много совпадений, – прервал Ник, – и слишком мало фактов. Совпадения настолько абсурдны, что на их основе сгруппировать трупы было по-детски наивным. Нам нужны другие критерии. Как вы собираетесь делать выводы на основе неполных данных? Это все равно что выкинуть половину цифр из финансовой отчетности, а потом пытаться свести показатели.

Карлин пригубил кофе. Ник был прав. Об этом они с Грином спорили неоднократно. Но Клиффорд и Стич стояли на своем: дела связаны. Как, почему – неизвестно. Связаны, и все тут? В игры интуиции на таком уровне профайлер не верил. Значит, имелись основания, которые исполнителям не озвучили. А фактически главным критерием стала злополучная фраза, вернее, набор фраз, схожих по смыслу.

«Иногда он делает то, что должен. И даже сам не знает почему». Тупик, барьер, стена, за которую не удалось пробраться. Допросы велись постоянно, использовались различные техники, привлекались психологи, судебные психологи, специалисты по ведению переговоров. Медиаторы. Кого только не приводили к подозреваемым. Но в определенный момент звучала эта фраза, и за ней следовала пустота.

Убийцы тех жертв, чьи имена внесли в список, эту фразу проговорили. И каждый раз она звучала в тот момент, когда появлялась угроза раскрытия личности сообщника. Наставника. Того, кто показывал убийце: месть возможна. Достижение цели возможно. Он может получить все что захочет, просто по праву сильного.

Телефон Карлина пискнул.

Грин.

«Я был прав».

Через мгновение завибрировал аппарат Туттона. Тот взял трубку с некоторым удивлением.

– Да, я. – Внимательно слушая, что ему говорят, Ник смотрел в лицо профайлеру, и Марку не нравился этот взгляд. Положив телефон несколько мгновений спустя, Ник обреченно потер виски. – Грин сказал, что допрос убийцы моего отца дошел до предела.

– Это значит?..

– Она сказала: «Я просто делала то, что должна, то, что могу. Сама не знаю почему».

– Черт.

– Еще одна фамилия. А нам предстоит расследование еще двух смертей, которых нет ни в одном списке.

Марк нахмурился.

– Вы о чем?

– Энтони и Клер Туттон. Мои старшие брат и сестра. Надо убедиться, что их смерти вписываются в наш круг. И тогда мы поставим фамилию Туттон в список.

– Это дает структуру? – прищурился Марк.

Николас ловко вытащил из груды список и вчитался в него.

– Нет. Но у меня появляется гипотеза.